Комиссар Этредж вздохнул с облегчением.

— Здесь мне совсем нечего возразить, — сказал он.

Питерс мрачно кивнул.

— Скажу вам не только это… Конечно, я отсеял как можно больше невероятных черт, которыми наделялись вампиры. К примеру, мне не верилось, что они способны изменять телесную форму, превращаясь в волков или летучих мышей. Однако, следуя теории, что вампиризм является культом, я допускал, что они умели внушать подобные иллюзии с помощью гипноза. Я не понимал, почему вампиры не могут пересекать текущую воду или чем им так страшен чеснок. Я проследил появление легенды о могуществе креста в борьбе с вампирами и понял, что происхождение ее церковное: в Средние века священники использовали крест и святую воду против всех сил зла. Я поверил, что вампир умрет, если воткнуть ему в сердце кол, выстрелить серебряной пулей или вонзить в него серебряный кинжал, хотя в душе предполагал, что свинцовая пуля или стальной кинжал исполнят эту роль не хуже. Как ни странно, за все время моего погружения в тему нашлось очень мало, так сказать, доказанных случаев убийства вампиров.

Меня так и не смогли убедить в том, что вампир — это человек, который умер и не умер одновременно, то есть является, как его часто определяют, «неупокоенным покойником». И я не сомневался, что в зеркале вампир отразится.

Питерс замолк, его охватила дрожь.

— Граф Вурц… отражается в зеркале, — прошептал он. — Я взял зеркальце с собой в шатер, посмотрел в него… посмотрел на графа Вурца. Да… я видел его отражение.

Он заставил себя продолжить:

— Когда произошло убийство Айкельмана, мое любительское расследование уже привело меня именно к этим выводам. А теперь, комиссар, я должен найти объяснение произошедшему в реальности, понять, как вышло, что нечестивая форма жизни, которой и существовать-то не должно, существует! Ибо, комиссар, граф Вурц — вампир, он будто вышел из старинных сказаний о вампирах!

— Вы утверждаете, что он мертв и в то же время жив? — осторожно спросил Этредж. — Чепуха!

Питерс покачал головой.

— Вот уж не знаю. Но научное обоснование непременно найдется — обязано найтись. Я понятия не имею, вправду ли он мертв или это какая-то зловещая отсрочка прихода смерти.

В зеркале я увидел череп.

Комиссар, это был голый череп, но с настоящей кровью в сосудах, пронизывающих серую гниющую плоть! По какому необыкновенному природному закону это существо кажется нам человеком, я ни за что не скажу; разве что это мощный гипноз. Вурц, должно быть, умер десятилетия два назад. Он скелет, облаченный в живой гной и ярко-красную кровь. Это объясняет, как он протиснулся между прутьями решетки в морге: это же кости да слизь, почему бы им не просочиться в такие узкие щели?

— Айкельман, тем не менее, только-только умер, — напомнил Этредж.

Питерс согласился.

— Вурц высосал его кровь и заразил его. Айкельман тоже был вампиром. Он начал быстро разлагаться, еще до того, как О’Шонесси обнаружил тело. Вы же помните, уолкоттский коронер сказал, что ювелир, вероятно, мертв примерно тридцать шесть часов, тогда как мы знали, что Айкельмана видели живым в тот же вечер?

Питерс серьезно кивнул, подчеркивая свои слова.

— Вампиры — действительно живые мертвецы. Это существа, тела которых каким-то чрезвычайным образом вместо пребывания в могиле продолжают двигаться и жить, пусть и чудовищно изменившись!

Он умолк. Тут собеседники заметили, как первый серый лучик рассвета проник в комнату, отчего теплое электрическое сияние поблекло.

Этредж неуверенно рассмеялся.

— Тогда ваш вампир сейчас спит, — сказал он. — На дворе-то рассвело.

У Питерса перехватило дыхание. Неужели Этредж прав? Может, он специально притворялся, а на деле пытался заставить себя не верить в то, что пишут о вампирах? Исключено ли, что столько легенд в совокупности своей содержат толику истины? Вполне вероятно, что вампиры в самом деле спят с рассвета до заката. Не представляется ли допустимым, что на нечеловеческие процессы, отвечающие за их существование, каким-то образом влияет прямой солнечный свет?

