И что теперь? Как он теперь предстанет перед Единственным? Где он будет жить? Чем заниматься? Хотя, если его наказали, то значит — повышение отменяется, и его выгонят, вернут на старое место к жрецу. А жрец тоже, скорее всего, не оставит его у себя. И так турнут его в Грязный город. И так все и закончится.

Вот и конец карьеры.

«Ну и хрен на вас, собаки! — яростно дрожали мысли. — Вернусь домой, начну все с начала. Буду жить как и все. Буду с Тимом. Тим! — глаза его увлажнились, — Тим, если бы ты знал, что они со мной сделали?!»

Дверь скрипнула, и Ник дрогнул всем телом. Он ожидал, что в комнату завалится толпа крепких ребят с палками, которые окончательно вышибут из него дух, но ничего страшного не случилось. На пороге появился обычный парень. Примерно его возраста, одетый скромно — в лапти, простые мешковатые штаны и рубаху, с корзинкой в руках. Он прикрыл за собой дверь и молча сел на пол рядом с лежанкой. Достал из корзинки комок марли и стал прикладывать ее к ранам на покалеченной спине Ника. Ник жалобно завыл.

— Ничё-ничё… — тихо улыбнулся парень. — Все нормально. Вот тут только глубоко лопнуло, а так все царапины, — он принялся протирать его бока от пота и сукровицы. — Только по спине бил. Жопу не задело.

Ник что-то невнятно промычал. В первые мгновения он испугался и растерялся, и чтоб хоть как-то успокоить сердце, принялся рассматривать комнату.

Это была маленькая комнатка на самом чердаке, с косой крышей. Простая лежанка у маленького слепого окошка. Столик со свечой в углу у другой стены. И если у кровати потолок позволял встать в полный рост, то у стола нужно было нагибаться. Стул и какой-то сундук у двери. Кувшин. Вот вроде и все. Тихо и сухо.

Могучие бревна проложены паклей.

Парень достал новый комок марли, смочил его лечебным маслом из баночки и аккуратно провел по рассеченной коже. Ник опять начал подвывать.

— Не правда. Не больно. Хороший бальзамчик.

Ник по голосу понял, что парень улыбнулся.

— Да-а-а… — шептал парень, получше усаживаясь на полу и продолжая умащать красные порезы от ударов. — Боль, наслаждение… Сначала зима, потом лето. Здоровье и болезнь. Траур и праздник. Работа и отдых. Голод и пир.

Ник почувствовал, как масляные пальцы медленно скользнули по правой ягодице. Масло пахло чем-то… приятным… хлебным и травяным.

— Дерьмо это все вонючее — вот мое мнение, — вдруг сказал парень.

— За что… били…? — тихо простонал Ник, повернувшись лицом к стене и всматриваясь в глубокую трещину в бревне.

— Ну как же «за что»?

Ник почуял, как масло входит в самую большую и глубокую рану, сжался и завыл.

— Нормально! Быстрей заживет. Не за что, а почему. Почему. Хороший вопрос. За наслаждение ты платишь болью, а болью покупаешь наслаждение. Ты же наслаждался? Кушал икру, пил медовуху, вот и получи за это. Рассчитайся, так сказать.

Ник захотел спросить: «Но какой в этом смысл?» и повернул уже голову, но замер, и мысли все выветрились из головы.

Парень сидел на полу прямо перед ним. По возрасту такой же, если не младше. Высокий, стройный. Волосы черные, прямые. Белая кожа и горящий пунцовый румянец на щеках. Серые глаза. Густые темные брови… и белый шрам на всей правой стороне лица. Ник уставился и замер. Шрам начинался еще на белом лбу, под темными волосами. Перерубал бровь, шел ниже и ниже, по щеке, поворачивал к подбородку, закруглялся как крючок и упирался в алую нижнюю губу. И так не подходил этот шрам к этому молодому лицу, к этой белой нежной коже, что Ник замер, забыв обо всем.

