Я жму на облачко и переношусь в экран чата:

– Ты где?

Привычным движением выбиваю на экране:

– Еду в Аполлон. Застрял в пробке.

– Есть работа. Твоя группа уже выехала. Ваша задача устранить фашистскую ячейку повстанцев. Координаты я скинул, посмотри в карте.

И следом же всплывает новое сообщение:

– Как вчера все прошло?

Я выдыхаю. Думаю, как правильно ответить. Смотрю в окно. А потом выбиваю пальцами:

– Цель ликвидирована. Но он был не один.

– Кто был еще?

– Его дочь.

Я ожидал, что он сразу ответит. Он всегда сразу отвечает. Но сейчас он ничего не писал.

Через пол минуты над окошком ввода сообщения появился пульсирующий карандашик. Потом его место занял ластик, который быстро исчез. Несколько секунд не было ничего. Снова карандашик, и наконец-то:

– Ты, конечно же, ее убил?

Я быстро хватаю первый же появившийся в голове ответ и пишу:

– Хотел об этом доложить вам. По девчонке инструкций не было, везу ее в интернат Аполлона.

Пока что не отправляю. Перечитываю написанное еще раз. Какой нахрен «везу в интернат?» Получается, что я пол ночи продержал девку у себя дома и сейчас я вынужден идти с ней на операцию? Тогда он снимет меня с задания. И прикажет привезти ее к себе. А я в пробке. Пока вернусь за девкой, пока до Аполлона доберусь. Много времени потеряю. Чем эту потерю оправдаю? Ничем. Он сразу заподозрит фальшь, он рентген. Тут же поймет, что я что-то не договариваю.

Если напишу, что убил?

А если не надо было?

Скажу, что действовал по ситуации. Что свидетель она, что лицо мое видела. А убить ее я всегда успею. Напьюсь вечером. Так легче будет.

Я стираю написанное сообщение. И пишу снова:

– Так точно. Убил.

Отправляю.

– Почему сообщение правил? Что-то не так?

Заподозрил неладное, гад. Я быстро придумываю чем парировать:

– Опечатку исправлял. За рулем пишу.

Прочитав, он ничего не отвечает. Он исчезает из сети.

Снимая напряжение, я провожу ладошкой по лицу. А потом гребу пальцем по экрану, влево, пролистываю страницы пока не появилась карта города. Метка места проведения рейда была в паре кварталов от меня. Паркую машину, и иду пешком.

***

Впереди, между пешеходами, я вижу припаркованный, ничем неприметный серый фургон. Значит моя группа на месте. А вот оно и место. Напротив фургона, отель в сто этажей.

Я вваливаюсь внутрь авто через боковую дверь. Тусклая лампочка освещает скромное пространство. На меня смотрят три черные гипсовые маски, с прорезями для глаз. Маски сделаны в виде морды льва.

Группа уже готова. Ждут только меня.

Мне протягивают маску:

– На сороковом этаже ячейка национал-социалистов. – Говорит одна из масок гортанным басом. – В прошлую пятницу эта ячейка заказала печать тысячи копий закона о гражданине Рейха в типографии через две улицы отсюда.

– Сколько их? – Спрашиваю я, надевая льва.

– Точно не известно. Ориентировочно двое.

– Валим обоих?

– Да.

Вываливаемся из фургона на улицу и взлетаем по лестнице к входу в отель. Вход – стеклянная дверь в виде креста, которая вокруг своей оси вращается. Только по одному в нее можно пройти внутрь.

Просеялись.

Холл со вкусом оформлен. Стены сделаны якобы под золото, мраморная плитка на полу. Плавные линии повсюду, ровные изгибы. Все без углов, без остроты. Ресепшен впереди в сиреневых тонах. Тоже без углов. И нежный свет непонятно откуда льется, матовый такой, ласкает взгляд. Прохладно. Но хорошо. Кажется, что жизнь в этом месте размеренно течет, неспешно.

Несмотря на утро, людей тут предостаточно. У ресепшена, у диванчиков, у лифтов. Портье колесиками чемоданов по мрамору тарахтят.

Мы несемся к лифту.

От нас как от прокажённых люди шарахаются. Расступаются в ужасе. Перешептываются:

– Аполлон здесь! Аполлон здесь! Это Аполлон…

Каждый боится, что это по его душу Аполлон пришел. Но сегодня мы не за вами.

Толпа ожидающая лифт, рассеялась. Покорно уступая нам свои места.

Дзинь.

Пока едем вверх проводим привычный ритуал: достаем оружие. Щелкаем затворами. Цыкаем предохранителями.

– Вчера кучу денег просрал. – С хрустом разминая шею, говорит одна из масок.

– Говорил же, что у Виктора играть не стоит. – Отвечает другая.

– Кто такой Виктор? – Спрашивает третья.

– Падла есть такая, казино владеет. У вокзала которое. Жульничают крупье там.

– Сколько? – Спрашивает вторая.

– Чего сколько?

– Проиграл сколько?

– Сто штук.

– Что делать думаешь? Валить Виктора?

Дзинь.

Выходим в коридор. Он ничем не отличается от холла. Якобы золото. Мрамор. Ласковый свет. Сиреневые фальшь-колонны в стене.

Спешно идем. Тихо в коридоре. У двери с номером 4040 одна из масок останавливается, и прислонившись к ней, слушает, что происходит внутри номера.

– Отыграюсь. – Пользуясь паузой говорит Стас. – Убить всегда успею.

– Спят еще. – Отлипнув от двери сообщает лев.

Мы замерли. Собираемся с мыслями. Концентрируемся. Превращаемся в монолитный кулак Аполлона.

– Нет власти. – Говорит одна из масок.

– Нет власти! – Повторяем все вместе.

Одна из масок чуть отступает и ногой выбивает дверь.  Вскидываем оружие и входим внутрь.

Передо мной открылась просторная гостиная.

Здесь очень много белого: журнальный столик в центре, атласные кресла кружком, диванчик у окна и пушистый ковер на полу.

Все это напоминает Голливудский номер пятизвездочного отеля Плаза, времен пика популярности Фрэнка Синатры, в котором тусовались большие папы от кино, продавались новые идеи, вершились судьбы картин и еще зеленых, снявшихся паре тройке второсортных фильмов, актеров.

Идем в спальню. Тут мрак. Окна занавешены плотной бордовой шторой. Но сквозь этот мрак я вижу, что на кровати спит человек. И маски это тоже видят.

Стас скидывает со спящего одеяло. А потом двое за ноги стягивают фашиста с кровати. Резко. Жестко. Безжалостно. Тот ударяется лицом о пол. Отчего просыпается и вскрикивает. Голым, его волокут по полу в гостиную. Как мешок. Как труп. Оставляют на ковре. Фашист пытается встать. Но не дают ему распрямиться в полный рост. Бьют по ногам и ставят на колени.

Только сейчас я смог его разглядеть. На вид лет шестьдесят. Короткая стрижка, с легким напылением седины на волосах. Мясистый нос. Глаза добрые и мешки под ними. Лицо перепачкано кровью. Из носа стекает жирная красная капля.

Как крот он щурится от света, вертит головой по сторонам, смотрит на нас, пытается лица найти. Но у него не выходит. У нас нет сейчас лиц. Видимо он окончательно приходит в себя, и наконец-то понимает кто мы.

– Вы Мирослав Миллер? – Спрашиваю я. Фашист молчит.

Одна из масок берет его левую руку, и прикладывает идентификатор к вживленному в ладонь чипу. Прибор звякнул. Маска положительно кивнула.

– Вы здесь один? – Снова задаю вопрос.

Не дождавшись ответа, маска бьет ему под дых. Он резко, со свистом выдыхает воздух. А потом складывается пополам и заливается кашлем. Фашиста возвращают в обратное положение. Тяжело дыша, он смотрит на меня покрасневшими глазами. Утирает из-под носа кровь:

– Нет.

– Кто здесь еще?

Он показывает взглядом на дверь в ванную комнату.

– Кто там?

– Их там двое.

Маски резко дергают дверь. С той стороны со звоном слетает щеколда. Черные львы исчезают в проеме. Женский вскрик. Всплеск воды. Брань. Возня. Держа за длинные, темные волосы, одна из масок вытаскивает голую девку в гостиную, и швыряет на белый ковер. Она встает на колени и испуганно, непонимающе смотрит на нас. А потом опомнившись, пытается прикрыться руками. Но, не удается ей закрыться полностью, поэтому прилипшим к телу комочком пены она прикрывает грудь.

–Там еще один! – Говорит мне маска.

В ванной на черно-белой клетке кафельного пола голое тело мужчины. Рядом с ним стоит одна из масок – Георгий: