- Из-за Кирилла? - с трудом узнаю голос Кати Савельевой. Она взволнована или рассержена - не могу понять.

- Да. Я обещал ему завтра прийти, - отвечает Антон.

- Миронов, это уже слишком! Послушай, я понимаю, честно, понимаю, что ты чувствуешь! Но он болен, и то, что ты творишь - глупость!

- Не кричи, Катя! Кирилл… - больше я не слушаю. На негнущихся ногах подхожу к кровати и тяжело опускаюсь на нее. Кажется, я ослеп, потому что предметы перед моими глазами размытые и нечеткие, будто я катаюсь на аттракционе. Только проведя по щекам ладонью я понимаю, что все гораздо проще - это всего лишь слезы. Из-за того, что меня всего лишь предали. Всего лишь человек, которого я впустил в свою жизнь и которому начал доверять.

Не знаю, сколько я так сижу: минуту или час. Только когда дверь тихо скрипит, я вздрагиваю и тщетно пытаюсь вытереть заплаканные глаза. Теперь еще опозориться перед ним - и все, можно и помереть.

- Ну, что, Кира, ты решил? - голос Антона беззаботен. Вряд ли его мучит совесть из-за того, что он растрепал чужой секрет.

- Ты рассказал ей, - произношу я, поднимая на него взгляд. Он вздрагивает и бледнеет, будто я ударил его. Глаза его темнеют, он нервно запускает ладонь в волосы, приводя их в еще больший беспорядок.

- Кирилл, послушай…

- Только ей или еще кому-то?

- Кирилл! Конечно, никому! - кажется, он переживает. Ходит из угла в угол, будто попавшийся в ловушку хищник. Да, Миронов, ты попался на вранье. Не так я хотел узнать о том, что ты и правда не идеален. - Катя не скажет. Она мой друг! Господи, да она такое обо мне знает!

- Но это не о тебе, - с моих губ срывается нервный смешок. Я выгляжу жалко, и мне все равно. - Это моя тайна. И я тебе ее не рассказывал. Ты узнал сам, потому что оказался не в том месте и не в то время. Я никогда не хотел, чтобы ты знал! Никогда!

- Просто выслушай меня, пожалуйста, - шепчет он. Интересно, страдание в его глазах - это только отражение моего? Или ему больно из-за того, что он нарушил какой-то из своих моральных принципов?

- Я не хочу. Я иду домой.

Хочется ли мне в тот момент, чтобы он остановил меня? Да. Пока я иду до двери надежда еще теплится в груди - он сейчас обязательно объяснится, логично разложит все по полочкам, и мы вместе посмеемся над моей глупостью. Он скажет, что я неправильно понял и что он никогда не будет говорить о том, что является для меня такой жуткой болью. Ничего не происходит - ровным счетом ничего! Мне кажется, я слышу, как грохочет мое сердце, но это единственный звук, который нарушает напряженную плотную тишину. Возле двери я все же оборачиваюсь - не могу иначе! - вижу, что Антон сидит на кровати, опустив голову на колени. На мгновение мне становится его жаль, но только на мгновение, а потом я выхожу и, пересилив острое желание хлопнуть дверью, тихо закрываю ее. Телефон я оставляю в прихожей.

Воспоминание угасает, и я медленно размыкаю воспаленные веки.

- Только вы с мамой у меня остались, - шепчу я, уложив Мэри у себя под боком. Она не против, ей не впервые впитывать мои слезы. Она не осудит, не засмеется, не предаст. Правда и утешить она не может.

========== Глава 15 ==========

2 ноября

- Кирюша, тебя к телефону, - мама кладет свой мобильный передо мной. Я точно знаю, что она уже несколько раз разговаривала с Антоном, но всякий раз до этого мне везло: я успевал нырнуть под одеяло и притвориться спящим. Быть может, мама и догадывалась, что я притворяюсь, но лишь тяжело вздыхала и шепотом просила Миронова перезвонить позже. Но сейчас я сижу за столом, передо мной стоит тарелка с овсянкой, а возле локтя лежит мобильный, и я чудесно знаю, кто именно на другом конце провода. На мгновение в голове вспыхивает шальная мысль: будто бы случайно дернуть рукой и сбросить телефон на пол - он здесь кафельный, аппарат, вполне возможно, разобьется. Но, конечно, я не реализовываю эту идею: более чем достаточно, что я разбил свой мобильный из-за истерики. Маме и так приходится работать не покладая рук, чтобы обеспечить меня необходимыми лекарствами, нечего ей пахать еще и ради таких незапланированных трат.

