- Помощь! Нужна хренова помощь! – кипятился какой-то пузан, прыгая вокруг парня, сидящего на земле и держащегося за окровавленный затылок.

- Да сними ты это! Сними! Не позорься! – прокричала мне в лицо непонятно откуда взявшаяся тетка и с куском рубахи сорвала с меня розовый значок, который приколол мне Макс.

Я даже не нашелся что и ответить. Валить нужно было, вот это верно. Улица была свободна, и я пошел вверх, подальше от площади, на которой уже ревели сирены.

Площадь была переполнена копами, хулиганами, мусором и агрессией, и я пошел вверх по улице Менял. Но не успел я отдышаться, как сверху опять повалила толпа молодых парней. Я не знал, были ли то Народники или Вольные, геи или антигеи, я просто испугался и оглянулся в поисках убежища. Все было наглухо закрыто железом, но мне удалось добежать до одной кофейни на первом этаже, которую не успели закрыть ставнями. На двери болталась табличка «закрыто», но стекло в двери было выбито, и я проскочил внутрь.

Их было много – таких кофеен-кондитерских – по всему городу, где пекли сдобу и продавали кофе с собой. Да и вообще, тут из каждой щели предлагали кофе с собой.

Маленькая комнатка, светлые тона. Деревянные прилавки с булочками и пара столиков. Цветы в горшочках и книги, запахи корицы и сдобы.

Магазинчик был пуст. Толпа приближалась, и я решил спрятаться за кассой. Я рванул за стойку и тут же увидел девушку, забившуюся в угол. По фартуку и пилотке я понял, что это продавщица. Я бросился к ней и приложил палец к губам.

- Тихо! Все будет хорошо! – прошептал я.

Единственную витрину магазинчика уже успели разрисовать. Сверху была надпись: «Вольные бляди – шакалы режима!» – и еще одна внизу: «Хочу – беру в рот, хочу – даю в жопу. Я вольный человек!»

Чувствовалось, что толпа на подходе. Авангард отряда уже подошел и стал читать надписи. Мгновенно придя в ярость, парни стали кидаться на витрину. Но стекло-триплекс от ударов только покрывалось мутной паутиной. Но ребята не сдавались, они приволокли мусорку и ей, как тараном, обрушили витрину внутрь.

Девушка затряслась и беззвучно заплакала, сама зажимая себе рот. Слышно было, как битое стекло скрипит под ногами вошедших. Я поднялся и спокойно посмотрел на посетителей. Тот, что покрупнее, держал в руках монтировку, блондин помельче был с пустыми руками.

- Здравствуйте, молодые люди. Покупайте кофе. У нас очень хорошее... и скидки есть.

Обладатель монтировки плюнул и пошел к выходу.

- А как же карта гостя? Заполните анкету, чтоб получить карту гостя!

Блондин махнул рукой и тоже вышел. Я опустился на пол рядом с девушкой.

Кажется, улица попритихла. Отряд копов пробежал в сторону площади.

Мы поднялись одновременно. Увидев разруху, она опять заплакала:

- Пе... первый день сегодня вы... вышла на ра... ра... боту-у-у-у, – завыла она.

- Да уж... – сказал я, чтобы сказать хоть что-то. – Вы полицию-то вызвали?

Не переставая плакать, она кивнула. Тут же в дверях появилась дородная тетка с дорогой сумочкой. Девушка начала что-то сбивчиво объяснять, и я понял, что это начальница.

Делать мне тут было нечего, и я быстрым шагом пошел в сторону дома.

Неприятное возбуждение все время дрожало в моем сердце. Иногда оно усиливалось и доходило до самых пальцев, неприятной энергией наполняло суставы. Это было нехорошо. Это мне не нравилось. Иногда оно почти пропадало... почти.

До Макса в тот день я так и не дозвонился. Он сам позвонил, ночью, голос был пьяный и какой-то совсем ненужный, отталкивающий. И я все время сидел один в молчаливой квартире. Телек смотреть не мог. Не мог выносить все эти холеные рожи, эти правильные речи, пластмассовые улыбки и дежурную радость непонятно по какому поводу.

Раз за разом в моей памяти вспыхивали фрагменты побоища. Окровавленные люди: лица, руки, головы. Взвизгивающий звук бьющейся бутылки. Рев озверевшей толпы. Вся ее тупая, бесчеловечная, беспощадная сила. Звуки ударов, окрики полицейских.

