– Нет.

– А в Спокойствии я работаю бухгалтершой. И знаю многое, чего знать не положено. Вы мне помогли, и я вам теперь помогаю. Съезжайте, господин Рылеев, из вашего дома, чем скорее, тем лучше.

Она положила в рот кусок чиз-кейка, прожевала, откусила кусок круассана классического, тоже прожевала, и продолжила:

– У начальства нашего сроки и планы. Им всегда все срочно нужно, и они запросто пойдут по головам, и ничего им за это не будет. Возможность, что вы послушаетесь и съедете, есть – но они готовятся заранее ко всем возможностям, и наверняка уже обо всем договорились – когда вы исчезнете, из какого именно места, и что именно об этом сообщат в СМИ. Вы новости по утрам смотрите?

– Нет.

– Тела не найдут, господин Рылеев. Вы, конечно, можете подумать, что меня к вам подослали, чтобы ускорить процесс вашего выезда из дома. Думать так – ваше право. Но я вам сказала то, что должна была сказать. Вы хороший человек, и будет неприятно, если вас убьют. Всего вам доброго.

Она залпом выпила «экспрессо класико», легко подняла массивные свои формы со стула в вертикальное положение, и быстро вышла. Рылеев, опытный, подождал еще пять минут. И позвонил шоферу.

Слегка припекало. Пашка, молодой кряжистый шофер слегка бандитского вида, подрулил к поребрику, выскочил, и открыл перед Рылеевым заднюю дверь черного вуатюра. Взглянув на проходившую мимо симпатичную шатенку в фиолетовых шортах (она заметила и улыбнулась ему), Рылеев сел в прохладный вуатюр.

Некоторое время он просто сидел, держа спину прямо и глядя в пространство. Пашке это надоело, и он спросил, обернувшись:

– Все в порядке, шеф?

Рылеев перевел на него глаза.

– А? Да, Пашка, все замечательно.

Вот же сука, подумал он. Тошнит меня от одного ее вида. А ведь столько лет прошло. И повторил вслух, сам себе:

– Сука.

Пашка кивнул понимающе, и сказал:

– Понимаете, шеф, в этой жизни только…

Рылеев его перебил:

– Перестань подхалимничать, Пашка. Ты тут весь день собираешься стоять? Может, что-то не так с мотором?

Пашка обиделся. Как все люди с ограниченными интересами, он часто обижался там, где обиды никакой не было. Сказал:

– Слушаюсь.

Включил скорость и поехал по проспекту, надутый. Это тоже не понравилось Рылееву.

– За обиженное выражение лица я тебе не плачу, а бесплатных услуг мне не нужно.

В зеркале заднего обзора он увидел, как Пашка закатывает глаза.

– И глаза не закатывай. На дорогу смотри. Так безопаснее.

Обогнав троллейбус, везущий в центр окраинных плебеев, Пашка переключил скорость и помчался к Московским Воротам, сооруженным в девятнадцатом веке в честь славной победы русской армии над турецкими полчищами. Образцом для Московских Ворот послужили Бранденбургские Ворота в Берлине, автор которых вдохновился пропилеями Акрополя в Афинах. Рылеев подумал, что пропилеи красивые, а ворота – и Бранденбургские, и Московские – не очень. Какие-то нелепые.

И в этот момент его посетило еще одно видение – он сморщился как от боли и зажмурился. Видение было такое:

Вот этот самый вуатюр, в котором они едут, втемяшивается вдруг на полном ходу в выскочивший из-за угла грузовик. Звук удара оглушающий. Вот Пашка – на носилках, несут его санитары в карету скорой помощи. Вот сам он, Рылеев – в синяках, окровавленный, придерживающий правую руку, но к счастью – ходячий, стоит на тротуаре и чувствует себя неловко. Видение исчезло. По домам вокруг Рылеев понял, что длилось оно долго. Такого раньше не было – чтобы видения посещали его дважды в день. Даже дважды в год не посещали. Он окончательно пришел в себя, потер глаза, и велел Пашке:

– Останови здесь.

– Шеф, всего несколько кварталов…

– Останови. И выйди.

Стоя на тротуаре, Рылеев подождал, пока Пашка выберется из-за руля. Пашка ужасно удивился, когда Рылеев достал бумажник и начал по одной отсчитывать и передавать ему крупные купюры. С каждой купюрой пашкино удивление выглядело все естественнее и вскоре сменилось плохо скрываемой радостью.