- Кто это? - пытаюсь тянуть время. Может, Антону надоест ждать, и он бросит трубку? Хотя, о чем это я? Об упрямстве Миронова можно слагать легенды. За ним не застоит ждать вплоть до вечера.

- Антоша, - отвечает мама, скрещивая руки на груди. Спелись, значит! Не знаю, что он ей рассказал, но отчетливо ощущаю, что мама поддерживает его, а меня считает капризным ребенком. И это, черт их всех подери, обидно! В этот раз у меня более чем серьезный повод для расстройства.

- М-м-м, - я неопределенно пожимаю плечами. Медленно набираю полную ложку овсянки, медленно подношу ее ко рту, о-о-очень медленно жую. И все это под тяжелым неодобрительным взглядом мамы. Как же это бесит! Навязчивость Антона, бесцеремонность мамы - они оба чувствуют свое превосходство надо мной: маленьким, глупым, вспыльчивым мальчиком. Считают, что лучше знают, что и когда мне нужно делать. В итоге раздражение достигает настолько критической отметки, что я делаю то, что действительно хочу: нажимаю на “отбой”.

- Кирилл! Что это значит, объясни, пожалуйста! - возмущенно требует мама.

- Ничего, я просто не хочу разговаривать, - заявляю я, отодвигая от себя тарелку.

- Но Антон же будет звонить! Как, скажи на милость, мне объяснить ему твое поведение?

- Скажи ему, что я умер! - голос дрожит от злости. Не помню, говорил ли я когда-либо прежде с мамой в таком тоне. Наверное, мне должно быть стыдно, но беда в том, что на деле не стыдно ни капельки.

- Кирилл! - потрясенно выдыхает мама. Она говорит что-то еще, но я уже не слушаю: выскакиваю из кухни, метеором проношусь по коридору и забегаю в свою комнату, напоследок громко хлопнув дверью. В этот момент я ненавижу их всех: маму, которая считает меня вечным дурачком и причиной всех возможных ссор, Антона-предателя, который так жестоко обманул меня, и даже Мэри - вечное напоминание о моем одиночестве.

Не знаю, сколько я сижу вот так, прислонившись к двери и уставившись в одну точку. Оцепенение спадает лишь тогда, когда я слышу шум в коридоре - кажется, мама собирается на работу. И действительно - через несколько минут она выходит из квартиры, не сказав мне и слова. Видимо, злится слишком сильно, и я раздраженно стискиваю зубы: до появления в нашей жизни Антона у нас никогда не было серьезных недомолвок. И это тоже его вина! Наверное, это не слишком справедливо - обвинять его во всех смертных грехах, но меньше всего меня сейчас интересует справедливость. Трепаться обо мне с посторонними - тоже не слишком-то честно.

Я тяжело поднимаюсь на ноги и воровато выглядываю в коридор. Предосторожность, впрочем, излишняя - на вешалке нет маминой куртки, в квартире стоит гулкая тишина, нарушаемая лишь размеренным ходом старых часов. Она действительно ушла, не сказав мне и слова. Если я умру в течении ближайших нескольких часов, то мы так и не помиримся больше никогда. И уж в этом-то наверняка будет виноват Миронов: завлекать на свою сторону мою маму, когда сам виноват в ссоре, - ужасная подлость.

На кухне начинает звонить стационарный телефон. Я приближаюсь к нему на носочках, будто к бомбе, которая взорвется от одного неверного движения. Конечно, можно было бы и не снимать трубку, но, возможно, это мама, а я ведь обещал ей, что впредь не заставлю так волноваться после того инцидента, когда уснул. Но, если говорить откровенно, я не думаю, что это она. Более того, мне даже хочется, чтобы звонила не мама, а… ну, да, Антон. Наверное, есть какая-то странная привлекательность в роли обиженного, этакой жертвы, в руках которой право либо помиловать, либо казнить обидчика. Помнится, мне и в детстве нравилась эта игра, но тогда-то поводы были в основном надуманными, высосанными из пальца. Просто разыграная сценка, где я был избалованным принцем, чуть ли не топающим ножкой, и подсознательно ликующим от осознания, что все идет по моему сценарию. В этот раз все иначе: обида настоящая, и я не уверен, что в мире вообще существует цена, способная окупить предательство. Но мне все же интересно, что может сказать Антон, ведь тем вечером он даже не пытался оправдаться. Придумал что-то? Отрепетировал?