— Бо-о-оже, а ты совсем не изменился. Всё тот же эгоист, всё так же винишь в своём горе остальных. Ну кому ты такой нужен, хён? Ты ведь ненавидишь всех и делаешь всё, чтобы ненавидели и тебя.
Тэхён не выдерживает, открывает окно и бросает телефон вниз. Захлопывает створки так сильно, что ломает к чертям весь механизм. Это слишком. Они не имеют права врываться в его жизнь, когда она только-только начала налаживаться.
— Тэхён? — вбегает в комнату Чонгук. — Да что с тобой? Успокойся!
Подлетев к синтезатору, Тэхён переворачивает его и, схватив стул, начинает яростно разбивать.
— Что, пожалеть пришёл? — кричит он. — Жалко меня? Конечно, я ведь убийца, одиночка, брошенка!
— Эй, не неси чушь, — Чонгук подходит и тянет руки к нему. — Иди ко мне. Всё будет хорошо.
Тэхён толкает Чонгука на пол и продолжает планомерно крушить комнату.
Тэхён – психотерапевт, и прекрасно понимает, чем может кончиться длительное сдерживание эмоций. И в сотый раз напоминает себе чем – неконтролируемой истерикой.
Тэхён – психотерапевт, и прекрасно знает, чем это лечится. Но отказывается принимать чем – Чонгуком.
— Ты же чёртов фрик! — скидывая книги с полок, орёт Тэхён. — Посмотри на себя и свою жизнь! Умом ты не отличаешься, стремлений не имеешь, занимаешься какой-то хернёй!
Чонгук опускает голову и, не шевелясь, молча выслушивает. Без сопротивления, без желания что-либо доказывать. Тэхён смотрит на него с полминуты, ждёт, пока тот ему хоть один аргумент предоставит, а потом истерически смеётся.
— Ты хоть что-то одно можешь сделать в полной мере?
«Влюбиться в тебя», — думает Чонгук.
— Набрал кучу увлечений и делаешь их в полсилы! Тупо тратишь время впустую! Выпечка, которую тебе нельзя? Присед со штангой ради брючек? Игра на синтезаторе, из-за которой… — Тэхён прерывается и вновь смеётся. — Чёрт, да я на этой сломанной Ямахе сыграю лучше, чем ты на исправной!
Тэхён давится своими словами, а спустя секунду начинает жалеть о только что сказанном. Понимает, что льёт желчь на эмоциях и на самом деле так не думает. Это ведь Чонгук – человек, который оказался рядом в трудную минуту и не отвернулся. Обычный скромный парень, который не спал целую ночь, чтобы заработать денег на билет. Ради того, чтобы побыть с Тэхёном наедине. Тэхён не имеет право судить о нём, толком ничего не узнав. Спрашивал ли он, каково было Чонгуку? Где его настоящий дом, где родители? Где любимый человек? Он хоть что-то уточнил, прежде чем бросаться такими громкими словами?
Тэхён осознаёт, что не злится на Чонгука и его непостоянность, а переживает за его будущее. И чувствует, как прошлая боль сменяется на новую. Которой разорвёт нахрен, если Чонгук его не простит. Чувствовать это – невыносимо, держать в себе – тоже. Тэхён очень хочет извиниться, сказать, что был не прав и наговорил ерунды, пообещать, что такое никогда больше не повторится, но Чонгук вдруг медленно встаёт на ноги, поднимает на него глаза и так разочарованно смотрит, что Тэхён, стоя перед ним, начинает расщепляться. Это похоже на конец. Они никогда не помирятся. Тэхён так и останется здесь один и будет продолжать рассыпаться. Это его участь и наказание за скотское отношение к Чонгуку, который желал ему только добра. Вот только долго ли он протянет?
Грустно усмехнувшись, Чонгук отворачивается и, не сказав ни единого слова, уходит из квартиры.
А у Тэхёна с его уходом, кажется, окончательно рушится жизнь.
*
— Без них звенит в ушах твоё молчание, — под нос бормочет Тэхён и поджимает губы.
Четвёртые.
А может быть, ну их к чёрту?
Он переворачивается на спину, кутается в плед, пропитанный воспоминаниями от тесных объятий с Чонгуком, и, повернув голову, оглядывает идеально прибранную комнату.
