Услыхав, как открывается дверь мужского туалета, Майлз улыбнулся. Присутствие Макса Роби редко украшало компанию, но сейчас был именно такой редкий случай.

– Я постоянно твержу ему, что если он не задумается об отметках, его ни в один колледж не примут, но куда там, у него свои соображения, все они себе на уме. Не то чтобы я его не понимал. Он смотрит на меня, а я отлично обхожусь без колледжа – да что там, лучше чем отлично, – и он смекает: какого черта. – Джимми Минти опять выдержал паузу. – Чего наши дети не понимают, так это того, что мы хотим, чтобы у них все сложилось не просто хорошо, но лучше, чем у нас. Я прав?

Возвращение Макса избавило Майлза от необходимости поддакнуть.

– Джимми Минти, – произнес Макс, усаживаясь на банкетку и вынуждая полицейского подвинуться ближе к окну. Макс глядел на Джимми с якобы неподдельным изумлением: – Господи, каким же дурачком ты был в детстве.

– Ты бы полегче, пап, – посоветовал Майлз, – он теперь всегда при оружии.

– Надеюсь, он поумнел с тех пор. – Макс протянул полицейскому пятерню: – Как поживаешь, Джимми, черт тебя дери?

Минти взирал на протянутую руку, будто сомневаясь, вымыл ли Макс ее, побывав в туалете, но тем не менее пожал:

– Здрасьте, мистер Роби.

Обращаясь к сыну, пока они с Джимми жали друг другу руки, Макс спросил:

– Помнишь, каким он был дурачком? Господи, на него было жалко смотреть. По-моему, я в жизни не встречал такого бестолкового ребенка.

Минти определенно хотелось выдернуть руку, но он не знал, как это половчее сделать, и Майлз скроил недоуменную физиономию: мол, он понятия не имеет, почему его отец так себя ведет.

– Прямо слезы на глаза наворачивались, – добавил Макс и выпустил наконец руку Минти.

Минти молчал, взвешивая все за и против, прежде чем поинтересоваться, чем же он заслужил столь низкий рейтинг.

– Полагаю, это должно стать уроком нам всем, – глубокомысленно заметил Макс. – Никогда не ставьте крест на ребенке. Ибо даже те, кому в день свадьбы шнурки завязывают, способны удивить нас и устроиться на чрезвычайно выгодную работу.

Макс объяснял суть урока с благостной миной, словно воздавал хвалу; полицейский же хмурил лоб, не зная, как к этому отнестись. Он был почти уверен, что его оскорбляют, но хотелось бы убедиться окончательно.

Майлзу, разумеется, часто приходилось наблюдать, как отец улыбается, радостно смеется и хлопает мужчин по плечу, ежесекундно издеваясь над ними, пока им ничего не остается, как двинуть ему кулаком. Лишь самые смышленые ставили его на место сразу. Макс всегда старался дать понять, что шутит он с самыми благими намерениями, и этот контекст сковывал людей. Майлз также знал, что отцовские насмешки часто срабатывали вхолостую, что и произошло с Джимми Минти.

– Мой сын, что сидит напротив, – продолжил Макс, – вечно был первый в классе. Сплошь пятерки с первого года до последнего. Можно было голову дать на отсечение, что он далеко пойдет.

Вздохнув, Майлз приготовился к неизбежной трепке. Унижая Минти, Макс смотрел на Майлза. Теперь же, взявшись за сына, он развернулся корпусом к предыдущему объекту своего ехидства.

– Нет ничего труднее, чем предугадать, что вырастет из твоего ребенка, – говорил Макс тоном человека, что провел многие годы, размышляя над этой проблемой. – Я бы на что угодно поспорил, что мой вырастет добросердечным парнем. Если его отец окажется на мели, ему потребуется помощь и он попросит сына подыскать ему работу, тот мигом откликнется. Но увы.

– Не пора ли нам уходить, папа?

– Нет, я разговариваю с Джимми Минти. Иди, если хочешь.

Майлз поймал взгляд официантки и знаком попросил счет.

– Может, Джимми и не был таким же одаренным, как ты, но уверяю тебя, он понимает, о чем я говорю.

Хотя Макс благоразумно употребил прошедшее время при повторном упоминании об интеллектуальной ограниченности Минти, морщины на лбу полицейского стали еще глубже.

