Неугомонные сверчки стрекотали в траве, вполне довольные своим маленьким незыблемым миром.

Полосатый крошка вернулся с прогулки, вытащил из книжного шкафа книгу «Мойдодыр» и улегся в гамак. Однако через несколько минут тигренок уже крепко спал.

За Закатом следом,

Летний Вечер стих,

И темнело Небо

В мушках золотых.

Месяц, словно в неге,

Нежно дул в свирель,

И кружилась в небе

Звездная метель.

Ветерок немножко

С набережной дул,

И тигренок крошка

В гамаке заснул.

И могло ж присниться

Полосатому,

Что Мечта Жар-птицей

Прилетит к нему.

Он с прогулки сразу

В домик побежал,

И цветов охапку

По пути нарвал.

Все прибрал примерно,

Час прождал, другой:

"Может ей неверно

Адрес дали мой?"

А пока наш крошка

У окошка ждал,

Мимо по дорожке

Дождик пробежал.

Солнышку меж Тучек

Бантик распустил,

И упавший Лучик

Радугу пустил.

Заплясал бесенок,

Словно на мосту,

И узнал тигренок

В ней свою Мечту!

Он кричал ей с крыши,

Тыча в небо нос,

Только Дождь не слышал

И Мечту унес.

И тигренок крошка

Понял всю тщету:

Что нельзя в ладошке

Подержать Мечту,

Покусать за ушко,

Сказку рассказав,

Прятать под подушкой

Или приласкав,

Покормить из блюдца,

Пуговку пришить…

Можно лишь коснуться

Краешком души.

***

Королевич Лето стоял на балконе хрустального замка Разлуки и, положив ладони на перила, вспоминал прошлое. Оказавшись здесь, в обители Разлуки, не по собственной воле, он только сейчас понял, как сильно любит свою русоволосую Осень и как безумно скучает по ней.

Темные силуэты гор, выступающие на фоне звездного неба, окружали хрустальный замок со всех сторон, но Королевич не видел их. Перед его глазами возникали полотна, созданные там, за дальними далями, когда он, беспечно закинув ящик с красками и кистями на ремне за плечо, отправлялся в путь. Где только он не был! Королевич бродил по лугам, берегам маленьких рек с кустистыми берегами, и еловым перелескам. Он забирался в самые глухие уголки лесной чащи, подолгу сидел возле какого-нибудь маленького лесного озера, заросшего кувшинками и лилиями, а затем вновь отправлялся в дорогу.

Сколько полотен он тогда создал: предрассветная дымка с рекой, нежный утренник над широким, покрытым росой лугом или сливочно-малиновая зорька над березовой рощей – и это были только первые зарисовки!

Где бы ни проходил Королевич, повсюду трепет и восхищение встречали его, а малиновые кусты не сводили глаз с его расшитого золотом синего камзола. И лишь мухоморы, сухие, сморщенные старики, поглядывая из-под пятнистых шляп, поглаживая ажурные воротнички, недовольно ворчали:

– И надоть яму чудесить…

Порой где-нибудь на пригорке Королевич любовался одинокой грустной рябинкой, а потом, повесив камзол на ближайший куст, подсаживал к поникшей бесприданнице молодой крепкий дубок.

А когда Царевна Солнышко, забыв обо всем на свете, нещадно палила землю своими лучами, уткнувшись в занимательную книжку, Королевич пускал по небу великолепные флотилии кучевых облаков или, зазвав босоногий Дождик, выписывал такой высоченный радужный мост, что дух захватывало!

Но если становилось совсем душно, Королевич призывал Грозу. И тогда, уличающие друг друга в измене Гром и Молния, не замечая ничего вокруг, поднимали такой грохот, что казалось, вот-вот расколют яблоко Земли до сердцевины.

А какие ночи сочинял Королевич…

По одному его мановению Месяц прикладывал к губам перламутровую свирель, и Звезды, сцепившись лучиками, танцующей огненной змейкой извивались на небе.

Но время шло, и Королевич стал ощущать какую-то пустоту и одиночество. Он замолкал на несколько дней, грустил, и чудесные кисти подолгу не вынимались из ящика. В такие дни лишь длинные серые ливни заполняли опустевшую сцену мира.

Но Королевич не знал, что в эту поэму, которую он с таким вдохновением сочинял, уже осторожно вошла русоволосая Осень.

Они встретились у ручья на рассвете, взглянули в глаза друг другу, – и между ними вспыхнула любовь. Королевич взял русоволосую красавицу за руку, путано заговорил о ее глазах, не в силах отвести взгляда. Она не смутилась, лишь слегка откинула длинные волосы, каскадом спадающие ей на плечи, улыбнулась, и они медленно пошли вдоль берега ручья.

Начались встречи. Сначала тайные, но через некоторое время уже почти открыто, у всех на виду.

О них заговорили:

– Чтобы Лето да Осень вместе… Негоже это…

Любопытные колючие глаза повсюду следили за влюбленными, и они стали уединяться в глухих местах.

Сообщили владыке Дворца времени, и между ним и Королевичем, состоялся суровый разговор.

Однако Королевич не внял увещеваниям, и встречи продолжались. Влюбленные бродили в лесах, сидели у заброшенных озер и не могли насмотреться друг на друга и наговориться. Им казалось, что они всегда знали друг друга, но не виделись целую вечность.

В одну из таких прогулок завистливая Разлука, хозяйка Хрустального замка, увидела молодого Королевича – и сон бежал от нее. Она отчаянно влюбилась.

Несколько раз Королевич получал любовные записки от Разлуки, но ни словом не обмолвился об этом Осени. Как ни заманивала, ни зазывала Разлука, Королевич Лето молчал.

И вот однажды, когда Королевич ожидал возле ручья, а Осень уже спешила к нему, протягивая руки, налетели черные вороны, стражи Разлуки, подхватили Королевича и прямо на глазах обезумевшей Осени унесли его за дальние дали, за высокие горы – в Хрустальный замок Разлуки.

До глубокой ночи Осень просидела у ручья, проливая потоки слез и в отчаянии заламывая руки.

А под утро, постарев на несколько лет, Осень медленно вернулась во Дворец времени. И не было покоя ее удрученному сердцу.

Дни летели за днями, а Королевич не появлялся. Осень ждала. Ждала, что пройдет час, пройдет день – и ненаглядный возлюбленный вернется, но никто не возвращался.

Как потерянная, бродила Осень по Дворцу времени, где по вечерам в зловещей тишине коридоров шептались тени, холодные змеи слухов скользили по лестницам, просачивались в замочные скважины дверей и расползались по темным углам.

– К Разлуке ушел… И то сказать, такие хрустальные хоромы…

Но Осень словно оглохла.

Ей подкинули записку, что Королевич живет за дальними далями, за высокими горами, в Хрустальном замке Разлуки, а по ночам ее ложе греет.

Осень прочитала, вспыхнула и в клочья порвала записку:

– Не верю!

Старик-отец, простуженный Октябрь, узнав о несчастье дочери, чуть не слег.

И тогда Осень сама отправилась в путь. Она шла, не разбирая дороги, через березовые рощи и сосновые перелески, луга и равнины, и ночлегом ей служила лишь охапка пожелтевших листьев или одинокий стог сена. Порой она долго не могла уснуть, глядя на звезды или прислушиваясь к шороху дождя.

А утром ее встречали серый глухой рассвет, предутренняя дрожь деревьев, лужи и небо за заколоченными ставнями мира, которые некому открыть. И как стенало сердце Осени от этих влажных, продрогших утренников!

Холод терзал ее, тоска иссушала сердце, но она продолжала идти. Ведь любящий живет только одной минутой – минутой встречи – и готов заплатить за эту минуту своей жизнью!