А если это так, то почему бы серебряным пулям не вредить вампирам больше, чем сталь и свинец? Вдруг их нечеловеческая физиология не переносит серебра? И чеснока.

Питерс глубоко задумался.

— Комиссар, — сказал он, — возможно, вы не ошибаетесь и Вурц сейчас спит. Нам нельзя терять времени. Мы пойдем к нему и уничтожим его!

Прошло полдня, однако Этредж и Питерс ничего не предприняли для уничтожения Вурца. Вместо этого они заперлись в кабинете комиссара, похожем на офис клерка, и спорили, спорили, спорили.

Питерс, увы, не предвидел, как подействует на Этреджа домашняя рутина: ванна, смена белья, завтрак. Яркий дневной свет затмил события ночи, а вместе с ними начала таять вера в догадки, которые всего-то несколько часов назад казались такими правдоподобными.

— Этот человек, безусловно, убийца, — яростно доказывал Этредж. — Но, Питерс, мы не можем запросто ворваться в его дом и казнить, руководствуясь такими дикими предположениями, как ваши. Здесь должен действовать закон.

Питерс выругался.

— Но, дружище, вы сами не представляете, какого демона вы выпускаете из рук! Неужели вам неясно, что сегодня, пока не стемнело, наш последний шанс? Завтра Вурц исчезнет. Но вчера у него не было времени покинуть свое… свое проклятое логово. Он пока еще там.

С порывистостью человека, внезапно решившегося на отчаянный шаг, Этредж отрезал:

— Я вам скажу, что сделаю. Рискну своей карьерой — и вашей тоже — но достану Вурца. Мы арестуем его и обыщем квартиру. Но если улик против него не найдется…

Питерс, почувствовав мрачное удовлетворение, кивнул.

— Ушел!

Они час орудовали ломиком и топором, вскрывая стальную дверь, ведущую от лифтов в жилище Вурца.

— Ушел! — вновь прошептал Питерс.

В огромных апартаментах царила мертвая тишина, будто в полночь в соборе…

Полицейские вошли в коридор и беззвучно прошли по нему, утопая ногами в толстом ковре. По пути они проверяли все двери. Какие-то легко открывались, и полицейские видели комнаты, меблированные с показной роскошью. Некоторые оставались запертыми.

Казалось, они идут по дворцу, пустому и давно покинутому обитателями, только и ждущему, когда появится новый хозяин и своей живостью и смехом преобразит его в рай на земле.

— Его логово! — прохрипел Этредж.

Ломиком и топором он проделал щель в толстых ореховых панелях. Комнату залил свет. Это Питерс включил лампу на столе.

Но обыск письменного стола графа Вурца ничего не дал. Там не нашлось ни компрометирующих бумаг, ни подозрительных документов.

Затем Этредж и Питерс перешли к полкам, вынимая книгу за книгой и с надеждой пролистывая их. Ничего там не найдя, они простучали стены, перевернули ковры и заглянули за картины. Обыск оказался безрезультатным.

Наконец Этредж, остановившись посреди кабинета, проворчал:

— Хватит терять здесь время, Питерс. Мы уже сунули головы в петли. Так что теперь можем обыскать и другие запертые комнаты.

Они вскрыли дверь соседней комнаты и замерли от удивления.

Внутри было мрачно, почти темно. На окнах висели плотные шторы; свет проникал сюда только из коридора. Но хватило и этого тусклого освещения, чтобы разглядеть богато обставленную спальню.

Поверх шелкового покрывала на кровати лежала женщина в красивом платье: руки скрещены на округлой юной груди, волосы тщательно уложены, губы приоткрыты, между ними — блеск ослепительно белых зубов. Ножки в серебряных туфельках покоились на бархатной подушечке, аккуратно положенной на покрывало.

— Господи! — выдохнул Этредж, входя в комнату. — Она либо мертва, либо сон у нее очень крепкий!