Рылеев сказал:

– На сегодня ты свободен. Руководству ничего не говори. Иди домой. Вуатюр оставь здесь.

Умасленный Пашка решил проявить ответственность:

– Блюстители заинтересуются и увезут.

– Скорее всего именно так они и поступят, – согласился Рылеев. – Ну так пойдешь завтра к ним в огород и вызволишь. Увоз, штраф, и хранение – вот, как раз укладываешься в сумму.

Пашка прикинул что-то и сказал:

– А может, я его просто в гараж поставлю, а, шеф? В гараж – самое милое дело.

– Нет, не может, поскольку тебе только что было велено этого не делать. Увидимся завтра, спозаранку. Если, конечно, у тебя нет других планов. Есть у тебя другие планы, Пашка?

– Нет.

– А скажи пожалуйста, Пашка, тебе не кажется, что я веду себя с тобой как говно?

Пашка быстро ответил:

– Не кажется, шеф. Что вы.

– И мне не кажется. Ну, пока, Пашка.

– До свидания, шеф.

И Рылеев ушел.

Зазвонил мобильник. Пашка вынул его из кармана и некоторое время на него смотрел, одновременно передразнивая Рылеева, но говоря при этом фальцетом:

– Веду себя с тобой как говно, какой я крутой, какой ты ничтожный … – Добавив обычным голосом, – Говно и есть, козел, блядь, – он включил связь и сказал раздраженно в телефон:

– Ну?

Голос в телефоне сказал деланным простонародным говорком:

– Ох-хо, Пашка, как дела, фрателло? Семья в порядке? Мучачи не жалуются, триппер не подцепил? Слушай, куло, внимательно. Очень внимательно слушай. С предельным вниманием. Есть один новенький Лейер Плейер, шестая версия, вывалился из кузова при транспортировке. Триста зеленых – и он твой. Что скажешь, фрателло?

– Наличных мало сейчас. Может к следующей пятнице…

Но именно в этот момент он вдруг посмотрел на деньги в кулаке и запнулся. Чуть подумав, сказал:

– Погоди.

Прижимая телефон к уху плечом, он быстро отсчитал из денег, данных ему Рылеевым, нужную сумму, и посмотрел на оставшиеся. Сказал тихо сам себе, глядя на правую руку:

– Его.

Переведя взгляд на левую, закончил мысль:

– Мои.

И сказал в телефон:

– Ладно, хули там. Встречаемся где обычно?

Договорившись, он посмотрел в перспективу улицы, проверяя, действительно ли ушел Рылеев, или следит за ним из-за угла, падла. Рылеев не следил. Тогда Пашка залез в вуатюр и включил мотор.

Прозрачность – так называлось, совершенно официально, здание, состоящее из шести этажей, шестиквартирное, каждая квартира занимала целый этаж. Сталь, бетон, затемненное стекло – почти как «Спокойствие», но с зеленоватым оттенком затемнение. Здание примыкало к восьмиэтажному отелю, построенному десятью годами ранее по стандартному проекту, без излишеств. В отеле наличествовал бар, и соединялся бар с вестибюлем Прозрачности дверью с компьютерным замком – для удобства ее, Прозрачности, обитателей. Вид с улицы – козырек над входом в отель и бар, вывеска в окне – «Катькин Бюст», над надписью улыбающееся девичье лицо, и не очень понятно, при чем тут бюст, никакого бюста на картинке нет, и что за Катька, уж не Екатерина ли Вторая. Но нет, Екатерину лицо на вывеске нисколько не напоминало, и одноименных легенд кинематографа тоже.

Д. Левицкий. Портрет Екатерины Второй

Справа от входа в Прозрачность располагался въезд в подземный гараж с дверью, поднимающейся вверх с помощью мотора, с дистанционным управлением.

Рылеев постоял возле дверей Прозрачности, поколебался, и направился ко входу в отельный бар. Остановился у входа, вытащил телефон.

Черты лица его смягчились, на губах появилась озорная улыбка – Рылеева стало не узнать. Действовала непосредственная близость домашнего очага. Вне этой близости Рылеев себе такого не позволял. Изменился и голос, став ласковым, чарующим: