- Каждый бежит. Все мы – бегущие люди. Кто-то бежит куда-то. А кто-то от чего-то, или от кого-то. Я же не знаю, куда или от чего, или от кого бежала на тот момент. Просто бежала. Чтобы не стоять на месте, наверное. Так вот, этот человек с большим почтением и трепетом принял меня, накормил. У него была самая прелестная запеченная утка из всех, что я пробовала когда-либо в своей жизни. При том, что этот мужчина был одинок. Он жил без женщины. А в доме так прибрано и чисто. Из уважения друг к другу мы говорили немного, больше улыбались. Я и французский на то время знала намного хуже, чем сейчас. Поэтому, разговоров у нас было немного. Как только я надломила первый кусочек мяса с этой утки, он вдруг вспомнил, словно понял, что мне нужно. Понял лучше самой меня…

Анна сделала паузу, чтобы надпить вина, будто лучше вспоминала, снова переживая этот момент в таких подробностях, в которых она это пересказывала. Стефан внимательно слушал, к своему удивлению запоминая каждое ее слово.

- В общем, он предложил мне спуститься в его винный погреб. Вина в нем было немного. И сам погреб был небольшим, еле развернешься с бочкой. Но условия были что надо. Влажность, температура. Меня удивило это. Опять же, судя по первому впечатлению, я думала, что в этом городке в основном все занимаются сырным продуктом. Но, не суть. С верхней полочки он достал самую темную бутылку. На ней был огромный слой пыли, и даже паутину свил паук когда-то. Но однажды она была надпита. Видимо, давно. В ней не хватало приблизительно одного бокала. Словно до меня этот человек либо сам выпил бокал этого вина, либо же всего лишь раз напоил им кого-то. Наверное, особенного гостя. Я видела, как трепетно и аккуратно он держал ее в руках. Он даже не предложил мне, поскольку он и так видел, что я хочу, а я хотела, видя это. Это вино…

- Почему именно его?

- Он знал.

- Что знал?

- Он сказал мне, что если я хочу прекратить свой бег, то мне следует попробовать. Это уже после того, как он увидел мой огонь в глазах, что загорелся при виде этой темно-темно гранатового цвета бутылки. Он сказал, что оно успокоит меня, и даст мне то, чего я так хочу.

- А чего же ты хотела?

- Я хотела очень многого. Всего и сразу. Но чего конкретно, по-настоящему чего хочу – понятия не имела. Но я должна была обрести это понятие.

- В общем, ты выпила его?

- Мы вернулись на кухню. Сели за стол. Утка почти не остыла. Я видела это по пару, извивающемуся в воздухе, но я более не прикоснулась к ней. Он достал широкий бокал и отмерял в него ровно столько вина, насколько я представила себе эту линию в нем. Линию жизни, наверное. Он сказал мне, что этот бокал обязательно нужно выпить до дна. Чтобы не больше капли вина осталось на его стенке. И я выпила. Неспешно, но в три глотка. Раз, два, три… Знаешь, особо не посмаковала его. Не повертела на языке, не побила им об небо, не облизнула губы им. Но я осознала истину. Ведь она была в нем. В этом вине. Я тогда поняла, что второго такого вина я больше нигде не выпью. Даже у него. И, кстати, он оказался абсолютно прав.

- В смысле?

- Оно подействовало.

- Как?

- Все, что он сказал мне перед этим, оказалось правдой. А то, что не было правдой на тот момент – сбылось. Я получила то, что хотела. Но сейчас, увы, во мне это чувство… ощущаю его все чаще и чаще, все ближе и ближе, все глубже и глубже… это чувство… Словно нет более ничего в моих венах. Словно и вен у меня нет. Высохли, исчезли в теле моем, как корни виноградные в паршивой земле. В этом теле, которое скоро будет предано возмездию.

- Возмездию? За что?

Стефан откровенно не понимал Анну.

- За это. А оно, это возмездие, настигнет в самый неожиданный момент, разорвет меня на части, за мое предательство, предаст меня моему личному аду, Стефан. В клочья разорвет, а я все это буду чувствовать. Каждую молекулу своего мертвого тела. Оно уже мертво. И эта черная огромная пасть готова исполнить эту волю.

Стефан с опасением посмотрел на Анну, но постарался не выказывать своего непонимания растерянным взглядом, хоть его не покидало чувство того, что Анна все равно чувствует и знает, что творится внутри него. Он спросил, чтобы не молчать:

- И каков же твой личный ад? Как думаешь?

