Тим огляделся и заметил симпатичного румяного парня со странным длинным шрамом на лице.

— Послушай, — обратился к нему Тим, — есть парень такой, Ник зовут. Он учится у одного жреца, но я не знаю у какого. Найди мне его, скажи: «Тим пришел», хочу видеть его.

— Господин… простите… но Ник тут, в доме бога, — поклонился парень.

— Тут? Он уже стал жрецом?

— Нет… он… Пусть лучше он сам вам все расскажет… Он наверху, в самой дальней комнате.

Поднявшись на последний этаж и увидев комнату в конце коридора, Тим вдруг испугался и замер.

Он помнил Ника сияюще-красивым, нестерпимо красивым. А сейчас? Каков он будет сейчас? Дрогнет ли сердце? Или промолчит… не отзовется…

Тим хотел уже спуститься, но все же заставил себя и вошел в комнатку.

Увидев Тима, Ник побелел, вскочил с кровати и прижался к стене у окна.

— Привет… — чувствуя, что от Ника первых слов не дождешься, хрипло сказал Тим.

— Здравствуй… — прошептал Ник, глядя на остатки не смытой крови на лице Тима и белея все более и более.

— Как ты? — Тим набрался смелости и скользнул взглядом по его лицу.

— Ну… так… нормально… А ты?

— Я… пришел… там… в общем… ты выходи… там… ну… увидишь.

— Я спущусь, — прошептал Ник.

Тим кивнул еще раз, словно бы для приличия оглядел комнатку и вышел в коридор.

— Ник… — прошептал он и прислушался к сердцу.

Сердце молчало. Он испытывал только облегчение и грусть.

Раньше Ник казался ему сияюще-идеальным. Белая кожа, по-женски красивые губы, черные вьющиеся волосы, ясные голубые глаза. Когда Ник был рядом, тут же начинали неметь ноги, пересыхало во рту и голова кружилась. Ник был самым красивым на свете. И это было великое, особенное, неописуемое, недоступное всем остальным счастье. Тим гордился тем, что так близко знает это счастье — и только он один, и никто больше. Это было его Великое Чувство, которое возвышало Тима над всеми этими деревенскими жителями. И сейчас, поднимая глаза на Ника, он ждал, хотел и одновременно боялся, дрогнет ли сердце, как раньше? Заплачет ли оно сладкими, жаждущими, томными слезами…

Но с другой стороны… а Инга?

И сейчас, когда Тим понял, что сердце смолчало, он ощутил облегчение. Некую легкую свободу. Освобождение от беспощадной красоты Ника.

И не успел он вдоволь насладиться этой легчайшей эйфорией, как пришла грусть и все испортила.

Да, это была грусть — и даже больше… разочарование.

Ник теперь был для него обычным. Простым, довольно симпатичным парнем — не более. И уж конечно, ноги его и не думали вянуть, а сердце не собиралось дрожать.

И Тим теперь понял, что Его Великое Чувство к Нику было простой похотью.

Теми жаркими весенними днями ему просто хотелось любви, ласки… наслаждений. И если бы рядом была Инга, он влюбился бы в Ингу. А если бы вместе с ним на берегу лежал Змей, то в Змея — или даже вот в этого румяного парня со шрамом.

Это было не Чудесное Волшебство Любви, а просто похоть, и от понимания этого Тиму стало грустно.

— Привели жрецов, господин, привели! — выскочил на Тима Вэн, и Тим кивнул.

Когда он спустился с крыльца, дюжие парни-прислужники уже волокли Авмилеха, Иевфая и Ходофая.

Увидев голову на шесте, Иевфай выгнулся и, как истеричная баба, стал заваливаться на спину, хвататься руками и судорожно глотать воздух, широко открывая рот и закатывая глаза. Упав, он схватился за сердце, начал хрипеть, весь посинел и затих. Прислужники принялись слушать его дыхание и искать пульс.

