И блистали бесконечные вспышки камер, и люди махали руками, поднимали повыше детей. И над всем этим, на гигантском, на полнебоскреба, экране, сияло его лицо.

И стоя у него за спиной, и глядя на все это, я в первый раз в жизни ощутил восхитительное чувство бесконечной мощи!

Да! Любите его! Восхищайтесь им! Надейтесь на него! Преклоняйтесь перед ним! Он ваш Государь! Ваш Государь!

Мой мальчик – ваш Государь!!!

- Я сдохну! Сдохну! Сейчас Сдохну! – Это было какое-то огненное безумие. Раскаленный шквал накрывал меня, и у меня не было сил терпеть его. Огненные молнии разрывали мое тело, душили меня. – Сдохну! Ну Сдохну же!!! – Я сжал его бока до синяков и в последний раз въехал до предела. – С-с-с-с-с... – Полностью выговорить “сука” у меня уже не получилось. Рыча и шипя сквозь сжатые зубы, я все ощущал, как из меня внутрь него изливается сперма. Все изливается и изливается... густая и горячая, почти раскаленная. Я отшвырнул его, грубо бросил на пол и рухнул в кресло.

Я всегда немного побаивался таких оргазмов. Мне все казалось, что сердце не выдержит, не сумеет перекачать столько кайфа и надорвется. И грудная клетка расширялась так, что иногда казалось, что она схлопнется, просто сплющится – и все, как консервная банка на дне океана.

Получив контроль над своим телом, над зрением, слухом, над ошметками разума я огляделся. Я сидел голый в огромном роскошном кресле. Корона Государя скособочилась у меня на башке. Громко чпокнула бутылка пива, и я принялся насыщаться прохладным свежим напитком. Пушок лежал тут же, на полу, на спине, закрыв глаза и дыша ртом.

Белое тело и блядский, пульсирующий, сияющий сексом румянец на щеках. Я поставил ему ступню на грудь. Он улыбнулся, не открывая глаз. Кожей ступни я ощущал его теплое, нежное, податливое тело, разгоряченное оргазмами и моей спермой. Я переставил ступню ему на правую сторону лица, повернул голову, прижал к ковру.

- Нахер ты обкорнался? – пальцами ноги я сжал его короткие волосы на виске.

- Не нравится? – спросил он, не открывая глаз и улыбаясь.

Я молчал. Не то, чтобы мне не нравилось... Просто нахаловский Пушок мне нравился больше. Его обычная, простая, густая, золотая шапка. Тогда он был один такой, один на всю Нахаловку, на всю вселенную. А сейчас... Я знал, что его подстриг самый какой-то там сверхмодный и сверхдорогой парикмахер, и что это было самым последним визгом моды. Но, подстригшись так, он стал просто одним из множества всего этого золотого городского молодняка и потерял что-то свое... что-то мое...

- Слышь, государь, а че это мы у тебя, а не у меня? – спросил я, допив пиво.

- Ах ты сволочь! – он вывернулся, подскочил и сел мне на колени, лицом к лицу. – Ты находишься в личных покоях государя! Только избранные из избранных достойны такой чести! – он сменил возвышенный тон на заискивающий: – А тебе здесь не нравится?

Я осмотрелся. Огромная, монументальная зала: золото, мрамор и снова этот густой кроваво-огненный красный цвет.

- Да как-то... как в музее, то ли?

- Ну, теперь так. Вождь клана Ледяной Кот может часто посещать Государя, это нормально. А вот Го-су-дарь не может бегать каждый раз в спальню к вождю, – он с наглой веселостью посмотрел мне в глаза. – А дома тебе больше нравится?

- Да... там попроще... приятнее...

- Там ведь и Елисей!

В сердце что-то тренькнуло, я взглянул на него, а он не мигая смотрел на меня.

- Ничего не было! – сощурился я.

- Это пока! – сощурился в ответ он.

- Ни-че-го не было! – я повысил голос.

- Удали его от себя! – еще громче меня сказал он.

- Хорошо, – согласился я.

- Из дома!

- Хорошо!

- Далеко! На окраину!

- Хорошо!

- Я сам его устрою! Сам куплю дом, и женю, и все дела!

- Только не убивай его! – он отвернулся, и я схватил его за подбородок, дернул лицо к себе. – Я прослежу! Если он пострадает...

- То что? – в глазах его блеснул огонь, которого я раньше не замечал.

- Узнаешь!

- Я серьезно! Удали его от себя! А иначе...

- Что?!! – спросил я с вызовом.

- Ну ты же не хочешь испытать на себе всю мощь карательного аппарата нашего фашистского государства?

Эту тираду он подготовил заранее!

- Нет! – ответил я честно и опять открыл бутылку пива.

