Птички я не увидел.

Тропинка уже кончилась, и мы зашли в единственный местный магазинчик. Большой белый кондиционер, щедро дарящий холодный воздух, показался мне сказочным чудом. Продавщицу видно не было. Она спряталась за стеной из коробок с печеньем.

Белоголовая огляделась, подошла к прилавку и согнула правую ногу в коленке. Прямо как любопытная кошка, подымающая хвост.

— Здрасти, — наклонив голову, улыбнулась Сочинская снежинка.

— Здрасти, — недовольно ответила потревоженная продавщица и нервно двинула счеты.

— Дайте мне сигареты EVE, ментоловые, и… И-и-и-и… — она выпрямилась и, выгнувшись, оглядела холодильник. — Лимонад грушевый. Только холодный. Теплый не надо.

Прихрамывая на отсиженную ногу, продавщица достала бутылку и пачку тонких сигарет. Положила на прилавок. Назвала цену.

Сейчас, тут, в тени магазинчика, я опять увидел невероятный контраст ее белых, снежных коротких волос и сочно-загорелой шеи.

— Ой, у меня нету денег с собой. Кошелек дома забыла. Дайте в долг.

И белая уже потянулась к бутылке, но продавщица убрала ее руку:

— Никаких тебе больше долгов! Баба Зина твоя не разрешает больше тебе в долг отпускать!

— П-ф-ф-ф-ф… — и белая сдулась, расплывшись по прилавку. — Да-ну-на-фиг! — она резко выпрямилась. Шлепок опять слетел, и она принялась искать его ногой. — Ну, дайте. Я же занесу.

— Возьмите… — сказал я и кинул на прилавок пару сотен.

Они обе с интересом посмотрели на меня. Да я и сам с интересом посмотрел на самого себя со стороны. Это было глупо, конечно, но все лучше, чем слышать спор за две вшивые сотки.

— Тогда еще мороженку! — нашлась серебряноволосая, бахнула крышкой ларя с мороженым и достала белый брусок эскимо.

«Ну и дурак же ты! — засветились глаза продавщицы. — Ох, и идиот!»

Мы вышли, и она, всеми руками прижимая к себе дары, с нежностью посмотрела на меня.

— Спасибо. Я занесу! Я знаю твой дом. Самый последний, с коричневой крышей.

— Предпоследний.

Она скрутилась в спираль и жадно смерила меня сверкающим взглядом.

— Завтра, ой, нет. Сегодня! Сегодня вечером занесу! Я сейчас к подруге, а вечером занесу.

По проселочной дороге промчался крутой внедорожник, подняв пыльную тучу, и я не увидел момента, как она развернулась, уходя. Я видел только, как играет ее задница при ходьбе, и как она рукой оттягивает вниз задравшиеся шорты.

Что это было?

Пыль не спеша оседала на дорогу.

Дурость какая-то. Я виноват или не виноват? Я поступил правильно? Я же вроде ничего и не сделал.

Тут из леса на дорогу вышла семья, и маленький мальчик принялся громко что-то доказывать.

— Ну, вот! Я же говорил! Говорил! Вот оно! Вот же оно! Ну, вот же!

Он торопился и возмущался. Он совсем недавно научился говорить, а сказать нужно было еще так много! Доказать свою правоту этим медлительным и неповоротливым взрослым.

Волосы-то у нее белые! Так, значит, она не натуральная блондинка?!

Я развернулся и пошел к магазину.

А брови темные.

— Какого пива вам? Сколько?

Голос продавщицы привел меня в чувство.

При чем тут пиво? Я что, так похож на алкаша?! Я уже хотел было возмутиться, но в последний момент увидел, что стою напротив позолоченных пивных кранов.

Я промолчал и покорился судьбе.

========== Глава 3 ==========

Ну, короче, я напился.

Я думаю, что и выбора-то у меня не было. Я начал с пива. Сидя на веранде с видом на искрящуюся реку, укрытый от дороги плющом, я потихоньку пил пиво. Не помню, как перешел на водку.

