* ...свои флорины в госпитале Санта Мария Нуова - монахи, содержавшие госпиталь, принимали на хранение деньги, давали ссуды под заклад, оформляли купчие на движимое и недвижимое имущество.

Таково житье-бытье у нас, художников. Тебя нередко открыто расхваливают и окружают почетом, поскольку вынуждены учитывать настроения народных масс, которые тебе удалось взволновать своим трудом. Хотя потом продолжают относиться к тебе по-прежнему, принимая тебя чуть ли не за дворцового шута.

Вершащие государственными делами господа считают, что им по плечу любое дело и они могут решать его за всех, словно остальные люди вовсе не существуют. Прекрасный повод. Но он хорош и удобен только для них, но не для меня. И все же справедливость, закон, соображения необходимости - все это на их стороне, ибо "необходимо, чтобы было именно так". А мне придется отправиться туда, куда прикажут, и, возможно, даже под конвоем.

Уж лучше бы век мне пробавляться безделицами. Зато теперь жил бы себе в безвестности и был бы свободен. А я трудился на совесть и, как говорят, поработал неплохо. Выдвинулся и прославился собственным трудом, за что приходится расплачиваться нынче дорогой ценой. Отец мой советует мне не падать духом, считая, что все со временем образуется. Но синьор Лодовико никак не возьмет в толк, что мои дела решаются без моего ведома и согласия, даже вопреки моим интересам. Сентябрь 1506 года.

* * *

Сегодня пополудни был в гостях у Дони. Хозяева дома так упрашивали меня, что пришлось принять приглашение, чтобы не обидеть их. Анджело Дони и его жена Маддалена решили показать приглашенным друзьям свои портреты, исполненные молодым Рафаэлем *, и мое "Святое семейство". Все три работы были выставлены в просторном салоне, где я встретил немало знакомых.

* ...портреты, исполненные молодым Рафаэлем - обе картины, "Анджело Дони" и "Маддалена Дони" (ок. 1506), находятся в галерее Палатина (дворец Питти, Флоренция).

Должен признать, что оба портрета вызвали всеобщее восхищение, чего не могу сказать о своей работе. И не потому, что высказывались критические замечания. Пока я находился среди приглашенных, вряд ли кто осмелился бы порицать мое произведение. Я имею в виду прохладный прием и умеренное отношение, какое оно вызвало у присутствующих. Никогда ранее я так отчетливо не понимал, а вернее, не прочувствовал собственным нутром, насколько Рафаэль в ладах с модой. Его творческие принципы вполне соответствуют вкусам флорентийской аристократии. Когда видишь два портрета подобного рода, какими я их нынче увидел, то невольно приходишь к выводу, что нынешняя живопись достигла своего высшего предела в работах маркизанца.

"Далее идти некуда, - подумал я, стоя перед портретом Маддалены Дони. Если придерживаться этого направления в живописи, то здесь уже ничего не прибавишь и не убавишь. Можно только начать все сызнова, что, собственно говоря, я и сделал".

В обоих портретах мне бросилось в глаза влияние Леонардо. Когда-то молодой живописец с пользой потрудился, копируя портрет Джоконды - жены Франческо Дзаноби, - который в свое время был выставлен рядом с картоном "Битва при Ангьяри". Маркизанец изобразил Маддалену сидящей вполоборота, со сложенными руками и опирающейся левым локтем на ручку кресла. Словом, в этой работе, как и в портрете Анджело Дони, повторяется композиция, созданная когда-то Леонардо.

Молодой живописец довольствовался повторением леонардовской схемы, добавив от себя сочность и живость колориту. Кроме того, он облачил Маддалену в дорогие парчовые одеяния, украсил кружевами, кольцами, золотыми ожерельями с драгоценными камнями...

Леонардо отказался от всей этой мишуры, которая так радует глаз и тешит гордость наших аристократов. А его молодой последователь не удержался и поддался соблазну в обоих портретах.

Знатные синьоры, собравшиеся сегодня у Дони, не заметили всего этого, отчего суть дела, однако, не меняется. И все же маркизанцу никогда не удастся заворожить меня своими картинами, пусть даже отлично исполненными и ловко скомпонованными. Он все еще следует правилу, бытующему в наших художественных мастерских: "Каждая вещь должна быть на своем месте и по достоинству оценена". Эту истину без устали повторяют старые мастера, к которым прислушивается молодой художник... Он не терзается мыслями, а посему работает легко и споро. Все идет ему на пользу, и он смотрит на мир с радостной улыбкой.

Если говорить начистоту, сегодня я еще более утвердился в собственном мнении, которое ранее вызвали во мне его работы. По-моему, Рафаэль образцовый школяр, превосходящий всех остальных своим прилежанием, послушанием и исполнительностью. Будучи таковым, он лучше всех понимает и усваивает урок, а при удобном случае сам не прочь списать у соседа по парте. Помню, когда я обучался грамматике в школе Франческо да Урбино, у нас был такой смышленый ученик, любимец нашего учителя. Я тогда был обычным шалопаем, думающим на уроках о чем угодно, кроме занятий. Этот мальчик считался первым учеником в классе, и маркизанец очень походит на него.

О нем ведется много разговоров, а сам он знает, чего хочет, идя прямиком к намеченной цели. Теперь всем станет известно, что выставленные у Дони обе его картины превзошли мою работу, если, конечно, верить нашим ценителям "старого доброго искусства". Его манера нова, поскольку старой ее не назовешь, и доступна пониманию многих. Его живопись способствует установлению духовного контакта между людьми, чуть ли не порождая чувства взаимной симпатии и доброго расположения. Пожалуй, во Флоренции нет равного ему портретиста. На этом поприще даже я не смог бы с ним состязаться, хотя и не собираюсь писать портреты, ибо не вижу в этом никакого прока. С другой стороны, никто не стал бы теперь мириться с той медлительностью, какая была свойственна Леонардо. Наши толстосумы не желают годами ждать обещанного. А маркизанец работает быстро, служа заказчикам верой и правдой. Вот отчего к нему охотно обращаются.

Сегодня мне не терпелось спросить у него: смог бы он написать портреты четы Дони, если бы не был знаком с Леонардовой "Джокондой"? Это единственный вопрос, которым должен был бы задаться всякий, кто хоть мало-мальски разбирается в живописи. И все же имя Леонардо было произнесено вслух. Вначале маркизанец спросил у меня что-то относительно портрета Маддалены Дони. Когда он начал говорить, лицо его было озарено внутренним светом. И вот тут он вдруг промолвил:

- Во Флоренцию я приехал учиться и многое здесь взял от Леонардо.

Заведя с ним разговор о Леонардо, я думал тем самым смутить его, а он вновь с честью вышел из трудного положения. Затем, остановившись перед моим "Святым семейством", он сказал:

- Среди всех виденных мной во Флоренции произведений эта ваша работа самая самобытная. Я бы даже назвал ее основополагающей.

Слушая его, я все более убеждался, что в его словах не было лести, и моя неприязнь к нему стала рассеиваться. Я понял, что имею дело с почтительным молодым человеком. Признаюсь, что в разговоре с ним я начал испытывать некоторую неловкость.

- Фигура богоматери на вашей картине подсказала мне одну мысль. Она только что возникла у меня, и мне хотелось бы ее осуществить в композиции "Снятия с креста *", над которым я сейчас работаю по заказу семейства Бальони из Перуджии.

* "Снятие с креста" - картина Рафаэля (1507), находится в галерее Боргезе, Рим.

Даже если бы мне захотелось высказать ему несколько критических замечаний, этот юноша своим спокойствием и бесстрастностью враз бы обезоружил меня. Он беседовал со мной как ученик, преисполненный уважения к учителю, и в его глазах можно было прочесть, насколько искренни были его слова. Меня поразила та душевность, с какой он выражал свое восхищение моим "Святым семейством". Он был охвачен волнением, но старался сдерживаться, дабы не выглядеть назойливым.

- Никому не следует пренебрегать уроками мастеров, а тем паче бояться открыто в этом признаться. Это та небольшая дань признательности, которую каждый молодой художник должен отдать мастерам современной живописи... Такие уроки обогащают и помогают найти собственный стиль.