— Domino exaudi orationem meam! note 5 — продолжал Фиц-Олвин, стуча кулаком в грудь; потом он начал пронзительно кричать.

Такое совершенно не устраивало Робина, поскольку эти крики угрожали безопасности беглецов; не зная, как их прекратить, он грубо приказал барону:

— Да замолчите вы!

При звуках человеческого голоса барон открыл глаза, и каково же было его удивление, когда он узнал в склонившемся над ним человеке Робин Гуда и увидел, что рядом с ним лежит на земле без чувств его дочь!

Это видение разом смело со вспыльчивого лорда безумие, лихорадку и забытье, и, точно так же как если бы он был у себя в замке в окружении солдат и оставался хозяином положения, он чуть ли не с торжеством воскликнул:

— Наконец-то я тебя поймал, щенок бульдожий!

— Замолчите! — решительно и властно повторил Робин. — Замолчите! Хватит угроз и воплей, они сейчас совсем неуместны, это вы у меня в руках!

И Робин изо всех сил надавил на плечи барона.

— И в самом деле, — сказал Фиц-Олвин, с трудом вырываясь из рук юноши и выпрямляясь во весь рост, — ты начинаешь показывать зубы, щенок!

Кристабель по-прежнему была без чувств; в эти минуты она казалась трупом, лежавшим между двумя мужчинами, ибо Робин отскочил на несколько шагов назад и наложил стрелу на лук.

— Еще шаг, милорд, и вы мертвы! — заявил молодой человек, целясь барону в голову.

— Ах, вот как! — воскликнул, бледнея, Фиц-Олвин, медленно отступая, чтобы оказаться под прикрытием ствола дерева. — Вы так подлы, что можете убить беззащитного человека?

Робин улыбнулся.

— Милорд, — сказал он, все еще целясь ему в голову, — продолжайте отступать дальше. Ну вот, вы и спрятались за деревом. А теперь обратите внимание на то, что я вам приказываю, точнее, прошу вас сделать: не высовывайте из-за дерева даже носа, пусть ни слева, ни справа не покажется ни один ваш волосок, иначе — смерть!

Барон, видимо, не очень принял во внимание эти угрозы, потому что, по-прежнему держась за деревом, он высунул руку и погрозил юному лучнику указательным пальцем, но тут же жестоко раскаялся в этом, поскольку палец тотчас же был срезан стрелой.

— Убийца! Жалкий мошенник! Кровопийца! Раб! — попил раненый.

— Тише, барон, или я выстрелю вам в голову, ясно? Фиц-Олвин, прижавшись к дереву, вполголоса извергал потоки проклятий, но из-за укрытия никоим образом не показывался, потому что представлял себе, как в нескольких шагах от него Робин следит за его малейшим неосторожным жестом, прицелившись и натянув тетиву.

Но Робин снова перекинул лук через плечо, осторожно поднял Кристабель и исчез с ней в зарослях.

В ту же минуту послышалось конское ржание и около дерева, служившего укрытием несчастному барону, появилось четверо всадников.

— Ко мне, бездельники! — закричал он, поскольку эти четверо были эскортом, отставшим, когда его лошадь, получив в круп стрелу, понесла его. — Ко мне! Схватить этого нечестивца, который хочет убить меня и похитить мою дочь!

Солдаты ничего не поняли из этого приказа, ибо нигде поблизости не было видно ни разбойника, ни похищенной женщины.

— Да вон же, вон же, видите, он бежит! — продолжал барон, путаясь под ногами у лошадей.

И в самом деле, Робин был еще не настолько силен, чтобы за короткое время далеко отнести на себе такую тяжесть, и от врагов его отделяло всего несколько сотен шагов.

Всадники бросились за ним; Робин услышал крики барона и сразу же понял, что бегством ему не спастись.

Повернувшись лицом к преследователям, он встал на одно колено, на другое положил Кристабель и, снова прицелившись в Фиц-Олвина, крикнул:

— Стойте! Клянусь Небом, если вы сделаете еще хоть шаг ко мне, ваш господин будет мертв!

Не успел Робин произнести эти слова, как барон уже снова спрятался за дерево, служившее ему щитом, но продолжал кричать:

— Хватайте его! Убейте его! Он меня ранил!.. Вы не решаетесь? Трусы! Подлые наемники!

Гордое мужество неустрашимого лучника и в самом деле пугало солдат.

