Кровавое сражение длилось два часа; норманны были разбиты наголову, и ни один из них не получил ни пощады, ни прощения, только один солдат сумел бежать; он-то и принес брату сэра Уильяма Грея роковую весть о разгроме отряда.

Марианну перенесли на поляну подальше от поля битвы; около нее, заливаясь слезами, стояла на коленях Мод и тщетно пыталась остановить кровь, хлеставшую из страшной раны.

Робин бросился на колени рядом с Марианной; сердце его разрывалось oт горя, он не мог ни говори гь, пи шевелиться, из груди его вырывался хрип, он задыхался.

Когда Робин приблизился, Марианна открыла глаза и нежно взглянула на него.

— Ты ведь не ранен, мой друг? — спросила слабым голосом молодая женщина, немного помолчав.

— Нет, нет, — прошептал Робин: он едва мог шевелить губами.

— Слава Божьей Матери! — сказала с улыбкой Марианна. — Я молила ее за тебя, и она снизошла к моей мольбе. Эта ужасная битва кончилась, дорогой Робин?

— Да, милая Марианна, наши враги исчезли, они больше не вернутся… Но поговорим о тебе, подумаем о тебе, ты… я… Пресвятая Матерь Божья! — воскликнул Робин. — Это горе выше моих сил!

— Ну же, мужайся, милый мой, любимый Робин, подними голову, посмотри на меня, — сказала Марианна, силясь улыбнуться, — рана неглубокая, она заживет, стрелу вытащили. Ты же знаешь, мой друг, если бы существовала какая-то опасность, я бы первая поняла, что мой час пришел. Ну же, взгляни на меня, милый Робин.

Произнеся эти слова, Марианна попыталась притянуть голову Робина к себе, но эта попытка лишила ее последних сил: когда молодой человек поднял на нее заплаканные ,глаза, Марианна была без сознания.

Однако она быстро пришла в себя; нежно утешив мужа, она выразила желание немного отдохнуть и вскоре глубоко .уснула.

Как только Марианна уснула на затененном ложе из мха, которое ей устроили подруги, Робин Гуд пошел выяснить, в каком состоянии находится его отряд. Джон, Мач и Уилл заботились о раненых и подсчитывали мертвых; раненых среди изгнанников было немного, человек двенадцать из них — опасно, убитых не было ни одного. Норманны же, как уже говорилось, погибли все, и по краям поляны вырыли большие ямы, которые должны были принять их тела.

Проснувшись после глубокого сна через три часа, Марианна увидела мужа рядом с собой, и это ангельское создание, желая поддержать того, кого она так нежно любила, стала ласково говорить, что не чувствует никакой слабости и скоро поправится.

Марианна страдала, Марианна ощущала предсмертную тоску и знала, что надеяться ей больше не на что, но горе Робина разрывало ей сердце, и она старалась, насколько это было и ее власти, облегчить мужу роковой удар.

На следующий день состояние ее ухудшилось, рана воспалилась, и последняя надежда на спасение жены угасла даже в сердце Робина.

— Дорогой Робин, — сказала Марианна, вкладывая свои пылающие руки в руки мужа, — приближается мой последний час; наше расставание будет жестоким, но у сердец, верящих в Божью милость, достанет сил его перенести.

— О Марианна, любимая моя Марианна! — воскликнул Робин, рыдая. — Неужели Матерь Божья совсем покинула нас, раз она позволяет погибнуть нашим сердцам?! Я не переживу тебя, Марианна, я не смогу без тебя жить.

— Да будет тебе опорой вера и долг, любимый Робин, — нежно ответила Марианна, — ты смиришься с этим несчастьем, потому что такова воля Неба, и будешь жить, пусть не счастливо, но спокойно среди людей, все существование которых зависит от тебя. Я скоро покину тебя, мой друг, но прежде чем глаза мои закроются, чтобы не видеть более дневного света, позволь мне сказать, как я люблю и любила тебя. Если бы это чувство, переполняющее все мое существо, могло принять видимую форму, ты бы понял, сколь оно сильно и необъятно. Я любила тебя, Робин, со всей доверчивостью преданного сердца, всю свою жизнь я молила Бога о единственной милости — всегда нравиться тебе.

— И Бог был милостив к тебе, Марианна, — ответил Робин, стараясь умерить волнение своей печали, — поскольку и я могу сказать в свою очередь, что ты, ты одна царила в моем сердце; когда я был рядом с тобой и вдали от тебя, ты была моей единственной надеждой, моим единственным утешением.

