И весь вечер как на иголках, даже друг замечает, что я мыслями где-то слишком далеко и надолго влип. И отбрыкиваться от расспросов довольно сложно, потому что врать я не умею, на лбу написано сразу же ВСЕ. Большими такими буквами-буковками — ПИЗДЕЖ. Да и ночью глаз не сомкнуть. Комната сестры и ее хвостатого кавалера надо мной, и еле улавливаемое поскрипывание от небезызвестных действий хуже громкой дрели выжирает мозг. А может, и не слышно ничего вовсе, просто я на пределе, как пороховая бочка, и съехать подальше, хоть в тот же лес, в вырытый когда-то давно со Скоттом окоп, только не тут… Только не настолько рядом.
***
Казус на казусе. Умею, знаю, практикую. Молоко — это цветочки, господа. Подумаешь, какие-то там капельки по телу, пусть и безумно горячему, стекали. Тут вообще атас, атасище. Я какого-то хуя решил сходить в комнату сестры за зарядным, думал, никого уже нет, обед почти и все такое. Никто, кроме меня, вроде не упарывается в выходной до полудня в кровати. Но… Но. НО! Едва я захожу, как тут из ванной выходит мой личный кусок адова пекла с маленьким махровым полотенцем, намотанным ниже пояса. Которое вообще не оставляет простора воображению. И вот я, в общем, залип, да. Потому что тут не какие-то-там, повторюсь, считанные капельки. Их миллиард, они прозрачные и стекают с волос, да и по всему телу. А взгляд, того и смотри, станет краснючим и опасным. И судя по всему, как-то пугающе замер не только я.
Святые угодники… Моргаю, ахуевая. Моргаю, будто нервный тик на оба глаза одновременно или вообще на все тело напал. Моргаю, словно разахуеть это поможет. Только не вариант. Не действует мое издевательство над глазами. Голова только начинает идти кругом, а ухмылка на запретных для меня губах становится все более ехидной. Приехали-прикатили. Выкатывайте, епта! Быстрее! SOS там, help me, touch me! Бля-я-ять…
Не помню, зачем-таки туда вошел, зато прекрасно помню, из-за чего сбежал. Теперь-то, слишком явно спалившись своим «Снимай полотенце и трахни меня, Хейл» взглядом, да и в штанах, что не новость, тесно. И отмаз нет. Да и толку? Что мне сказать ему — мол, извини чувак, не понимаю, как так вышло? Или я вспомнил сценку из недавно просмотренной порнушки, и вот нагрянуло нежданно-негаданно? Ты типа внимание не обращай, ну с кем не бывает? Хе-хе… Ни с кем не бывает из тех, у кого только на баб встает. Ни с кем, Стайлз. Просто прими как данность, что Дерек теперь в курсе твоего, мягко говоря, интереса в его сторону.
Только вот что это повлечет за собой?
***
О-о-о, если вы думаете, что на этом череда моих попадосов закончена, то ошибаетесь фатально. Потому что эта несносная особа застала меня не за чем-то там, а за утренней святой дрочкой. В моей перевернутой вверх дном кровати. Когда простыни спутаны в ногах, одеяло где-то сбоку, а подушка почти под спиной. Зато рука активно работает, губа прикушена, а член блестит от смазки. Теку как сучка, едва начав фантазировать о нем. Прозрачные капли раз за разом выступают на багровой головке, а член, перевозбужденный, пульсирует, и именно когда я начинаю кончать, открывается дверь. Под мое стон-шипение с тихим именем Дерека. И… И все. Финита ля комедия.
Стоит, задумчиво смотрит, сначала своими зелеными мутными, потом красными кровожадными и сваливает. Кажется, рыкнув, захлопывая дверь. Психанул? Злится? Въебет? Убьет? Выебет?
Весь сраный день после двигаюсь по стенкам. Стараясь даже не мелькать нигде лишний раз. Жру в комнате, курю в форточку, разве что на занятия сгонял утром и то даже не помню, о чем преподы сегодня вещали. Вообще ни слова. Скотт упорно пытается вытащить меня из дома, но у меня ощущение, что стоит открыться двери в мою комнату, как меня настигнет кара небесная в лице жениха старшей сестры. И знаете, я, конечно, ничего не имею против оборотней, до тех пор, пока не нависает угроза быть как минимум покусанным, а как максимум съеденным. Потому что клянусь моими коллекционными дисками LP, безнаказанно он не оставит мое маленькое пошленькое преступленьице. Видит бог-боженька, не оставит.
И я простой человек, не ведьмак и не ясновидящий, но оказываюсь прав.
Решив перед сном выскользнуть по-тихому, в надежде, что все по койкам, влипаю в обладателя красных, ярко-горящих глаз у входной двери.
— Далеко собрался? — тихо, гортанно, да так, что у меня все волоски, что есть на теле, дыбом становятся моментально. Да, далеко. Думал, далеко. Блять.