У меня была литровая бутылка водки — здоровая, тяжелая, прямоугольная бутылка. А еще у меня был эмпэтришник, забитый Placebo, а еще — тонкая красная книжка «Белая гвардия».

«Улетающий в черное, потрескавшееся небо, бог ответа не давал, а сам Николка еще не знал, что все, что ни происходит, всегда так, как нужно, и только к лучшему.»

Да-да-да… Вот так вот это все и получилось. И кажется мне, что по-другому и быть-то не могло!

Утром меня разбудило яркое солнце. Часы показывали какую-то дрянь, что-то вроде начало восьмого утра, но воздух уже был жарким и густым, и солнце припекало.

Голова не болела, и я посчитал это хорошим знамением. Нужно было взять себя в руки и нормально прожить этот день.

С кружкой остывшего кофе ходил я по участку, по скошенной траве, и пытался придумать, чем бы заняться.

Когда-то все здесь было в грядках, но потом, когда участок перешел ко мне, и я остался единственным его хозяином, я наплевал на грядки и превратил все в газон.

Десять соток газона да еще десять под картошку. Но картофельное поле у меня заросло бурьяном выше человеческого роста.

В конце концов я вспомнил, что у меня дребезжит заднее колесо, и решил слазить под машину посмотреть. Постелив старое покрывало, я валялся под днищем, трогал детали, проверял крепежи, но все держалось жестко.

— Да что ж тут такое может греметь-то? — уже взмокший и чумазый, злился я, как почувствовал быстрые шаги по дороге.

Прошло уж с полчаса, как я змеей лазил под машиной, и это был единственный звук, появившийся в деревне.

Я замер, повернул голову и сквозь забор увидел ровные быстрые ножки и большой тяжелый пакет. На сердце стало сладко. Я прислушался. Гравий на дороге перестал шуршать, ножки сошли на траву. Звенькнула стальная застежка, скрипнула калитка, и сланцы бодро зашлепали по квадратным каменным плитам, которые я украл тогда на детской поликлинике. Я уже приготовился услышать глухие звуки подъема по крыльцу и стук в дверь, но нет. Шаги появились сразу у моей головы. Рядом с пыльным колесом на свежескошенной травке стояли две тонкие упругие загорелые лодыжки. Она прошипела «С-с-с» и прихлопнула комара на правой ноге.

— Привет. Че делаешь?

— Привет.

— Ремонтируешь? — она встала на четвереньки, и меня захлестнули ее белые волосы, белые зубы и сочный загар с алой улыбкой.

— Ага.

— Делаешь всякие автомобильные дела?

— Типа того…

— Сильно сломалось? — голова исчезла, она поднялась и стала обходить машину. — Это же не Лексус?

— К сожалению — нет.

— Я хочу покататься на Лексусе, — заявила она. — А еще лучше — на Ламбо! На красной Ламборджини, чтоб они все удавились от зависти, хи! — она опустила колени на траву, и я опять увидел эти белые прямые волосы и загорелое лицо. — А сколько может стоить Ламбо?

— Фиг его знает. Квартир, наверно, десять однокомнатных.

— Да ладно! Это же целый подъезд! И кто отдаст десть квартир за одну машину?

— Ну… — вздохнул я, собираясь вылазить. — Наверное, тот, у кого уже есть десять квартир.

Чё, интересно, она притащила в этом пакете?!

Я вылез на волю, под жаркое солнце, и поднялся. Она спокойно осмотрела меня, подложила ладошки под задницу и прислонилась к стене дома. В губах ее, как палочка дирижера, гулял чупа-чупс.

— Чё это? — я кивнул на пакет в траве.

— Слушай, блин, я не знаю, когда у меня деньги появятся! — ожидая этого вопроса, выдала она. — Старуха совсем с катушек слетела. Позвонила вчера матери в город, пожаловалась, и я вообще без денег осталась! Короче! — она присела на корточки, и, глядя на ее расширившиеся бронзовые бедра, я ощутил первый за сегодня четкий прилив возбуждения. — Возьми арбуз, а? В счет долга, а?