— Он уедет скоро. Его девушка будет поступать, он тоже говорит, что в нашем городке делать нечего. Так что все скоро закончится, Кирилл, — говорит Антон. — Просто верь мне. Ты и он — это несравнимо.

— А что вчера? — интересуюсь я, чувствуя, как краснеют щеки — и от взгляда Антона, и от его слов.

— Вчера он был трезв, как ни странно. Про Катю спрашивал. Он ей запрещает со мной видеться, потому что, по его словам, я негативно на нее влияю. Катька злится, конечно, у них отношения сложные… Я просто пытался как-то успокоить его, потому что он ей потом жизни не даст, объяснить… Мы только о ней и говорили, а потом ты вышел и…

— Он слышал наш разговор, да?

— Да.

— И что сказал? — я вспоминаю силуэт Артема за спиной Миронова. И тот физически ощутимый взгляд, которым он прожигал мою спину, пока я шел по подъездной аллее.

— Про тебя спрашивал. Я сказал, что это не его ума дело.

Я знаю, что Антон не договаривает. Наверняка Артем вчера прошелся по мне, будто каток, но я не жажду выслушивать эти гадости, поэтому не уточняю.

— Он ведь не оставит тебя в покое… — предрекаю я. О, моя уверенность тверда, как никогда. Тот прежний Кирилл больше всего в жизни хотел именно то, в чем ему отказывали. И этот Артем такой же. Он не отступит. Не теперь, когда желаемое ускользает из его рук.

— Посмотрим, Кир, — устало вздыхает Антон. — Не хочу больше о нем говорить. Не хочу, чтобы он становился между нами. Пожалуйста.

Я медленно киваю. Хорошо бы и правда выбросить его из головы, потому что времени не так уж и много и тратить его на какого-то мудака совсем не хочется. Но как это обычно и бывает: решить — гораздо труднее, чем сделать.

В тот день Антон молчалив, задумчив. Даже мама замечает это, спрашивает у него, все ли в порядке. Он отвечает «да», улыбается, но никого обмануть ему не удается. Вечерние сумерки быстро прогорают, небо становится темно-синим с яркими крапинками-звездами.

— Мама, можно он останется? — спрашиваю я, выйдя на кухню. Антон в моей спальне, листает учебник по химии, но вряд ли он способен сейчас учиться.

— На ночь? — уточняет она, только чтобы потянуть время. Я вижу ее неуверенность, сомнения. Что делать, если она откажет? — А что скажет его мама?

— Она даже не заметит, — фыркаю я, но тут же добавляю: — Но он позвонит и предупредит. Мама, пожалуйста.

— У него какие-то проблемы?

Что мне ответить? Не могу же я ей рассказывать об Артеме. Это не моя тайна. Да и мама вряд ли воспримет такие подробности благосклонно. Она и так перебарывает себя ежедневно, и только Богу известно, каких усилий ей стоит принимать наши с Антоном отношения.

— Я просто нужен ему, — произношу я и тут же сжимаюсь. Звучит, как в сопливых мелодрамах — глупо и двусмысленно. Но мама глядит на меня внимательно, будто снимает шелуху, под которой прячется истина. Потом медленно, будто бы с трудом, кивает.

— Пускай остается. Не забудьте предупредить его мать.

— Не забудем. Спасибо, мама! — горячо благодарю я. Преодолеваю разделяющее нас расстояние, целую ее в сухую, словно пергаментную щеку. Она вдруг хватает меня за предплечье, смотрит прямо в глаза, тихо произносит:

— Кирилл, смотрите только…

— Не продолжай, — тороплюсь я ее перебить. — Мы… — щеки горят, будто их кипятком обварили… — не собираемся. Мама, прошу! — в конце концов, вымученно выдыхаю я.

— Иди уже, — она улыбается и бормочет себе под нос: — Не будут они…

Антон все еще листает учебник, когда я возвращаюсь в спальню. Я тяжело вздыхаю, сажусь рядом, вынимаю книгу из его безвольных рук и откладываю в сторону. Он поднимает на меня взгляд, тянется за поцелуем. Я немного откидываюсь назад, кладу ладонь ему на щеку и шепчу:

— Останешься?

— А Дарья Степановна?

— Она разрешила.

— Серьезно? — видно, как эта новость обрадовала Антона. Он улыбается, поворачивает голову, прижимается горячими губами к моему запястью. Там заполошно бьется пульс, а Антон, будто нарочно, проводит по венке языком, посылая по коже табун мурашек.

— Иди в душ. Тебе в школу завтра, помнишь? — Антон с разочарованным стоном отпускает меня, поднимается с кровати, но все же, не удержавшись, обхватывает мое лицо ладонями и целует. Медленно, бережно — так, как он делал это в начале наших отношений. Сердце в моей груди кажется таким большим и горячим, бьется о ребра, будто птица о прутья решетки. Того и гляди — разорвется. Где только вмещается в нем вся та любовь, вся нежность, преданность, тревога, все то, что я испытываю к Антону?

— Я люблю тебя, Краев.

Свой ответ я обозначаю только губами, он беззвучен и легок, словно касание воздуха. Но Антон ловит мои немые слова ртом, выпивает их без остатка. И только потом уходит. Я ложусь на кровать и прижимаю руку к груди — где отчаянно бьется мое живое сердце.

Антон засыпает, уложив голову на мои колени. Нечасто я ощущаю себя с ним… старше, что ли? Сильнее? Но это один из таких моментов. Он не говорит об этом, но я знаю, что отношения с Артемом оставили на нем свои следы. И мне больно осознавать, что моего времени, возможно, не хватит, чтобы исцелить эти раны.

Их исцелит кто-то другой. Когда-то чьи-то руки вот так же будут перебирать его волосы, вдыхать апельсиновый запах его шампуня. Кому-то Антон будет улыбаться и говорить «я тебя люблю». Кому-то, возможно, расскажет о Кирилле Краеве, который когда-то был фрагментом его долгой жизни.

Антон уже давно спит, забавно приоткрыв рот, а я все смотрю на него и никак не могу насмотреться. Жадная, эгоистичная часть моей натуры вопит от горя и тоски. Как же так? Неужто он осмелится впустить в свое сердце кого-то еще? Кого-то, кто займет мое место? Ну уж нет! Пускай он хранит мне верность! Пускай ежедневно приходит на мою могилу! Пускай похоронит себя живьем! Пускай лелеет мою память, как святыню! Но у этого Кирилла нет шанса, потому что тот Кирилл, который любит Антона, гораздо сильнее. И он желает ему счастья.

И я прошу — Бога, судьбу, мироздание, космос, — чтобы на его пути еще встретился хороший человек. Человек, с которым Антон разделит взрослую жизнь, который будет достаточно мудрым, чтобы не ревновать его к мальчику по имени Кирилл, что когда-то давно был частью его жизни. И пускай их путь будет долгим. Пускай никакие беды не сломают их.

Я не замечаю, когда проваливаюсь в сон. Мне снится какая-то погоня, серый асфальт и бурые пятна крови на нем. Снится мертвый папа; одна его рука, оторванной, валяется поблизости. Кровь густеет, становится почти черной. У папы синие глаза, они широко открыты и смотрят в грозовое, тяжелое, будто расплавленный свинец, небо. Потом глаза становится светло-карими, а на дне пляшут янтарные солнышки.

Я просыпаюсь с немым криком на губах. Долго лежу, слушая дыхание Антона, потом вновь соскальзываю в вязкий сон.

Разлепив глаза в следующий раз, я обнаруживаю, что уже утро. Антон ходит на цыпочках, запихивая в рюкзак учебники из моего комплекта. Я так и не вернул их в библиотеку, все думал, что мне будет хватать силы на домашнее обучение.

— Доброе утро, — улыбается мне Антон, заметив, что я проснулся.

Я пытаюсь улыбнуться в ответ, но губы не слушаются. Воздуха не хватает, что-то стальными тисками сжимает грудь. Сажусь на кровати и меня рвет желчью, кровью и остатками вчерашнего ужина.

========== Глава 29 ==========

Комментарий к Глава 29

Мои дорогие читатели. Работа закончена. То, что вы видите ниже - предпоследняя глава. Я не планировала выкладывать последние главы на всеобщее обозрение до тех пор, пока работа полностью не будет отредактирована. Но я не могу видеть эти черновики. Меня мучает этот статус “в процессе”, так как последние главы дались мне нелегко, и я хочу, чтобы это все было наконец-то закончено. Я очень прошу всех, у кого есть возможность, помочь с публичной бетой. Я не хочу сейчас перечитывать эти главы целиком, а потому не могу их отредактировать. Буду благодарна за правки!

Когда я прихожу в себя, день подходит к концу. Солнечный свет заливает мою палату, и в его ласковых объятиях она кажется не такой уж и мрачной. Мысли в моей голове ворочаются лениво — они тяжеловесные, будто каменные глыбы. Я пытаюсь припомнить все, что произошло утром — если это все еще тот же день — и не могу. Только отдельные фрагменты: суетящуюся маму, Антона, вытирающего мои испачканные блевотиной губы. Мне бы смутиться, но я настолько накачан лекарствами, что никакие эмоции сквозь них пробиться не могут. Я слежу за солнечным зайчиком, который пляшет по моей простыне, и вскоре вновь соскальзываю в вязкую дрему.