Он вышиб ее из моих рук и схватил меня за волосы:

- Я – твой Государь! – как одержимый зашептал он мне на ухо. – Твой Государь! Твой! И я приказываю любить меня! Восхищаться мной! Ласкать меня! Радовать меня! Делать меня счастливым! Я повелеваю тебе! Пес! – он впился мне в губы, застонал, выгнулся, отстранился и засандалил мне пощечину.

Я посмотрел на его раскрасневшиеся от поцелуев губы, блядские, пухлые. На его растрепанные волосы, блестящие глаза... и плюнул ему в лицо. И тут же мне прилетело по носу. Молниеносно-неожиданно и жгуче больно. Я ахнул и двинул его по уху. Мы сцепились! Повалились на пол! Он оказался довольно сильным. Все извивался, брыкался, царапался, даже щипался. Мы долго боролись, пыхтели, и я вдруг ощутил, что у меня встал. Реально вскочил! Несколько раз я пристраивался и даже входил в него, но никак у меня не получалось сделать больше пары толчков – он выгибался, соскальзывал, кусался. Но в конце концов мне удалось заломить его правую руку за спину и оседлать его. Пушок кричал, рычал, плакал, но я держал его крепко. Потом я заломил руку чуть сильнее, он вскрикнул и затих.

- Тихо! – я въехал в него и начал трахать.

Это не было актом любви. Мы не были сейчас любовниками. Я воспринимал это как наказание. Как акт естественного насилия победителя над побежденным. И я долбил его, совсем не заботясь о его чувствах и ощущениях.

- Пес может лизать руки! – хрипел я ему на ухо, схватив за волосы. – А еще он может перегрызть глотку!!!

Я кончил, отпустил его руку и так в последний раз двинул тазом, что он растянулся на полу.

Я подошел к столу, достал тяжеленный графин с джином, дотянулся до массивного бокала, сыпанул льда, плеснул тоника, бухнул джина. Отошел подальше от театрально умирающего Пушка и сел на пол возле окна. Окно было гигантским: от пола до потолка и от одной стены до другой. Включил новости по планшету.

Везде показывали одно и то же – президент республики Вангланд разрывал с нами все дипломатические отношения, называл наше государство фашистским и требовал... Я икнул. Тут же наши вельможи зубоскалили ему в ответ, что-то типа: “Вот и хорошо! Теперь хоть не придется пожимать руку всяким мужеложникам!”.

Подполз на карачках Пушок, подлез под руку, стал ластиться. Я обнял его, прижал к себе, начал гладить по голове. Он нежно взял меня за волосы и повернул мою голову к себе.

- Четырехцветный! – прошептал он с любовью.

- Какой?

- Четырехцветный! Черные волосы, белая кожа, голубые глаза и рыжая борода!

- Ну прям уж и борода! Просто надо побриться! – я улыбнулся. – Ты помнишь, помнишь, как мы сидели у меня в комнатушке и ели подгорелую пиццу? Помнишь? Я бы... я бы, знаешь, все отдал, чтоб вернуться туда! А ты?

- Что было – то ушло! Не хочу вспоминать старое! Да и нет уже никакой Нахаловки.

- Кстати! А когда ты успел Нахаловку зачистить?!!

- Кого? А-а-а-а! Да это мне бумагу на подпись принесли, я и подписал.

- Нифига ты! Ты ее хоть изучал?!! – опешил я.

- Ну... я читал...

- Читал!!! А вдруг это был мой смертный приговор?

- Отстань! Такие дела решаются устно! – он хотел забрать у меня бокал с джином.

“А пиздюк прав!” – подумал я и спрятал от него бокал. – А ты не боишься...

- Чего? – он внимательно посмотрел на меня.

- Ну. Одного твоего брата убили, другого свергли, а ты не боишься?

Он сел, почесал плечо, подумал немного.

- Нет! Тут главное правильно себя вести. Главное не идти наперекор с вождями в главных вопросах. Да и вообще, Государь – это должность больше церемониальная, декоративная. Вся власть в руках вождей, и даже не вождей, а отцов. Вот отцы – это сила, они всем заведуют непосредственно, и отцы меняют вождей, а вожди меняют государей. И если в главном соглашаться с вождями, не злить их, не доводить до крайних мер, не вынуждать их, то можно прожить спокойно до самой старости, – Пушок зевнул. – Да выключи ты этих балаболов! – он ткнул пальцем в монитор. – Ох! Кстати! А на нас в Вангланде уже карикатура вышла! – он пробежал пальцам по экрану, и на нем высветилась картинка. На заднем плане был Пушок. Но только какой-то злой Пушок, противный Пушок, совсем не пушистый Пушок. А на переднем плане, рыжебородый, озверелый дядька поднял черную, окровавленную дубинку над головой беженцев: женщины и ребенка.