Уланов проговорил:

– Похоже на сказку. Хотя и по «ящику» показывали, как наши ветераны той войны встретились с ветеранами-душманами в ущелье, где захоронены останки наших десантников, бившихся до конца, последний раненый лейтенант, чтобы не попасть в плен, подорвал себя гранатой. И несмотря на то что десант положил чуть ли не сотню «духов», их похоронили с воинскими почестями. А затем смотрели за братской могилой, а потом сами предложили приехать нашим ветеранам и решить вопрос о перезахоронении на Родине.

– И об этом мне ребята рассказывали.

Пока говорили, полковник заварил чай. Он получился темно-зеленым и необыкновенно ароматным. Смолинский пил его аккуратно, мелкими глотками, с удовольствием.

В 9.40 позвонил помощник начальника Главного управления, сообщил, что генерал Габранов подтвердил прием офицеров ровно в 10.00. Попросил подойти в приемную.

Смолинский и Уланов прошли к приемной начальника Главка.

Помощник-капитан не предложил ни чаю, ни кофе, ни воды.

Поднялся, поприветствовал старших офицеров строго по Уставу и сказал:

– Присаживайтесь, пожалуйста, ожидайте вызова.

Офицеры сели на стулья, стоявшие вдоль стен просторной приемной.

Начальник Главного управления отличался пунктуальностью. Ровно в 10.00 помощник поднял трубку коммутатора:

– Я, товарищ генерал… есть!

Он положил трубку, поднялся, обратился к прибывшим:

– Товарищи офицеры, генерал-лейтенант Габранов ждет вас. Проходите в кабинет.

Первым вошел куратор группы «Шторм»:

– Разрешите, товарищ генерал-лейтенант?

– Да, входите.

Полковник и майор вошли, доложили о прибытии, поприветствовали начальника.

Габранов указал на кресла стола приставки:

– Присаживайтесь.

Офицеры подчинились.

Генерал сказал:

– Мне доложили, как блестяще группа «Шторм» решила задачу в Алеппо. Выражаю свою благодарность вам.

– Служим России.

– И я должен бы дать команду полковнику Смолинскому подать представление на присвоение майору Уланову звания Героя России по данной операции и по совокупности заслуг перед Родиной, а также к внеочередному званию подполковника. Но вместо этого поставлен в положение, когда обязан сообщить тому же Уланову, что мною принято решение о его увольнении. Справедливо? Нет. Законно? Да. И то, и другое, но нарушителей дисциплины, нарушителей Закона у нас не награждают, не повышают в звании.

Он повернулся к Уланову:

– Что скажешь, майор, по поводу инцидента с генералом Буленко?

Уланов доложил все как было.

Габранов кивнул:

– Знаешь, майор, я не исключаю, что так оно и было на самом деле. Ты хотел защитить женщину, похвально. То, что она оговорила тебя, недоказуемо, недопустимо, но объяснимо. Прапорщик держится за должность. У меня вопрос, майор. Если требовалась защита женщины, то ты не мог обойтись без рукоприкладства? Зачем бить генерала?

– Он сам попер на меня.

– Почему тут же не вызвал в приемную дежурного офицера с нарядом, почему не сообщил об инциденте полковнику Смолинскому?

– Я же уже говорил, в конце концов Буленко вроде пришел в себя. Мне показалось, что он под кайфом, извините, сильно выпивший просто не контролировал себя. Зачем поднимать шум? Титова тогда уже убежала, Буленко успокоился, мы разошлись.

– Хочешь почитать показания генерала и прапорщика?

– Нет!

– Почему?

– А смысл? Если по мне все уже решено.

– Что, по-твоему, должен был сделать я, получив заключение комиссии, в котором четко прописана твоя вина?

– У меня ни к кому нет никаких претензий, товарищ генерал-лейтенант. Одно прошу, давайте закончим этот бесполезный разговор и я займусь оформлением документов.

Генерал взглянул на Смолинского:

– Смотри, ершится. А ты, майор, – Габранов вонзил взгляд на Уланова, – не подумал, что по результатам внутреннего расследования я должен был передать документы в следственное управление? И загремел бы ты под трибунал.

– Большое спасибо, что не сделали этого.

