— Кстати, по поводу задумок... — Эндрю вжимает меня в неокрашенную стену из гипсокартона в хозяйской спальне.

— Как для старика у тебя сильное либидо, — говорю я.

— Назовёшь меня стариком снова, и я сделаю тебе больно.

Хочу засмеяться, но снова накатывает мысль о тёте Уитни.

— Думаешь, нужно взять деньги и пойти в медшколу?

— Не знаю. От таких денег будет сложно отказаться. Восемь лет обучения и расходы на проживание. Это значит, что в итоге ты не только получишь доходную карьеру, но и закончишь без долгов.

Хотя Эндрю говорит правду, но не это я хотел слышать.

— Понимаешь, — говорит Эндрю, теребя короткие волосы моих бакенбард, — никто не примет решение вместо тебя. Ты должен решить, что для тебя самое важное, а потом следовать выбранной цели, чего бы это не стоило. И добиться своего.

Застывший воздух разрывает звук двигателя автомобиля.

— У нас гости, — говорит Эндрю, выпячивая нижнюю губу и тяжело вздыхая.

Но на обратном пути к его «Хонде Сивик» у него появляется великолепная идея.

Глава 36

Эндрю

Во вторник утром звоню миссис Стоувол и говорю ей, что я серьёзно заболел и не приду. Она отвечает, что надеется на моё скорейшее выздоровление, хотя по голосу слышно, что ни на секунду не поверила в мою болезнь. А потом заверила, что найдёт мне замену. Говорю ей, что мои планы лежат на столе (там, где я их и оставил в понедельник, предвкушая свою «тяжёлую болезнь»).

В семь тридцать уже можно возвращаться, но выжидаю ещё полчаса, чтобы быть полностью уверенным. Ровно в 8:00 возвращаюсь домой. Гараж пуст. Оставляю дверь открытой и паркуюсь на подъездной дорожке.

Всё чисто. Давай ко мне, малыш!

Пока жду, успокаиваю себя обещаниями, что наш день, проведённый тайно вместе, так и останется секретом. Сегодня утром ни у Кики, ни у Майи не было и намёка на возможное недомогание. В доме всё исправно, значит, неожиданного звонка слесаря не стоит бояться. Соседские дома небольшие и скромные. В них большей частью живут одинокие люди, которые сейчас на работе. У Майи сегодня тренинг на целый день на расстоянии получаса езды отсюда. Обед у неё с собой. И погода прекрасная. Всё будет хорошо. Всё должно быть хорошо.

Роберт уже недалеко. Через три минуты он заезжает в гараж. Как только вижу, что он один, нажимаю кнопку, и за нами закрывается дверь. Несколько секунд и он снова оказывается в моих объятиях.

Впервые нам предоставлена полная свобода, и мы пользуемся каждым её моментом, начиная со спальни. К концу второго урока (даже во время прогулов мой внутренний учитель не перестает жить по школьному расписанию) мы уже насытились и удовлетворены. На четвёртом уроке мы лежим в нижнем белье на диване и разгадываем «Ужасно сложные судоки». Я побеждаю в первом заходе, он — во втором. Но на третьей головоломке Роберт зажимает мой возбуждённый член пальцами ног. Говорю, что это против правил, и он принимает «наказание». Третью головоломку мы так и не заканчиваем...

Во время пятого урока мне приходит в голову идея поиграть в душе в «Правда или действие». Закрываю отверстие стока тряпкой, и вода медленно поднимается, делая из комнаты мелкую ванну. Мы усаживаемся на кафельный пол друг напротив друга: колени подтянуты к груди, стопы соприкасаются где-то посередине. Чисто, как дети. Но игра нужна для двух целей: она не требует физической активности, кроме разговора (такой нужный нам обоим отдых), и позволит получить ответ на вопрос, который мучил меня несколько недель.

И ещё я добавляю в игру своё правило и объясняю его Роберту: «Ты можешь выбирать только правду».

— Ладно, — говорю я ему. — Правда или действие?

Он закатывает глаза и широко улыбается:

— Правда.

Ну, поехали.

— Когда в первый раз ты написал на доске, что я тоже тебе соврал, что ты имел в виду?

Широкая улыбка исчезает с его лица:

— Действие.

— Нет. Ты не можешь выбрать действие. У нас такие правила. Правда. Скажи её.