— Готов! — громко объявил один парень. — Сердце лопнуло, не выдержал.

Тим кивнул и махнул рукой, чтоб убрали тело. Вздохнув, он осмотрел оставшихся двух жрецов и сказал так:

— Вы вот что мне скажите, жрецы. Вы всю жизнь служили этому лгуну. Вы проповедовали людям весь этот бред свинячий, про врата адовы и про Единственного, и всякое в том же духе! Так скажите же мне, жрецы! Вы и вправду верили в это? Вы проповедовали то, во что верили сами? Или вы не верили и дурили рабов ради наживы?! Вот что я хочу знать! Вы уже все равно не будете у власти, больше уже не будет жрецов, так скажите мне напоследок! Мне интересно!

Авмилех вырвался из рук парней и с криком разодрал на груди священническую рясу. Это был высокий худой мужчина с длинными седеющими волосами, глубокими морщинами на жестком лице, хищным крючковатым носом и глубоко посаженными сверкающими черными глазами.

— Что вы все встали и не шевелитесь? — закричал он собравшейся во дворе разномастной толпе. — Кого вы слушаете? Кому служите? Он одержимый! Он весь переполнен демонами! Они дали ему силу, чтобы убить Единственного! Но он разрушил только сосуд! А само божество, сам Единственный находится здесь — незримо среди нас! Опомнитесь! Когда истинное божество вновь воплотится, тогда над всеми неверными предателями свершится суд! Не смейте слушать этого одержимого! Не смейте поклоняться бесам! Единственный…

Но ему не дали договорить. Парни накинулись на него и скрутили. Разжав челюсти, они схватили его язык клешнями, вытянули наружу и отрезали. Авмилех завыл, упал и вскоре захлебнулся своей же кровью.

Тим устало отвел глаза.

Оставшийся Ходофай следил за всеми своими быстрыми серыми глазками, рухнул на колени и подполз к Тиму. Это был еще молодой мужчина, но уже плешивый и совсем седой.

— О Величайший, позволь мне сказать! — начал Ходофай.

Тим кивнул.

— Я жрец и родился в семье жрецов. Я учил писания с детства и верил им, ибо не знал ничего другого. Но сейчас я вижу, как ошибался! И за ошибки свои я готов понести наказание. Молю тебя, о, Великий! Человек бы отказал мне, но ты — бог, и величию твоему нет предела! Позволь мне уйти в люди! Я лишился всего и теперь хочу начать жить заново! Я хочу стать землепашцем, чтобы жить, как и все. У меня больная мать, позволь мне заботиться о ней! У нее никого нет, кроме меня! Позволь мне искупить тяжким трудом всю мою вину перед обществом!

Тим кивнул, как бы говоря: «Почему бы и нет…»

Ходофай бросился ему в ноги:

— И еще одно, о, Милосерднейший! Вчера скончалась жена моя — и вот лежит в доме. Но пришли люди и сказали, что забирают дом и изгоняют меня насовсем. О, величайший, позволь мне забрать жену, похоронить ее и оплакать как полагается!

— Ну… плачь, — соблаговолил Тим.

Ходофай поцеловал землю, на которой стоял Тим, и попятился к воротам.

— Ты вот что, — обратился Тим к Вэну, который все время был рядом. — В деревне живет сестра моя, Олли, и тетка, сходи найди их, скажи, что я пришел и приготовил им сюрприз!

Вэн кивнул и удалился. Наконец-то появился и Ник, потрепанный и растерянный. Подошла Инга. Тим подвел их к дому Ходофая. Высокий, новый, крепкий, богатый, он, как шикарный гриб, раскинулся на просторном участке.

— Ник, сволочуга ты этакая, вот, это тебе! Тебе подарок! Это все твое — и дом, и двор, и все, что внутри! Ну? Как тебе! Твое — и навсегда! Рад ты?!

Ник перепуганными глазами смотрел то на дом, то на Тима.