— Если бы Небо позволило нам состариться рядом друг с другом, дорогой Робин, — заговорила опять Марианна, — если бы оно послало нам длинную вереницу счастливых дней, может быть, расставание наше было бы еще более жестоким, потому что у тебя не осталось бы сил перенести такую страшную боль. Но мы оба молоды, и я оставляю тебя на земле в таком возрасте, когда одиночество наполняется воспоминаниями, а может быть, и надеждой… Обними меня, милый Робин… вот так… позволь я прижмусь щекой к твоей щеке. Я хочу, чтобы ты услышал мои последние ласковые слова, я хочу, чтобы душа моя, отлетая, улыбалась, я хочу, чтобы ты принял мой последний вздох…

— Марианна, любимая моя, не говори так! — душераздирающим голосом воскликнул Робин. — Я не могу слышать, как ты говоришь о расставании. О Матерь Божья, заступница скорбящих! Ты всегда внимала моим смиренным мольбам! Подари мне жизнь той, которую я люблю, подари мне жизнь моей жены, на коленях молю тебя!

И Робин, лицо которого было залито слезами, с мольбой воздел к Небу руки.

— Ты напрасно просишь божественную мать Спасителя, любимый мой, — сказала Марианна, прижимаясь побелевшим лбом к плечу Робина. — Дни мои — да что я говорю?! — часы мои сочтены. Бог послал мне сон, чтобы меня предупредить.

— Сон?! Что ты говоришь, дорогое дитя?

— Да, сон. Вот послушай. Я видела тебя; ты в кругу лесных братьев сидел на большой поляне в Шервудском лесу. Наверное, ты давал праздник своим храбрым товарищам, потому что ветви старых деревьев были увиты гирляндами роз, и красные ленты весело развевались от дуновений благоуханного ветерка. Я сидела рядом с тобой, держала тебя за руку и чувствовала невыразимую радость, но тут вдруг между нами возник незнакомец с бледным лицом и в черной одежде и сделал мне рукой знак следовать за ним. Я встала вопреки своей воле и вопреки своей воле пошла за мрачным незнакомцем. Однако, прежде чем уйти, я вопросительно посмотрела на тебя, потому что не могла проронить ни слова и меня душила печаль; ты спокойно и с улыбкой посмотрел на меня; я показала тебе на незнакомца, но ты, повернув голову в его сторону, продолжал улыбаться; я постаралась объяснить тебе, что он уводит меня от тебя; ты слегка побледнел, но улыбка не сошла с твоих губ. Я впала в отчаяние, задрожала и горько заплакала, обхватив голову руками.

А незнакомец все вел меня за собой. Когда мы отошли на несколько шагов от поляны, передо мной предстала женщина в покрывале; незнакомец отступил назад, женщина подняла покрывало, прятавшее от меня ее лицо, и я узнала нежные черты своей матери.

Я вскрикнула и, дрожа от удивления и счастья, смешанного с испугом, протянула к ней руки.

«Милое дитя, — сказала она, и голос ее звучал мелодично и нежно, — не плачь, смиренно, по-христиански прими участь, общую для всех смертных. Умри с миром, без горечи, оставь этот свет, который может дать тебе только суетные удовольствия и скоропреходящие радости. За его пределам есть обитель вечного блаженства, приди сюда жить со мной; но, прежде чем идти за мной, взгляни!» И с этими словами моя мать дотронулась до моего лба рукой, холодной и белой, как мрамор. При этом прикосновении, мой взор, который застилали слезы, прояснился, и я увидела вокруг себя блистающий хоровод юных девушек. Все они были ангельски Красины, и на устах у них играла божественная улыбка. Они ничего не говорили, просто смотрели на меня и, казалось, старались, чтобы я поняла, как я буду счастлива жить среди них. Пока я любовалась своими будущими подругами, мать, наклонившись ко мне, ласково сказала: «Дитя мое милое, взгляни, взгляни еще раз». Я последовала ее совету. Вокруг меня благоухали цветы, ветви деревьев клонились под тяжестью плодов: румяные яблоки и золотистые груши прятались среди белых маргариток. В воздухе был разлит чудесный аромат, и вокруг порхали и пели яркие птички. Я пришла в восторг, горе потихоньку ушло из моего сердца, и моя мать, радостно улыбнувшись, еще раз ласково и нежно повторила мне: «Взгляни, дитя мое, взгляни».