Но один из них осмелился отнестись к этому испугу с насмешкой.

— Хорошо поет петушок! — произнес он. — Но так или иначе сейчас он у меня станет кротким и послушным, вот увидите.

И солдат спешился и направился к Робину.

Робин держал одну стрелу на тетиве, а другая у него была в зубах, поэтому голос сго звучал приглушенно, но повелительно:

— Я уже просил вас не подходить, теперь я вам это приказываю… И горе вам, если вы не позволите мне и миледи мирно следовать своим путем.

Солдат усмехнулся и сделал еще несколько шагов вперед.

— Считаю: раз, два, три. Стойте! Солдат продолжал смеяться и идти вперед.

— Тогда умри! — крикнул Робин.

Пропела стрела, и солдат упал с пронзенной грудью. Лишь один барон был в кольчуге, люди же его снарядились как на охоту.

— Хватайте его, собаки! — по-прежнему неистовствовал он. — Трусы вы, трусы! Испугались царапины.

— Его светлость называет это царапиной, — прошептал один из трех всадников, не обнаруживший ни малейшего намерения последовать примеру своего погибшего товарища.

— А вот и подмога пришла! — воскликнул другой всадник, приподнимаясь в стременах, чтобы ему было дальше видно. — Черт возьми! Это Лэмбик, милорд.

Действительно, Лэмбик и его отряд скакали во весь опор.

Сержант был в таком радостном возбуждении и так спешил сообщить барону о своих успехах, что он не заметил Робина и закричал во весь голос:

— Беглецов мы не встретили, милорд, зато в отместку сожгли дом!

— Прекрасно, — нетерпеливо ответил Фиц-Олвин, — а сейчас погляди-ка на этого медвежонка, на которого эти трусы не могут надеть намордник!

— Ого! — воскликнул Лэмбик, узнав дьявола с факелом, и презрительно рассмеялся. — Эй, ты, дикий жеребенок, наконец-то я тебя взнуздаю! Знаешь ли ты, необъезженный, что я как раз возвращаюсь из твоей конюшни? Я надеялся там тебя застать и, признаться, очень огорчился, что вышло иначе: ты бы увидел роскошный праздничный костер и задергался бы в пламени вместе с твоей миленькой мамашей. Но ты утешься: тебя там не было, а я хотел избавить бедную старушку от лишних страданий, и потому заранее всадил стрелу ей в…

Но Лэмбик не договорил: он страшно вскрикнул и, выпустив из рук поводья лошади, упал: стрела пронзила ему горло.

Невыразимый ужас приковал к месту свидетелей столь скорого возмездия. Робин воспользовался этим и, несмотря на горе, причиненное ему последними словами Лэмбика, взвалил Кристабель на плечо и исчез в чаще.

— За ним, за ним! — повторял барон в яростном исступлении. — Бегите за ним, мерзавцы! Если вы его не поймаете, я вас всех повешу, да, повешу!

Солдаты соскочили с лошадей и кинулись вслед за Робином. Согнувшись под тяжестью, Робин чувствовал, что с каждой минутой расстояние, разделяющее их, сокращается; чем больше усилий он прилагал, тем бессмысленнее они оказывались; в довершение всех несчастий, девушка начала приходить в сознание, она дергалась и пронзительно кричала. Ее беспорядочные движения очень замедляли их бегство, и он боялся, что, если они спрячутся за кустами, ее крики наведут на них ищеек барона.

«Ну что же, — подумал Робин, — раз приходится умереть, умрем защищаясь».

И Робин стал искать глазами подходящее место, где он мог бы укрыть Кристабель, чтобы потом повернуться лицом к солдатам барона.

Рядом рос вяз в окружении кустов и молодых деревьев, и он показался юноше пригодным для того, чтобы укрыть там невесту Аллана; не открывая ей, какая опасность им угрожает, он опустил девушку к подножию вяза, лег рядом с ней, попросил ее не шевелиться и хранить молчание и стал ждать, в то время как перед его мысленным взором вставала ужасная картина: пылающий родной дом и задыхающиеся в огне Гилберт и Маргарет.

Тем временем солдаты приближались, но очень осторожно, на каждом шагу они останавливались, прячась за кустами, и выслушивали советы барона, запрещавшего им стрелять из лука, ибо он опасался, что они ранят его дочь.