Нигде не было ни одного упоминания про митинг Народной партии против парада. Они даже про побоище на площади рассказали как-то вскользь. Какая-то группа подростков что-то не поделила с другими ребятами, вот и все. От этого всего было тошно.

Телефон зазвонил ближе к вечеру. Я думал – это Макс, я сам не знал зачем я жду его звонка, но оказалось, что звонили со студии. Я объявил, что пусть присылают за мной машину и везут меня куда хотят. И минут через десять машина приехала.

Студия оказалась небольшой. Голубые и красные цвета, зрители в тени. Друг напротив друга стояли два широких стола по пояс. За каждым столом по три человека. По правую руку сидели особые гости – эксперты. Меня пригласили встать за левый стол, там уже были плешивый носатый мужик с печальными глазами и аккуратная женщина лет пятидесяти. Я уже не раз видел их, они всегда спокойно, нейтрально высказывались о Государе, и поэтому их записали в «партию любителей тиранов». За столом напротив стояли один высокий лысый мужик, один седой и усатый, с противным скрипучим, ядовитым голосом, и крупная брюнетка с тяжелым взглядом. Эту компашку я тоже помнил, они позиционировались как яростные ненавистники Государя. Ведущая – роскошная женщина лет сорока, стройная, фигуристая, с короткими светлыми волосами, в черном платье и с планшетом в руке, объявила о начале передачи. Не успела она задать вопрос, как тут же вспыхнули крики. «Любители» и «ненавистники» Государя принялись кричать друг на друга.

Я все время стоял молча, даже не зная, как вмешаться в эту базарную свалку. Я не обладал таким ораторским мастерством – да и вообще не видел смысла в этой ругани – и поэтому просто стоял молча и колючими узорами разрисовывал лист бумаги. Время от времени прикладывался к стакану с водой.

- Это не правда, – говорил носатый мужик с печальными глазами по левую руку от меня. – Да, в Мидланде весь народ живет под этой пропагандой, но если ее убрать, если дать им возможность услышать правду – то они переменят свои взгляды, они одумаются. Да, похмелье будет тяжелым, но ничего страшного, правда того стоит.

- То есть вы считаете, что граждане Мидланда еще могут вернуться к нормальной жизни? – спрашивала ведущая. – Выйти из этого зазеркалья?

- Естественно.

- Ложь! Ну, этот бред невозможно слушать! – опять начинал скрипеть седой мужик напротив. – Это рабы! Это люди уже конченые! Правда для них – это яд, они никогда ее уже не воспримут! Они никогда не смогут жить без своего доморощенного вождя! И вот почему я не верил в успех повстанцев, в успех этого переворота. Даже если бы они и свергли Государя, то на следующий день они бы внесли на руках нового божка и усадили его на трон! Это нация рабов, как вы не понимаете?

- Да они обычные люди, просто обманутые, с замутненным сознанием.

- Бред сумасшедшего! Вы либо дурак, либо хитрите! Хотите...

- Вот только на личности не надо переходить! Я вас не оскорблял.

- А это и не оскорбление, это правда! Хотите... хотите, я вам на пальцах докажу, почему мидландцы рабы? Хотите?

- Ну... допустим...

- А вы вспомните их лагерь беженцев! Вспомните, они его Джунглями называли! Или вы забыли? Как там... в каких там условиях содержались люди? В каких скотских условиях там росли дети? А? Только раб хочет иметь рабов! Только раб хочет низвести других людей до скотского состояния! Они рабы сами и наслаждаются рабством других людей! А свобода им невыносима! Они не знают, что с ней делать.

- Угу. Да. Ну, ваша точка зрения нам ясна, – начала ведущая. – А вот у нас в студии есть человек, который лично был в лагере беженцев в Мидланде. Лично прошел через этот ад, – она подошла ко мне. Мое сердце неприятно напряглось. – Как вы считаете, почему Мидланд так плохо обращался с беженцами?

Я молчал.

- Вы хотите услышать мое мнение? – спросил я подрагивающим голосом.

- Да, конечно. Это свободная студия, тут каждый может высказать свою точку зрения.

Я заглянул в ее красивые, чистые, голубые глаза.