– Спасибо! Пожалуйста. Документы в строевой части уже готовы, начфин получил указания рассчитать тебя и выплатить положенную сумму, как уволенному по выслуге лет. Должность ты передал, так что не требуется подписывать «бегунок». Хочу узнать, что думаешь делать дальше, Роман Владимирович?

Уже уволенный майор усмехнулся:

– Это так важно для вас?

– Прошу ответить на вопрос.

– Уеду. На Родину, в Переслав. И начну новую жизнь.

– Уверен, что получится?

– А что остается? Нет, конечно, есть и другой вариант, пристрелить подонка Буленко и застрелиться самому, но это как-то глупо. Так что попытаюсь жить на гражданке. В конце концов голова, ноги, руки есть, не пропаду.

– Ну что ж. Жаль, что так получилось. Это я тебе искренне говорю. Но изменить, к сожалению, ничего не могу. А ты на гражданке не забывай службу, возможно, потребуется помощь. Ты не стесняйся, обращайся к полковнику Смолинскому. Надо будет, я подключусь.

– Благодарю, думаю, обойдусь без проблем.

Генерал вздохнул:

– Затаил обиду. Плохо. Очень плохо.

Габранов поднялся. Пришлось выйти к офицерам.

– Я действительно очень сожалею о случившемся, имея в виду увольнение лучшего офицера. Удачи тебе, майор, и не забывай, что здесь у тебя осталось много друзей.

– Спасибо. Разрешите идти?

– Иди, Роман Владимирович, полковник Смолинский, задержись.

Уланов вышел из кабинета приемной, прошел в строевой отдел. Там получил все необходимые в данном случае документы. Сделали запись об увольнении в удостоверении. Поставили печати. В финчасти ему выдали шестьсот тысяч рублей и довольствие за будущий месяц. С деньгами и горечью в душе майор запаса прошел во двор. Капитан Сухов предложил:

– Тебя подвезти, Рома, Смолинский разрешил.

– Обойдусь.

– На меня-то чего злишься?

– Извини, Валер, но я доеду до дома на такси.

В строевой части ему объявили о решении генерала Буленко сдать квартиру в течение целого месяца. Расщедрился, сука. Но Уланов не собирался оставаться в Москве и до завтра.

Дома Уланов подготовил квартиру к сдаче, то, что было приобретено им и не могло быть взято с собой, часть он выбросил, часть оставил на месте. Собрал вещи. Да вещей тех было один костюм, тройка сорочек, несколько рубашек, джинсы, куртки осенние и зимние, обувь. Все это упаковал в чемодан. Включил ноутбук, посмотрел расписание поездов и электричек, отходящих с Казанского вокзала. Все они шли через Переслав, одни через вокзал Переслав-1, другие через Переслав-2. Оформил закупку билета на проходящий поезд Москва – Ростов. Он отправлялся в 0.10. Четыре часа в пути, как раз на рассвете будет в родном городе, спокойно доберется до квартиры, которой теперь суждено стать постоянным жилищем майора в запасе. Подготовившись, решил позвонить Ларисе. С этой женщиной он познакомился недавно, весной. Она работала в гипермаркете менеджером продаж. Там и встретились, когда Уланов покупал утюг. А вечером они уже ужинали в ресторане, потом занимались любовью в этой квартире. Все произошло естественно, словно так и должно быть. А в принципе, почему бы и нет. Он один, она одна, ему нужна женщина, ей мужчина. Понравились друг другу, к чему лишние движения, ухаживания, ахи и вздохи. Время проводили вместе, когда он был свободен, что случалось нечасто. Но никаких претензий у Ларисы это не вызывало. Она умела довольствоваться тем, что есть, и не строила планы на будущее. Они жили настоящим.

Уланов набрал ее номер.

Она ответила:

– Рома? Привет, ты вернулся?

– Привет, Лара, да, я в Москве, дома.

– Встретишь после работы?

– Нет.

Лариса удивилась:

– Почему? У тебя появилась другая женщина?

– Нет, просто в ночь я уезжаю в Переслав.

– Туда-то тоже в командировку?

– Совсем.

– В смысле?

– Я уволился и теперь свободен как ветер, ты можешь ограничить эту свободу, если поедешь со мной.

После секундной паузы молодая женщина, Ларисе исполнилось двадцать четыре года, ответила: