Что значит решусь? Она только что назвала меня трусом? Стоп, Арчибальд, дыши. Нельзя убивать. Нельзя убивать. Нельзя.

— Вам больно вспоминать свое детство? Было ли тогда что-то действительно хорошее? Какое самое яркое воспоминание? — не теряя ни секунды, вопросила ведущая, отмечая, как сжались пальцы наемника, да так, что костяшки побелели.

Он злился. Определенно злился. Ему не нравилось вспоминать. Это было отвратительно. Гадко. От этих воспоминаний хотелось блевать до крови. Он ненавидел все это дерьмо, которое окружало его с детства. Он ненавидел себя: слабого, никчемного, ненужного.

Ты позор! Гадкий, отвратительный мальчишка! Как только у твоего отца мог получиться такой выродок?! Все твоя шлюха-мать виновата! Это ее гены все испортили! От тебя нужно было избавиться еще в ее утробе!

На лбу выступила испарина, и он тут же ее смахнул. Он помнил все. Помнил Шайну, еще одну фаворитку его отца, которая вечно над ним издевалась. Помнил все ее слова. И так же прекрасно помнил, как в возрасте восьми лет перерезал ей сухожилия, а потом воткнул клинок отца ей в глотку. У него еще не было сил, чтобы отрезать или вырвать ей язык, но сейчас он бы это сделал. Определенно сделал.

Было еще кое-что. Очень сильное и болезненное, словно оголенный нерв, но он не хотел открывать эту завесу, не хотел погружаться в это вновь.

— Я стараюсь не вспоминать свое детство. В нем не было ничего, что стоило бы вспоминать, кроме знакомства с Русланом, конечно. Только он и больше ничего. Мое детство — это чернота, побои, унижение, ненависть. Это то, что сделало меня тем, кем я являюсь сейчас, но я не сказал бы, что без этой части моей жизни я стал бы менее губительным, скорее, более, потому что сейчас я псих. Беспринципный псих. И садист к тому же. Упоительный коктейль, но я не всегда могу себя контролировать. Жажда убивать во мне растет с каждым днем, и скоро я могу слететь с катушек. Думаю, ключевую роль в этом сыграло мое детство, а быть может, мой мозг изначально был отравлен, — проговорил с горящим в глазах безумием Жрец, поглаживая пальцами острие кинжала, который извлек, совершенно не задумываясь об этом.

Напряженность Тины заставила Арчи обратить внимание на то, что он делает, и спрятать клинок обратно в ножны, хоть он и не хотел этого делать. Это был его способ расслабиться. Ему нужно было ощущать прохладу лезвия под пальцами. Необходимо.

И почему он убрал его? Ах, да, обещание Руслану. Не убивать. Он не будет никого сегодня убивать. В первой половине дня, а во второй уже как пойдет.

На этих мыслях он улыбнулся сам себе, приготовившись слушать очередной вопрос, почти придя в себя.

— Почему вы ненавидите своего отца? — собравшись с духом, вопросила девушка, стараясь унять нервную дрожь, а глаза наемника распахнулись в удивлении, которое граничило с чем-то жутким, невообразимым.

Желание сжать хрупкую шею и сломать ее возникло спонтанно. И эта мысль была так сладка, что Жрец даже подался вперед, нервно дернув верхней губой.

Сука.

— Потому что он ублюдок, который заколол мою мать на моих глазах, — прорычал Арчибальд, испепеляя брюнетку взглядом, едва сдерживаясь, чтобы не прикончить ее.

Ты обещал. Обещал. Спокойно.

— Вы ее помните? Вашу маму? Вы ее помните? — не поднимая глаз, спросила Тина, а наемник закипел.

— Да, я все помню, — процедил сквозь зубы, вновь извлекая кинжал, и сжимая лезвие в руке до крови, причиняя боль, но недостаточно боли, чтобы отрезвить свой разум.

Хотелось крови. Много крови. И желательно ее крови. У себя в пыточной. Он бы с упоением смотрел, как она стекает в стоки. Как безукоризненная кожа станет отвратительной из-за тысячи шрамированных ожогов, потому что он бы прижигал каждый глубокий надрез и резал по новой, чтобы она прочувствовала все, что чувствует он в душе, когда его макают головой в эти воспоминания.

Теплая, тяжелая ладонь, накрывшая его плечо, заставила Арчи изогнуться и едва не всадить клинок в сердце Руслана, который привез его сюда. Он остановил его, разрезав свою руку о лезвие, но все же остановил. Другой бы умер, потому что реакция нужна была мгновенной, такая, как у него.