- Думаю? – покривив лицом, переспросила Анна, посмотрев на пламя в камине. – Ад… Ад – это то, что настигнет тебя в любом случае. Поверь. И хуже, если ты живешь в аде при жизни.

- Значат ли твои слова, что все равно нужно делать то, что хочешь, а не то, чего ожидают от тебя люди? Ведь, что так, что этак, все дороги ведут в ад? Следовательно, лучше будет его оттянуть?

- А что ты можешь, Стефан? Начнем с этого. Соответствуют ли твои желания твоим возможностям? Сырье потребностям? Говоря о сущности человека как такового, то есть о врожденности его бремени страстей, о его внутреннем вполне естественном эгоизме, который выражается в наличии потребностей и в желании удовлетворения этих потребностей, я могу ответить следующим образом. Да.

Стефан вздернул бровями. Анна продолжила.

- Твоя задача состоит не в том, чтобы избежать этого ада. Поскольку это невозможно. Ты можешь лишь отсрочить свое пребывание в нем, к тому же, вечное. Поэтому, перед тобой стоит задача получить все перед тем, как ты это «все» потеряешь. Насладиться им. Вкусить. Да, лучше будет его оттянуть, и проделать то, что хочешь.

- А если терять нечего?

- Такого быть не может, Стефан. Пока ты не в аду, тебе есть, что терять.

- Разве? Тогда, быть может, я уже в аду?!

Анна прицокнула, наконец-то, улыбнувшись. Ирония появилась на ее лице. Хоть что-то из узнаваемого в ней.

- Ты такой наивный, Стефан! Сам подумай! Наверняка, все, а точнее по-настоящему единственное чего бы ты хотел в этот момент, как и последние восемь лет своей жизни, так это жизни Мерилу и вашего ребенка. Я права? Можешь не отвечать, я вижу это каждый день в тебе, Стефан. С самой первой встречи, пусть я и не знала твоего горя. Оно читалось в глазах. Его присутствие явно покрывает твои глаза этой задумчивой пеленой. Поэтому, не говори мне о том, что терять нечего. Просто, ты уже потерял. Но тебе было что терять. Ведь так?

Стефан кивнул, опустив взгляд. Уголки его глаз заблестели, отражая пламя в камине.

- Ты удивительный человек, Стефан. В тебе жизни больше, чем в любом другом человеке. Но каждый день ты проживаешь тот самый день, морозный, мартовский день в Колорадо. И это есть твой яд, Стефан, который ты выпиваешь утром, днем и вечером, отравляя себя. Но делая себя сильнее. Если сейчас тебе уже нечего терять, тогда да. Да, Стефан, ты живешь в своем личном аду. При жизни. И тебе больше нечего терять. И нет ничего больнее. Я бы не смогла терпеть такую боль.

- А ты?

- Что я?

- Получается, что ты все еще бежишь. Все равно. Знаешь, откуда я это знаю?

Анна приподняла бровь, вопрошающе посмотрев на Стефана. И так, будто «кто бы говорил».

- Сначала ты все же бежала от, а затем куда. Ведь в твоей жизни также было много смертей. Давай уже поговорим об этом!

- Ты уверен?

- Да. Я хочу поговорить с тобой начистоту.

- Начистоту?

- Да! Ты согласна?

- Разумеется.

Анна пыталась выглядеть спокойной, пытаясь принять привычное для Стефана выражение лица, которое говорило бы о скрытой, едва заметной надменности в настроении, но полной готовности к самому откровенному диалогу. Ее глаза блеснули. Словно этого она ждала все это время. Его уверенности, готовности к откровению. Стефан нервно глотнул слюну, стараясь не терять решительности.

- Я хочу кое о чем спросить тебя, Анна.

- И ты хочешь услышать бескомпромиссную правду, насколько я поняла?

- Да.

- Независимо от того, насколько беспощадной она окажется для тебя?

- Да.

Анна поднесла бокал к губам, не отрывая взгляда от Стефана, демонстрируя, что она слушает его. Стефан и сам решил надпить вина, точно зная, что его взгляд сейчас демонстрирует уверенность и стремление. Он видел это по глазам Анны. Она выражала свое сдержанное восхищение чуть опущенными ресницами. Она решила сменить закинутую ногу на ногу, опустив одну из них, а другую закинув, теперь оголив бедро другой ноги. У платья было два выреза, как оказалось. Стефан обратил на это внимание. Но сдерживать в себе вопрос от этого не стал. Он был готов его озвучить, но Анна прервала его, вдруг: