— А как же феерический секс? — дернул бровью Рамлоу. — Как же обнаженный красивый мужик, варящий мне кофе по утрам? И с чего ты вообще взял, Роджерс, что я не залуплюсь, и третье желание будет таким, как ты хочешь?

— Потому что иначе я тебя убью, — просто ответил Стив. — Неважно, как и когда, насколько мне известно, неуязвимым и бессмертным тебя не сделает даже джинн. Просто знай, — он подошел к Рамлоу вплотную и сгреб его за грудки, — я это сделаю.

— Тогда вторым желанием мне лучше приказать убить тебя, не находишь? А уж третьим — требовать оправдания и свободного доступа к счетам.

— Рискуешь не учесть всего, и выйдет как с этим, — Стив обхватил ладонью основание хвоста Рамлоу и со смесью удовлетворения и злорадства увидел, как его зрачок снова расплывается, закрывая радужку.

— Поправочка: без голых мужиков и телесных радостей я оставаться не желаю. Новое правило: по дому голым будешь ходить ты. И варить мне кофе. Отравишь — ему будет очень-очень больно, — Рамлоу схватил его за ягодицу горячей ладонью и вжал в себя, жадно, по-животному притираясь бедрами. — Как насчет твоей ягодки, Кэп? Вместо его? Он у нас несверленная жемчужина. Я могу его заставить, мне даже желание не нужно будет загадывать. Просто впишу в правила — ходить голым, ублажать господина. Баш на баш? Ляжешь на амбразуру вместо очередного униженного и угнетенного?

— Главное, чтобы амбразура выдержала, — Стив сдавил ладонью его подбородок, физически ощущая закипающую в нем ярость, — и мне ты точно не можешь ничего запретить. Амбразура.

Он впился в губы Рамлоу так яростно, намеренно причиняя боль, что не сразу заметил, что тот стонет, извиваясь в его хватке, все сильнее подаваясь навстречу.

— Договорились, — прохрипел он, слизывая кровь с прокушенной губы. — А ты горячий, Кэп.

— И голодный.

Рамлоу отошел на шаг, даже не пытаясь скрыть возбуждение, и оскалился:

— Где мой кофе? И почему ты до сих пор одет?

Стив молча расстегнул куртку, глядя при этом только на Баки. Тот смотрел в ответ с таким страданием, с такой мольбой, что Стив, не выдержав, подошел к нему и приложил его ладонь к своей щеке.

— Ничего не бойся, — сказал он.

Баки погладил его по щеке и плавно, будто встряхнувшись, перетек в другую форму: ту, что Стив видел в больнице. Стал выше и мощнее без панциря тактического костюма, весь будто покрытый золотой пудрой. Дым его волос колебался вокруг лица, то сворачиваясь в почти материальные пряди, то снова растворяясь. Стив, поддавшись искушению, погладил его губы через тонкий черный платок, скрывающий нижнюю часть лица, и с восторгом почувствовал, как те приоткрылись, оставляя на ткани небольшое влажное пятно.

— Я все еще жду кофе, — напомнил вдруг Рамлоу, о котором Стив почти успел забыть. Его взгляд жег голую спину, и Стив, не оборачиваясь, скинул ботинки и стянул штаны, оставаясь в одном белье. — Уже лучше.

Тонкая ткань заструилась вокруг бедер Стива, тесные слипы исчезли, а на их месте появились тонкие шелковые штаны. Полупрозрачные, легкие — в них нагота была будто облагорожена, окружена загадкой.

Рамлоу присвистнул, даже с места поднялся, чтобы лучше рассмотреть.

— Пусть будет, — милостиво разрешил он. — Почувствуй себя султаном. В пупок бы тебе еще бубенчик, Кэп.

— Не зарывайся, Рамлоу.

— Зови меня “господин”, не ошибешься.

Стив, развернувшись, стиснул его горло рукой, но Рамлоу лишь оскалился, так явно нарываясь, что поддаваться ему показалось Стиву глупым.

— Кофе с ушибом гортани пить проблематично, не так ли?

Рамлоу облапил его задницу, так явно наслаждаясь ощущениями, что даже глаза прикрыл, плевать, похоже, желая на то, что Стив мог ему легко вырвать кадык.

— Жемчужина гарема, — прохрипел он, — Луноликая Лейла.

Стиснув напоследок Стива в довольно крепком объятии, Рамлоу отбросил его руку, растер горло и заявил:

— Пойду в подвал отопление включу. А то как бы мои жемчужины не померзли голышом.

Он хотел дотронуться до Баки, но Стив перехватил его руку и вывернул в захвате, снова заставив засмеяться — неприятно и хрипло.

— Мы договаривались, — напомнил Стив.

— Ладно, Цербер Луноликий, чтобы я пришел, кофе уже был на столе.

Стив выпустил его, и Рамлоу, с оттягом хлопнув его по заднице, вышел.

— Зачем ты? — почти беззвучно спросил Баки.

— Потому что могу за себя постоять, — Стив взял его лицо в ладони, совсем не так, как до этого Рамлоу, и тяжелая серьга в ухе Баки скользнула по коже холодной змеей. — Я тебя освобожу. Разберусь с Рамлоу, и это будет моим первым и последним желанием. Обещаю.

Глаза Баки наполнились жалостью и надеждой, едва заметной, горькой, тысячи раз не оправдавшейся.

— Это невозможно. Я не могу освободить сам себя.

— Мы найдем того, кто может. Обещаю, что не заставлю тебя делать то, чего ты не хочешь.

Склонив голову на бок, Баки прижал руку Стива к своему плечу и на мгновение прикрыл глаза.

— Не уверен, что стою этого.

— Ты стоишь всего.

— Я ведь даже не настоящий. Смесь первородного огня и магии. У меня нет души.

Стив прижал его к себе, ощущая странное, ни с чем не сравнимое желание присвоить его. Вернее, чтобы Баки захотел принадлежать ему добровольно.

— Ты настоящий. Ты чувствуешь.

Чуть вытянутые к вискам глаза Баки потемнели, и в них Стиву почудились отблески того самого огня, яркие всполохи стихии, из которой, по преданиям, когда-то родился мир.

Стив гладил кончиками пальцев яркие губы сквозь ткань и не мог отвести взгляд, чувствуя, что ради Баки сможет все и еще немного больше.

— Ромео и Джульетта, — ехидно произнес вернувшийся Рамлоу. — Запретная любовь в серале. Но кофе вкусный, Роджерс. Давай отпускай моего джинна, и садитесь жрать. Нам еще поспать надо успеть.

Баки согласно прикрыл глаза, и Стив с сожалением выпустил его, разжав ладони. Баки тут же распался дымом и исчез где-то в кармане у Рамлоу.

— Пошел к себе, — ответил на незаданный вопрос тот. — Очень благородно с его стороны. А ты дурак, Роджерс. Джинны — хитрые изворотливые твари, злопамятные и бесчувственные. Этот играет с тобой, как портовая блядь с наивным юнгой. Он будет вертеть тобой, как хочет, поимеет и выпьет, как виски. Освободишь его, поведясь на жалостливые глазки и скорбно опущенные плечики, и останешься в дураках. Джинны не люди. Они не умеют любить. Он выбрал тебя, поймал на волоокий взгляд, и вот ты уже голый варишь кофе и готов лечь под меня вместо него. Сечешь?

— Это будет моей ошибкой, и тебя ее последствия не касаются, — отрубил Стив. — У нас сделка. — Макароны на вкус были вполне ничего, а потому он добавил с меньшей агрессией: — Не всегда стоит судить других по себе, Рамлоу.

Тот странно на него взглянул, будто видел впервые, и на его лице на крошечное мгновение промелькнуло странное выражение, которое Стив затруднился бы идентифицировать. Что-то среднее между насмешкой, удивлением и, кажется, досадой.

— Судя всех по себе, я еще ни разу не ошибся, Кэп.

Стиву стало даже жалко его, настолько ущербного, лишившегося веры в людей и желания сострадать. Наверное, это отразилось на его лице, потому что Рамлоу вдруг ухмыльнулся половиной рта, становясь почти страшным, отталкивающе-опасным, и протянул:

— Оставь свое сострадание для джинна, Роджерс. Я в нем не нуждаюсь. Доедай и поговорим.

С этими словами он молча доел свою порцию, по-военному быстро вымыл за собой тарелку и ушел куда-то вглубь дома, почти неслышно ступая по гулкому коридору тяжелыми ботинками.

Стив не хотел сомневаться в Баки. Он не мог в нем сомневаться, если хотел сдержать слово. Ложь всегда вызывала в нем внутренний протест, он чуял ее спинным мозгом, всегда зная, когда его пытаются провести. Баки был несчастен. Глубоко, горько и безнадежно. От него волной шло привычное обреченное отчаяние и страх надеяться. Он до конца не верил Стиву, лишь уговаривал себя, что если тот станет его хозяином, то, быть может, окажется не хуже других.