Взяв новый комок тряпки, парень молча провел ею по внутренней стороне бедра Ника, вытирая вытекшую и уже засохшую сперму. И только сейчас Ник вспомнил, что лежит голый, и что этот совсем незнакомый парень все о нем знает. И еще эта поганая чужая сперма вытекает из него как из оттраханной шлюхи… Ник вспыхнул, закрыл лицо ладонями и уткнулся в подушку.

— Я Вэн. И это ОН меня так. В свое врем я был на твоем месте. Служил жрецу. Потом перевели сюда. Тут… — он замолчал. — Начали насильно вливать «удовольствие», а потом требовать за это «платы». А один раз ОН переборщил и ножнами рассек мне рожу. После чего я стал ему противен, да и вообще к тому времени уже надоел, и меня запихнули в прислугу. Но я даже и рад. Уж лучше раком ползать и говно убирать… чем на дыбе корячиться.

Ник поднял лицо от подушки и опять посмотрел на парня. Так жутко не подходило к нему это слово «рожа». Даже сейчас, со шрамом… оно все равно было…

Ник, словно в беспамятстве, протянул руку и дотронулся до белой застывшей «молнии» у него на щеке. Парень сначала терпел, но потом серые глаза его вспыхнули ярче, и он отвернулся. Вздохнул, засопел, поднялся и стал собирать корзинку. Ник лежал молча, тихо — словно пришибленный. Всей спиной ощущая бальзам в ранах.

Парень поставил корзинку на стол и подошел к окошку.

— Ты терпи. Все, что могу посоветовать тебе. Терпи.

— Сколько… терпеть?

— Не знаю. Пока не наскучишь ему, — Вэн обернулся на Ника и улыбнулся. — Да не расстраивайся ты сильно. Он быстро парней меняет. Наиграется и отпустит.

— Я сдохну… — страдальчески прикрыв глаза, выдохнул Ник.

— Не сдохнешь. Он еще ни разу никого не убил, ну… по крайней мере я смертоубийств не помню. Помучает да отпустит.

Они надолго замолчали. Вэн достал чистую простынь и прикрыл Ника до поясницы.

— Ладно, — вздохнул он. — Целый день не могу с тобой сидеть. Отдыхай пока. Пока жести не будет. На первое время отмучился.

Вэн говорил правду. Неспешно текли дни, а Ника никто не трогал.

Кормили хорошо, но без излишеств. Три раза в день давали наваристую кашу или жирный мясной суп. Никто ему ничего не говорил, никто не заходил, и он первое время просто отсыпался.

Бальзам оказался замечательным. На нем и так все хорошо заживало, а с бальзамом раны затянулись почти мгновенно.

Ужас пережитого стал постепенно отступать. Ник уже мог спокойно вертеться, оборачиваться, нагибаться — только без резких движений.

И как зажила спина, как появилась возможность двигаться — тут же пришла и скука. В пустой комнатушке не было даже книжки. И поэтому, когда входная дверь заскрипела, Ник обрадовался и заерзал.

Дверь открылась, и в комнату задом вошла бабка, неся в руках глубокий таз с водой, а через плечо ее было перекинуто полотенце. Зайдя, она закрыла дверь и поставила таз перед кроватью Ника.

Почему-то Нику показалась, что это была женщина, хоть он и не видел ее лица. На ней была темная, бесформенная какая-то ряса, с головы до пят, и платок на голове, полностью скрывающий лицо. Да и внешне она была некрупной, невысокой и не очень походила на крепкого, плечистого и пузатого мужика.

Ник приоткрыл рот и потерялся, совсем не зная, что делать. Поначалу он был уверен, что гостья ошиблась дверью.

Он испуганно сел на кровати, свесив ноги, и левой рукой нервно сжал кулак правой. Бабка поставила таз и бесшумно удалилась, но тут же вернулась с большим кувшином. Поставила кувшин на пол и благоговейно поклонилась Нику в ноги. Ник уже собрался издать хоть какой-то звук, как она взяла его за левую ступню. Ник вздрогнул.