— Может, лучше подождать еще денек. Макс такой дикий… Может, у него есть враги. И мне бы не хотелось, чтобы полиция… — Голос ее постепенно затихал.

— Вы правы, — сказал я, — подождите еще немного. Ему может не понравиться, что вы обращались в полицию. — Я включил мотор. — Всего хорошего.

Я наблюдал за ней в зеркало заднего вида. Она стояла в лунном свете и печально глядела мне вслед. Кот продолжал крутиться у ее ног. Я подумал о Максе. Да, у него действительно неприятности. Как он сидит там, в хижине, с окровавленным лицом, под присмотром Веды? Заворачивая за угол, я снова оглянулся. Девушка шла по дорожке к дому. Внезапно мне стало очень неловко.

Черные лохматые тучи закрыли луну. Всю дорогу до Альтадены я думал о Максе, спрашивая, как же нам теперь с ним поступить. Было очевидно, что мы будем вынуждены стеречь его до тех пор, пока не уедем. Однако это совсем нелегко — сторожить пленника целую неделю. Ведь мы еще не готовы уезжать. Только через неделю я могу без особого риска появиться в Сан-Луи-бич. Самым легким было бы отвести его подальше и пустить пулю в лоб. Однако я не собирался этого делать. Убийство — не моя стихия. Даже если никто и никогда не узнает, это вечно будет жить со мной. Да, в прошлом я не всегда был щепетилен, но вещами подобного рода никогда не занимался.

Из хижины не было видно и лучика света, но этого и следовало ожидать. Я провел немало времени, занавешивая окна старыми мешками. Любой огонек виден ночью за километры. Осторожно приблизившись к двери, я постучал.

— Веда!..

Долгое мертвое молчание, во время которого я с тревогой спрашивал себя, не удалось ли Максу освободиться, несмотря на бдительность Веды, и не ждет ли он за дверью с револьвером в руке. Затем дверь отворилась и появилась Веда — темная тень, закрывшая свет лампы.

— Порядок, — сказал я, закрывая за собой дверь.

Макс сидел на том же месте, где я его оставил.

— Ты взял записку? — спросила она с металлом в голосе.

— Я ее сжег. Были трудности?

— Нет.

Я подошел к Максу и взглянул на него в упор.

— Все было в твоих руках, но ты плохо разыграл свою партию. У тебя теперь не осталось ничего, кроме неприятностей.

Страх, удушливый, как смерть, исказил его лицо.

— Что ты сделал с моей матерью?

— За кого ты меня принимаешь? Просто мы с ней выпили виски. С ней все в порядке.

Макс облегченно вздохнул.

— Я сказал себе, что ты обойдешься с ней как надо. Я рад, что ты не сделал ей ничего плохого. Она хорошая женщина, моя старушка.

Я сделал гримасу, вспомнив ее нечистоплотность. Но это была его мать, а это все меняло.

— Веди себя тихо и не вздумай фокусничать. Я не хочу тебя убивать, но если ты будешь хитрить, придется.

Я помог ему встать и разрезал ремень, которым были связаны его руки. Веда отошла к камину и подняла револьвер. Пока он, тихо скуля, растирал руки, она следила за каждым его движением. После того, как он смыл кровь с лица и со стоном ощупал раны и шишки, я обратился к Веде:

— Неплохо было бы перекусить. Поговорим после. — Я кивнул Максу: — Садись.

Он сел, с тревогой наблюдая, как Веда накрывает на стол. Кажется, ее он боялся больше, чем меня.

— Тебе придется задержаться здесь на несколько дней, — сказал я Максу. — Вряд ли это будет для тебя приятное времяпрепровождение, но сам виноват. Ты нас стеснишь и будешь есть наши продукты, но другого выхода у нас нет.

— Рано или поздно, ты отпустишь меня домой. Так, может быть, ты отпустишь меня сейчас? Я никому ничего не скажу. Я могу поклясться в этом своей матерью.

— Не пори чушь! Сегодня у меня не то настроение, чтобы шутить. Ты бы еще поклялся бутылкой виски, которую она сегодня выпила.

Мы молча поужинали. Казалось, он не был голоден. Но при виде Веды, с глазами, как две льдинки, у кого угодно пропадет аппетит.

После полуночи мы собрались спать. Я швырнул в угол пару старых мешков.

— Будешь спать здесь. Мне придется тебя связать. Не начинай историй. При малейшем подозрительном шорохе я вначале выстрелю, а потом буду извиняться. У нас и так хватает неприятностей, так что смерть такой крысы, как ты, ничего не изменит в нашем положении.

Он был покорен и держался молча и неподвижно, когда я его связывал. Я подвел его к мешкам, и он скорчился на них. Дверь я запер на ключ и положил его в карман. Единственное, через что он мог уйти, так это через окно, но я был уверен, что услышу, если он предпримет подобную попытку. Мы с Ведой устроились в соседней комнате, оставив дверь открытой.

— Как твое бедро?

— Хорошо. Немного ноет, но это к лучшему.

Я уселся на край кровати, с удовольствием наблюдая, как раздевается Веда. Ее тело было великолепно. И, даже несмотря на мысль о Максе, я почувствовал, как внутри меня нарастает желание.

— Как там было? — спросила она, надевая ночную рубашку.

— Не о чем говорить. Я накачивал ее виски до тех пор, пока она не слетела с катушек. Письмо действительно было под подушкой. Не письмо, а бомба. Я его сжег.

— Она тебя узнала?

— Не думаю. Да и откуда.

Веда скользнула в постель.

— Что мы будем делать с ним?

Мы говорили шепотом, чтобы он не услышал нас. Обстановка в хижине изменилась, и она больше не была нашим домом.

— Стеречь его здесь, что же еще.

Она посмотрела на меня ледяными глазами. Мускул дрожал у нее на щеке.

— Он знает, что ты отрастил усы.

— Что же делать. Мы будем стеречь его, как следует. Он здорово осложнил наше положение.

— Не то слово.

Я принялся раздеваться.

— Мак без раздумий убрал бы его, если бы он вздумал играть с ним в подобные игры. Прийти сюда и попытаться нас шантажировать. Если бы не ты, он обобрал бы нас, как липку.

— Мерзавец!

Молчание длилось до тех пор, пока я не забрался в постель.

— Что же делать, Флойд? Я боюсь.

— Выбрось мысли о нем из головы, — я протянул руку и взял ее за ладонь. Она была сухой и холодной.

— Он пойдет в полицию, едва мы освободим его. Они думают, что мы в Мексике. Едва он расскажет, что мы здесь, за нами вновь начнется охота.

Конечно, она была права.

— Может быть, лучше взять его с собой. Мы можем поехать в Мексику.

— Ты так думаешь? Как же ты сможешь доказать тогда, что Бретта убил не ты?

Я задумался. Если полиция разнюхает, что я в Штатах, у меня не останется ни единого шанса добраться до Германа.

— Это верно, — внезапно мне до боли захотелось заняться любовью с Ведой. — У тебя нет желания сыграть в нашу игру?

— Не теперь, бедро немного болит. Завтра вечером, дорогой.

Я смотрел в темноту, чувствуя себя одиноким. Это было так, словно мы шли по тропинке и вдруг оказались перед непреодолимой стеной. Мы слышали, как Макс ворочается в своем углу, стараясь устроиться поудобнее. Временами он постанывал, и я, помимо воли, испытывал к нему жалость.

— Не хотела бы я всю жизнь прожить в Мексике, — вдруг сказала Веда.

— Тебе и не придется этого делать. Год, самое большее.

— Год — это слишком много. Ты никогда не сможешь доказать, что Бретта убил Герман.

— В хорошую же мы попали переделку, верно? Я не убивал Бретта, но все думают, что это сделал я. Я пытаюсь доказать, что я не совершал убийства, а единственный способ доказать это — совершить новое убийство. Скверная история. Предположим, я убью Макса, пусть об этом никто не узнает, только ты и я. Но мы будем жить вместе и знать, что я его убил, а это многое меняет.

— Да, ты не должен его убивать.

Мы подошли к тому, с чего начали. Замкнутый круг.

— Может быть, мы еще что-нибудь придумаем.

— Хорошо бы, чтобы он заболел и умер.

— Голубая мечта. У него достаточно здоровья, чтобы прожить еще лет сорок.

— Да, но может быть несчастный случай.

— Только не с ним. Он достаточно осторожен. Нет, я думаю, надеяться на такое нет оснований.

Макс опять застонал.