Сколько уже времени прошло? Неделя, две? Месяц? Надо всё-таки купить огромный настенный календарь. Он переводит взгляд на часы, которые специально повесил, приподнимается на кровати и встаёт босыми ногами на холодный паркет. Ему всё равно, внутри нисколько ни теплее. Лютый холод окутал ещё в тот момент, когда Чонгук закрыл за собой дверь. Тэхён раздвигает пальцами жалюзи, подойдя к окну, и смотрит в щель: Чонгук, припарковавшись под фонарём и погасив фары, расстёгивает верхнюю пуговицу идеально отглаженной белой рубашки, оттягивает галстук и, сложив руки на руль, безучастно смотрит в какую-то точку на асфальте. Он такой замученный, забитый, грустный, что Тэхёну становится не по себе, и рассуждения о том, что такое чонгуково состояние – лично его вина, начинают стремительно заполнять голову. Тэхён роняет плед, поднимая жалюзи вверх, и, оперевшись ладонями и лбом о стёкла, вглядывается в чонгуково лицо: представляет, как выбегает на улицу босиком, пуская пар изо рта, и дрожит от холода, а Чонгук выскакивает из машины, кричит, мол, зачем ты, дурак, раздетым выбежал, обнимает до хруста костей и снова обещает, что никогда-никогда не отпустит.
У Тэхёна в ушах звенит от пустоты, которую он слышал на каждую попытку всё исправить, сердце болит от мыслей, что глупыми нравоучениями заставил Чонгука пересмотреть свою беззаботную жизнь и пойти работать по профессии, и руки трясутся – то ли от нервов, то ли от того, что замёрзли и никто, кроме Чонгука, их согреть не может.
Чонгук выходит из своего транса, оглядывает улицу и, открыв дверцу и накинув на плечи куртку, тащит себя к киоску. К тому самому, где они вместе покупали в последний раз пиво, с которого его хорошенько так разморило, и чипсы, из-за которых он морщился, называя «не едой». Чонгук выходит уже спустя минуту с пачкой сигарет в руках, закуривает на ходу и прыгает в машину, поёжившись от холода. На улице жуткий ветер, деревья гнутся сильно, прямо к земле, а Чонгуку будто всё равно: он, закинув голову и прикрыв глаза, делает затяжку за затяжкой и выдыхает густой дым в салон. Какого хрена ты творишь, ты ведь грёбанный спортсмен, думает Тэхён и очень на него злится. Да так, что ещё чуть-чуть и снова начнёт крушить комнату. Он раскрывает окно, чтобы накричать на Чонгука, но внезапно улавливает доносящуюся из машины мелодию Людовико Эйнауди. Чёрт, чёрт, чёрт. Снова эти воспоминания. Тэхён улыбается уголком губ, проигрывая в памяти тот вечер – горячий чай и спящего на коленях Чонгука, уставшего от ночной подработки, которую тот взял ради денег на билеты ненастоящего концерта, – и понимает, что Чонгук тоже сильно скучает.
Тэхён почти не видит лица Чонгука за дымом, а когда тот раскрывает окно и проветривает, даже немного радуется. Пока не замечает, что Чонгук, сидя всё так же, с закинутой головой, в упор смотрит на него. Тэхён, неожиданно для себя, начинает глупо улыбаться и махать рукой, но Чонгук не делает ответных действий. Он вообще не шевелится. Тэхён в тысячный раз повторяет губами «Прости меня», но тот даже на это не реагирует.
Надо срочно что-то делать, строит себя Тэхён, поговорить с ним, обсудить то, что произошло, попросить прощения. Но Чонгук опускает голову на засветившийся в темноте телефон, поднимает трубку, схватив куртку с соседнего сидения, и выбегает из машины, направившись к появившемуся на парковке грузовику. А оказавшись там, жмёт руку водителю, помогая раскрыть дверцы и достать коробки. С гарнитуром из Икеи.
— Какого чёрта? — вскрикивает Тэхён и, психуя, направляется в душ.
Включает горячую воду, вмиг согревается и, высушив феном волосы и накинув футболку с джинсами, выглядывает в глазок: никого. Прислоняется ухом к двери: тихо. Он бежит к окну и, не обнаружив на парковке грузовик, понимает, что, пока плескался в ванной и собирался, Чонгук уже разобрался с доставкой и вернулся домой.
Тэхён шипит и матерится, направляясь в прихожую, натягивает на себя кеды, а вылетев из квартиры, резко тормозит, натыкаясь на вещи в коридоре парадной: на сорванные плакаты, на проектор звёздного неба, на гирлянды и шарики. На гитару. И на записку, приклеенную к стене: «Уважаемые соседи, можете забрать для своих детей».
И Тэхён забирает. Стаскивает к себе в квартиру весь до последнего хлам, загромождает всю комнату и попутно ноет, что устал, обессилел и вообще, на хрена оно мне всё надо, блин. Он злится, когда бросает на пол последний плакат и, с полным намерением надавать Чонгуку по щам, мчится вон из квартиры. Чонгук сейчас огребёт. Огребёт по полной программе. Тэхён настойчиво стучит в дверь намозоленными с непривычки ладонями, бесится с каждой секундой всё больше, а когда видит на пороге мокрого Чонгука, завёрнутого в полотенце, с тихим «Ох, чёрт» отворачивается и накрывает ладонью глаза.