— Выдохни, — размеренный голос, и наследник едва склоняет голову, пока Палач вытирает порезанную руку платком и присаживается в кресло рядом, которое только что поставил кто-то из группы. — Тина, — едва склонив голову в приветственном жесте, произнес Руслан.

— Рада видеть, — с некой долей облегчения, проговорила девушка, ощущая неподдельный страх и даже не чувствуя смущения после развратных снов с ним, будучи все еще напряженной от страха перед Жрецом.

— Я поприсутствую, чтобы он тут ничего не разнес, — проговорил наемник, а ведущая согласно кивнула, Арчи же окатил его ледяным взглядом.

— Я справлялся, — жестко проговорил, скривившись.

— Я видел, — так же холодно ответил Руслан, а наследник фыркнул.

— Что я помню о матери? — ядовито, вкрадчиво вопросил Арчи, подавшись вперед, сжимая пораненную руку в кулак. — Я помню ее светлые волосы. Помню, что она приятно пахла, и у нее были снежные глаза. А также я помню, как мой отец резал ее. Каждый день, не спеша. Оставляя на ней тысячи и тысячи порезов. У нее был заниженный порог боли, и даже на самую маленькую царапину она реагировала так, что у меня закладывало уши от ее криков, — выплюнул наемник, вырывая платок из рук Палача, начиная вытирать свою ладонь от крови.

Алая. Чистая. Она стекала по его руке и пачкала дерево, которым был выложен пол студии. Но ему было все равно. Эта боль была ему нужна. Он должен был отрезвить свои мысли.

— Думаю, этого хватит, — неуверенно произнесла Тина, бегло осмотрев наемников, и пробежалась взглядом по своему листочку с вопросами.

Она отметила, что Арчи был на взводе, в то время как Руслан выражал гробовое спокойствие. И действовал на первого успокаивающе, не переставая смотреть на него и сжимать его клинок в своей руке. Было странно за ними наблюдать. Видеть, как один подавляет другого, потому что так нужно, потому что сейчас так правильно.

— Теперь мне бы хотелось обсудить с вами вашего неизменного друга, — растянув губы в безупречной, легкой улыбке, проговорила девушка, стараясь разрядить атмосферу.

— Вперед, — сделав неопределенный жест рукой, проговорил Арчи, зло зыркнув на ухмыляющегося наемника.

— Как вы отреагировали, когда Руслан защитил вас в первый раз? Что вы подумали о нем? Какие эмоции испытали? — вкрадчиво проговорила ведущая.

— Прекрасный вопрос, — вмиг оживился Палач, складывая руки на груди и устремляя свой взор на скалившегося Арчи.

Казалось, весь мир восстал против него. И теперь, кроме того, что он хотел расчленить заносчивую дамочку перед собой, ему также захотелось сделать очень больно своему другу, отчего по телу прошла предвкушающая дрожь.

— Я прикончу тебя, — с холодной расчетливостью проговорил Жрец, и вернул свое внимание Тине. — Я был благодарен и взбешен, потому что это сделало мою позицию еще более слабой, чем она была до этого. Да, я был болезненным и никудышным ребенком. Никто не воспринимал меня всерьез. Все считали, что я подохну при первом же задании. Руслан же вселил в меня веру. Тогда я подумал, что он спятил. Идти против всех, когда у тебя нет поддержки — точно спятил. Потом же я осознал, что это не так. Жаль, что не сразу.

— Интересно, — прокомментировала Тина, пристально смотря то на одного, то на второго смертельно опасного мужчину перед собой. — Арчибальд, а вы когда-нибудь завидовали Руслану? Из вашего рассказа я поняла, что он был сильнее вас, вероятно, пользовался неким уважением, если так можно выразиться, наверняка его ставили в пример. Вас это не задевало?

— Зависть свойственна ничтожествам. А я никогда не был ничтожеством, даже когда мне переламывали все кости, указывая на то, что я должен был подохнуть еще в утробе, я уже тогда знал, что первым делом, расквитаюсь с ними, строя кровавые картины в своей голове. Палачом же я восхищался, но никогда не испытывал зависти к его успехам, потому что это служило стимулом к моим, — не скрывая бушевавших внутри эмоций, ответил мужчина, доверительным взглядом посмотрев на своего друга.