Шизик:

Я пошутил. Не парься, я пойду в футболке и брюках.

Облегчённо выдохнув, Тэхён подрывается в ванную, где принимает душ и приводит себя в приличный вид, а затем, выбежав в прихожую, подскакивает к шкафу: натягивает на себя сильно рваные голубые джинсы, белый свитшот и высокие аирмаксы и, схватив карточку и телефон, останавливается напротив зеркала, начиная тихонько скулить.

— Что я делаю вообще? — спрашивает у своего отражения.

В дверь нетерпеливо стучатся, и Тэхён, зажмурив глаза и кивнув сам себе, бежит открывать. Всё будет хорошо, успокаивает он себя, это же просто концерт фортепианной музыки. В компании Чонгука, конечно, но ко всему в этой жизни можно привыкнуть. Да? Да ведь, Тэхён?

Чонгук, услышав щелчок, отрывается от своего телефона и, рассматривая Тэхёна, меняется в лице: недоуменно скользит взглядом сверху вниз, прокашливается, а потом поднимает глаза и вновь делает это – слишком долго всматривается.

— Что-то не так? — испуганно начиная себя оглядывать, спрашивает Тэ.

— Видишь эти штанцы? — Чонгук указывает на свои ноги, сильно обтянутые чёрными рваными джинсами. — Я качал бёдра только ради этих брючек: в них я выгляжу ультрасексуальным.

— Я вижу, — заглядываясь, подтверждает Тэхён.

— И какой в этом был смысл, если рядом с тобой я выгляжу, как деревенский лох? — недовольно кричит Чонгук.

Тэхён закатывает глаза, хватает кожанку и, выскочив из квартиры, толкает Чонгука к лифту.

— Куда едем? — нажимая кнопку первого этажа, спрашивает он.

— В парк, — продолжая сверлить Тэхёна взглядом, хрипит Чонгук.

— Не понял, — Тэхён поворачивается. — Ты сказал, мы идём на концерт.

— Ага, в парке будут показывать концерт на большом экране. Там дают пледы, подушки и горячий чай: лежи на травке и слушай, — поясняет Чонгук и отворачивается. — Где бы я столько денег взял на настоящий концерт? — и зевает.

— Не выспался? — Тэхён толкает его плечом, изо всех сил пытаясь скрыть улыбку.

— Я и не спал, — отвечает Чонгук. — Работал ночью.

Тэхён поворачивается к нему, складывает руки на груди и, вопросительно посмотрев, вскидывает бровь, дескать, какого чёрта?

— О, приехали! — радостно кричит Чонгук и подрывается из лифта.

Тэхён мотает головой и, кинув: «Не так быстро, спортсмен», — выбегает следом.

Ладно, уступает Тэхён, это было чертовски мило.

*

— А коньяка у них нет? — спрашивает Тэхён, когда Чонгук протягивает ему кружку.

Чонгук корчит недовольную рожицу, садится на плед к Тэхёну и, съежившись от холода, начинает пить свой чай. Из кружки, которую он обхватывает двумя ладонями, идёт пар; Тэхён не спрашивает, как он собирается пить такой кипяток, хотя это достаточно сильно его интересует, а просто смотрит на его профиль внимательно, пытаясь разглядеть и запомнить, и, кажется, даже залипает на всяких мелочах вроде бледных веснушек и каких-то старых рубцов. У Чонгука еле заметно дрожат руки и губы, он похож сейчас на замёрзшего воробушка, нереально очаровательного, к слову, и Тэхёну его очень жалко, хоть он это и не показывает, а ещё его захлёстывает желанием обнять Чонгука и хоть немного согреть. Он смотрит на него, такого замёрзшего, ещё какое-то количество времени, мотает недовольно головой, а потом ставит свой стакан перед собой и накидывает на его плечи кожанку.

— Да всё нормально, мне не холодно! — тут же протестует Чонгук и перекидывает её обратно на Тэхёна.

— Я в свитшоте, а ты – идиот, одетый не по погоде, — говорит Тэхён, развернув Чонгука к себе лицом, и силой запихивает его в куртку, застегнув молнию до конца и легонько стукнув его пальцем по раскрасневшемуся носу.

Чонгук смущённо улыбается, отворачивается, начав пить из кружки по чуть-чуть, и уже вскоре, тихо прошептав «О, смотри, начинается», с интересом вглядывается в экран.

Тэхёну хочется рассказать, что он знает всю эту музыку наизусть и может сыграть с закрытыми глазами. Хочется поделиться впечатлениями о настоящем концерте, который он посетил в Италии, и похвастаться автографом пианиста. Но вместо этого он прикрывает глаза и вслушивается в не самый качественный звук из колонок, а уже спустя минуту вынужденно отвлекается. На Чонгука, который засыпает у него на плече. Тэхён не дышит и не двигается, потому что пытается сообразить, что делать: разбудить, отругав его, или дать возможность отоспаться. Хотя что тут выбирать? Всё и так очевидно. Повернув голову, он поправляет Чонгуку чёлку, убирает из его рук кружку с недопитым чаем и, подхватив за плечи, аккуратно укладывает к себе на бёдра: гладит по голове, наблюдает за ним, спящим, и, глубоко вдыхая свежий воздух, понимает, что впервые за последний год по-настоящему счастливо улыбается.

*

— А поесть ты ничего не купил? — спрашивает Чонгук, забирая пакеты.

— Чипсы поешь, — басит Тэхён и открывает дверь в свою квартиру.

— Чипсы – не еда! — хнычет Чонгук; скинув обувь, он проходит на кухню, ставит на стол пиво и вываливает упаковки со снэками.

— Можешь сделать себе рамён, — предлагает Тэхён и, схватив бутылку и выпив сразу половину, ложится на мягкий ковёр.

— Рамён тоже не еда, — шипит Чонгук. — Куда куртку повесить? В шкаф?

— Да, — отвечает Тэхён и сразу тянется за второй.

Чонгук стягивает кожанку и скрывается в коридоре, но вскоре возвращается недовольный и с костюмом в руках.

— Ты же сказал, у тебя нет костюма! А этот тогда откуда?

Тэхён приподнимается на локтях, смотрит на Чонгука, долго подбирая слова, но в итоге лишь поджимает губы, пытаясь скрыть сожаление во взгляде.

— Этот с похорон, — отвернувшись, падает спиной на ковёр и прикрывает глаза.

— Чьих? — неуверенно спрашивает Чонгук.

— Моей прежней жизни, — бормочет Тэхён и грустно ухмыляется.

Чонгук недоверчиво фыркает, вновь уходит в коридор, а потом подлетает к столу, хватает пиво и начинает пить залпом.

— Воу-воу, что началось-то? — смеётся Тэхён.

— Что-то захотелось, — морщится Чонгук и вновь начинает пить.

— Ты до этого пил когда-нибудь? — Тэхён переворачивается на живот и, облокотившись, подпирает подбородок.

— Не-а, — тянет Чонгук и распечатывает вторую. — Я ведь не напьюсь с пива?

— Напьёшься, — растекается в странной улыбке Тэхён. — Так что не налегай.

— Хорошо, — бросает Чонгук и за двадцать секунд опустошает вторую.

— Эй, — Тэхён встаёт, подходит к столу и протягивает Чонгуку чипсы. — Съешь что-нибудь, а то реально улетишь, — сделав пару шагов назад, он садится обратно на ковёр.

Чонгук открывает чипсы и, съев пару штук, вновь брезгливо морщится, а потом пытается встать, чтобы поискать хоть что-то в холодильнике, но от головокружения тут же падает на место. Чонгук не очень умный, думает Тэхён, и совершенно точно никогда до этого момента не пробовал алкоголь, а тот, вместо того чтобы закусить выпитое, открывает новую, уже третью бутылку и, немного отпив из неё, всё же повторяет свою попытку пробраться к холодильнику.

— Там только коньяк, — оповещает Тэхён и тянется к проходящему мимо. — Эй, Чонгук, слышишь меня? — тот запинается о собственную ногу и падает рядом. — Я же говорил, напьёшься.

Чонгук усаживается рядом, трёт виски, оглядывая кухню, и щурится. Он до безумия милый в этой своей растерянности, до дикости домашний и такой весь взъерошенный, открытый, что Тэхёну хочется протянуть к нему ладонь, погладить его по голове или щекам, заставив посмотреть в глаза, и, может быть, согласиться с тем, что Чонгук ему хоть и немного, но запал в душу. Тэхён с нежностью улыбается, подбираясь вплотную, машет перед его глазами рукой, и Чонгук, тут же обратив внимание, перехватывает его запястье, повернув к нему голову и оказавшись слишком близко, а потом нервно сглатывает, догадавшись, что Тэхён, который ему ещё с первого взгляда понравился, даже не думает отталкивать его и сбегать. Чонгуку хорошо и пьяно, и он не особо соображает, зачем кладёт руку на шею Тэхёна, зачем скользит пальцами в волосы и мягко давит на макушку, приближая к себе. А ещё ему стыдно, и он не может поднять глаза. Лишь сверлит взглядом мокрые от пива тэхёновы губы и тянется к ним своими: прикрывает веки, хватает Тэхёна за волосы второй рукой и, шумно вдыхая носом воздух, осторожно целует. Выходит как-то нелепо, неумело, они оба не могут поймать этот медленный темп, но Чонгук так старается, что Тэхён и думать не смеет о том, чтобы разжать губы и отпустить его. Не сейчас. Им ведь хорошо и спокойно вдвоём. У Чонгука предательски громко стучит сердце, пальцы, которыми он перебирает тэхёновы пряди, немеют от растекающегося внутри трепета, а сам он куда-то стремительно падает – может быть, в бездну своего сознания, может быть, на пол кухни Тэхёна, плевать, – и, что самое странное, не хочет спасения. Потому что с Тэхёном тепло и уютно. Потому что он целует чувственно, без напора, потому что периодически улыбается, когда Чонгук делает что-то не так, потому что продолжает зажимать его губы своими, несмотря на то, что Чонгуку неплохо было бы лечь сейчас и переждать головокружение. А у Тэхёна у самого всё плывёт перед глазами. Он пробирается рукой вверх, берёт Чонгука пальцами за подбородок и крепко держит, намекая, что не позволит отстраниться. Слишком рано, будто говорит он, давай пока не будем отпускать друг друга. А Чонгук наклоняется вперёд и, медленно уложив его на спину и оперевшись руками о пол, нависает над ним: оттягивает нижнюю губу осторожно и начинает спускаться поцелуями по шее, но резко остановившись, приподнимается к его лицу и заглядывает в глаза.