— Да нет, на улицу, подышать перед сном. Насыщение мозга кислородом и все такое. Спаться будет лучше, а крепкий сон — залог здоровья, — несет меня, ой, несет, — вот и решил, ну почему бы и нет, раз уснуть не могу…
— Да заткнись ты, — с рыком, влипаю в стену лопатками. Вжав голову в плечи, скорчив гримасу и почти готов уже начать умолять или рассыпаться в извинениях-объяснениях-отмазах. Мол, ты все не так по-о-нял, я ж дрочил на Директрису, просто со стоном такое длинное слово не смогло на выдохе вылететь. Ну, оплошность, и как-то коряво, согла-асен. Только коленки подкашиваются. А он так близко, и не облизать пересохшие губы — преступление, а не посмотреть на рот Хейла — тем более. Влип? О да. По самые… гланды, яйца, помидоры, не знаю. Но то, что влип, — однозначно. — И как давно? — Моргаю, векам от собственных ресниц щекотно, не зря же я их все детство подстригал, ибо слишком пушистые, слишком длинные, слишком светлые и девичьи.
— Ты о чем, чувак? — Снова облизываюсь, бегло пройдясь языком по губам. И красный — это вам не мутно-зелено-карий. И как бы не пугает. Вроде. Но дискомфорт и скопище мурашек в комплекте не оставляют тело. И возбуждение. Куда же без него родимого. Разве в такой близости с Дереком его не может быть? Разве, когда он даже просто в поле зрения, его не может быть?
— Как давно ты кончаешь с моим именем на губах? М-м? — Требовательно. Рука собирает футболку на моей груди в кулак. А взгляд то ли распиливает, то ли плавит. Колотится сердце уже почти в глотке. Барабанит в висках пульс, и я чувствую, как появляются капельки пота у меня над верхней губой и на лбу. Холодного пота. Горячего пота. Насрать. Пота. Потому что нервы не в пизду. Потому что задохнусь сейчас, не зная: правду сказать или молчать.
— Два года. — Дебил!!! Нет, это мягко сказано. Долбоеб. Сказочный долбоеб. Да чтоб у меня язык отсох. И полгода не встал. Вообще не вставал. Даже так согласен. Только отмотайте обратно на секунд пятнадцать, и я промолчу. А лучше на минут пять, и я не выйду из комнаты.
— Вот как. Хотя я знал. Да, наверное, все-таки знал… — тянет этим «Я слегка возбужден» сексуальным голосом каждое слово с легкой хрипотцой, а у меня только от этого член, как одержимый, подрагивает, и уже откровенно больно терпеть, и, если честно, даже плевать, чем дело закончится. Опускаю голову, все еще ощущая его хватку на груди. Майку помял сука… А я ее только три дня назад гладил…
Тащит как куклу за руку. К комнате. Моей комнате. Подталкивает, тыча рукой в поясницу, к кровати. Разобранной. Кхм.
— Я надеюсь, ты тихий?
— Э-э-э, — тяну, сделав а-ля задумчивый вид.
— Громко будешь стонать? Кричать? Рычать? Хрипеть? — Мандраж по коже пробегает. Ах, вот зачем он меня привел. Мило. Может, в окно сигануть? Второй этаж, вряд ли прям насмерть разобьюсь, помнится, по малолетству мы со Скоттом спрыгивали пару раз, правда, тогда еще дерево было рядом, удобно типа, а теперь нет…
Погрязнув в мыслях, проебываю момент, когда он подходит слишком близко. Обдает дыханием мое лицо и немедля целует. Без этого его «Р-р-р, я страшный черный волк». А как-то осторожно, то ли пробует, то ли смакует. Втягивает медленно-премедленно для меня, такого нетерпеливого, голодного и ахуевшего, нижнюю губу в рот. Прикусывает, потом еще сильнее стискивает в зубах, пока не прыскает кровь. Ржаво-соленая. Нам обоим в рот. И непонятно, чей стон резонирует от стен. Тихий, глухой, нечаянно вырвавшийся.
А следом полный пиздец. Ну правда. Моя майка, его майка. Мои джинсы, его джинсы. Все кубарем, все в стороны. Царапая друг другу кожу ногтями, неосторожной хваткой оставляя синяки и отметины. Общее безумие, и его глаза то красные, то мутно-зеленые, то снова обжигают сверхъестественным светом. Клыками то короче, то длиннее. И когти то выступают, то прячутся. Рычит и громко дышит. Целует-кусает. Буквально швыряя на кровать, которая жалобно от такого обращения отдается громким скрипом. И меня ведет. Как малолетку-девственника. Хотя, по правде, с мужским полом я не пробовал, просто увидел два года назад этого сексуального подонка и осознал, что пропал я, мать его, если не насовсем, то надолго. И прекрасно понимаю, да и проверить успел, на других не встает. Это единичное помутнение рассудка. Одноразовая акция безумия.