Роберт смотрит на меня сквозь струи воды и откидывает со лба мокрые волосы. Уже думаю, что он не ответит, но тут он говорит:

— Когда я спросил, почему ты привёз меня к себе домой, ты сказал, что ты больше волнуешься за меня, чем за себя. А потом из-за разницы в два месяца ты распсиховался... и просто ушёл.

Он кусает губы и смотрит в сторону. Не отвечаю, пока его взгляд не возвращается снова ко мне. Он пожимает плечами, словно только что открыл давно скрываемый большой секрет. И, похоже, так оно и есть.

— Я был напуган, — говорю я ему.

— А теперь ты тоже боишься?

— Да. Но я здесь. И я никуда не собираюсь.

Он кивает и вымученно мне улыбается. Я улыбаюсь ему тоже.

— Ладно, твоя очередь, — говорю.

— Правда или действие?

— Правда.

— Ты когда-нибудь влюблялся в другого ученика?

— Нет.

Думаю, мой быстрый ответ был действительно слишком быстрым. Роберт, похоже, не поверил, как будто это «нет» вылетело на автомате, на рефлексе и нисколько не связанно с правдой. Такие автоматические ответы я слышу на уроках постоянно. Когда говорю: «Остановись», а ребёнок отвечает: «Что? Я ничего не делал». Даже если бы я заснял всё на видео, это не помогло бы. В ответ всегда слышится лицемерие и недовольство.

Может, мой ответ прозвучал для Роберта так же? Так или не так, но я собираюсь это выяснить:

— Правда или действие?

— Не хочу больше играть, — говорит Роберт.

Он вытягивает ноги и закидывает мою стопу себе на колени, потом просовывает пальцы своей руки между пальцами на моей ноге.

— Ну, давай. Ещё разок.

Он вздыхает — признак смирения:

— Правда.

— Что тебя тревожит?

Его взгляд встречается с моим, и я уже не уверен, что хочу знать ответ. Внутренне готовлюсь к тому, что сейчас услышу.

Роберт набирает в грудь побольше воздуха и начинает говорить, одновременно сгибая мои пальцы на ноге вперёд и назад:

— Я боюсь, что в один день всё изменится. Что со временем я тебе надоем. Что не смогу позволить себе учёбу в колледже. Что уеду и мне придётся заниматься тем, что не нравится. Что, когда я уеду, ты встретишь кого-то другого. Что кто-то узнает о нас и это обернётся против нас. И что, если всё обернётся против нас, то ты уйдёшь.

— О многом же ты волнуешься.

Полдень проходит слишком быстро. Роберт уходит в два часа дня, прямо перед концом седьмого урока, после долгих и крепких объятий, которые мы оба размыкаем с большой неохотой. В вельветовых брюках и лёгком вязанном пуловере направляюсь в «Деревню мисс Смит» за Кики. По пути отправляю Майе сообщение, что сегодня у меня нет дополнительных занятий.

Роберт

— Мне позвонили со школы и сказали, что ты сегодня отсутствовал.

Одной рукой держу телефон, а второй открываю дверь гаража. Вот, чёрт! Нужно было самому позвонить в школу утром.

— Я почувствовал себя плохо, когда приехал на парковку, поэтому повернул и поехал домой. Я должен был позвонить тебе. Прости. — Изо всех сил стараюсь, чтобы мой голос вызывал жалость.

— И ты не отвечал на звонки.

— Кажется, я поставил телефон на вибрацию, — бормочу и пытаюсь быть убедительным. — Я вернулся, улёгся в постель и проспал весь день.

Собственно, это я и собираюсь сейчас сделать. Пока мы разговариваем, снимаю обувь и стаскиваю через голову футболку.

Когда она возвращается домой, я лежу, укрывшись одеялом, снова мысленно перепроживаю весь день и ещё думаю о будущем. Что меня ждёт после августа? Батон-Руж находится в нескольких часах езды. Пять часов или больше. Даже до Колледж-Стейшена ехать два часа, хотя я вряд ли смогу начать обучение в A&M так поздно.

Мама заглядывает в мою комнату сказать, что она дома.

— Ма, — говорю я, когда она собирается уходить, — а если я не пойду в университет Луизианы? А если я не буду изучать медицину?

— Роберт, если ты не хочешь, то мы что-нибудь придумаем. Хорошо? Не позволяй, чтобы тётя Уитни или твой покойный дед принуждали тебя делать то, что тебе не по душе. Но, думаю, решение придётся принять уже очень скоро.