– Видишь ли, Джимми, я попросил моего сына взять меня в помощники на покраску нашей старой церкви, мне надо подзаработать, чтобы уехать на Кис, но он почему-то не пожелал меня нанять. А ведь я по-прежнему лазаю по лестницам как обезьяна.

Положив пятидолларовую купюру на стол, Майлз поднялся:

– Ты уверен, что не хочешь, чтобы я подбросил тебя домой, папа? Я не стану за тобой возвращаться. И не трать попусту время, названивая в ресторан.

– Я и не собирался тебе звонить, – горделиво ответил отец. – К тому же Джимми Минти может меня подвезти на патрульной машине.

– Вообще-то это против правил, – сказал Минти. Он выглядел попавшим в ловушку, а когда Майлз поднялся, в глазах Минти мелькнула паника. Он оставался вдвоем с Максом, и он знал, что о них могут подумать окружающие: двое мужчин сидят на банкетке, тесно прижавшись друг к другу, и у одного из них крошки в бороде.

– О, конечно, – понимающе кивнул Макс и небрежно махнул Майлзу на прощанье; сам он производил впечатление человека, устроившегося на банкетке надолго. – Правила есть правила. Пусть они и дурацкие, а люди, нанятые исполнять их, еще дурнее, но что поделаешь? Закон есть закон. И нет такого закона, по которому родной сын не обязан помогать отцу в нужде, вот что я хочу сказать. Как и нет закона, который заставил бы его помочь.

Выйдя на улицу, Майлз сел в машину и включил зажигание в твердой решимости игнорировать стук в окно пончиковой. Отец, поставив на своем, теперь вносил поправки, поскольку доехать куда-нибудь ему все же было необходимо. В придачу он не успел раскрутить Майлза на “займ”. Сидя в “джетте” и притворяясь, будто не слышит отчаянного стука, Майлз подумал, что, вероятно, он понимает ход отцовский мысли лучше, чем сам Макс. А значит, нужно дать задний ход, вырулить с парковки и рвануть прочь. Преподать старику урок. Но благодарность Максу за то, что он от души поизмывался над Джимми Минти, пересилила, и, отбросив притворство, Майлз обернулся к окну. И мигом развеселился, ибо сцена в обрамлении оконного переплета дорогого стоила. Для того чтобы постучать по стеклу, Максу пришлось потянуться вперед, и его влажная пахучая подмышка оказалась на одном уровне с физиономией полицейского. Да, он был благодарен отцу за то, что он таков, каков есть, в полном согласии с проповедями Минти.

Плоской подошвой Майлз нащупал рядом с педалями под потертым ковриком металлическую неровность – очевидно, ржавчина добралась до ходовой части. Минти был прав на сей счет: надо было раскошелиться на антикоррозийное покрытие. Глядя, как двое мужчин выбираются из-за столика, Майлз сообразил, что Джимми Минти наврал про свет из окна заведения, бивший ему в глаза. Происходившее по ту сторону стекла виделось ясным и четким, как на картинах Эдварда Хоппера, и Джимми отлично мог все разглядеть. Глупая ложь. Мелкая и практически бессмысленная, и Майлз предположил, что это не столько вранье, сколько образ жизни, стратегия выживания в этом мире, и у него появилась еще одна причина – словно ему мало было – усомниться в правдивости всего, что говорил Минти за столом. Пока Минти расплачивался у кассы, а Макс покупал сигареты в автомате, у Майлза во рту возникло неприятное ощущение. К слишком большой дозе кофе примешался желудочный сок. Либо это привкус злости вперемешку со страхом. Майлз медленно сглотнул, норовя загнать поглубже то, чем бы это ни было.

Из ресторана они вышли вместе, и Майлз увидел, что оба разжились зубочистками.

– Ты молодец, Джимми, – донесся до Майлза голос отца. – Скажу тебе как на духу: по-моему, лучше иметь в сыновьях полного идиота, чем неблагодарного зазнайку.

Минти не сел в свой патрульный джип, но подошел к “джетте” и знаком попросил Майлза опустить стекло.

– Давай пройдемся немного, – предложил он конфиденциальным тоном.

– Мне пора вернуться в ресторан, – ответил Майлз.

– Это займет минуту, две.

– Да ладно тебе, – сказал Макс. – Я подожду тебя в машине. А ты иди посекретничай с Джимми Минти.