– Нет, то был не март. Это было июль, потому что Катька была в лагере, – размышлял Митя. – В первый раз она поехала в лагерь в 13 лет, а когда лифт меняли, это уже мы ее второй раз отправили в то же место. Значит, ей было 14, то есть 2014 год, июль. Маме стало скучно, и она приехала просто так. Мама знала, что Люба на гастролях в Италии, и посчитала себя свободной от предупреждения.
Жена Мити работала в администрации симфонического оркестра, гастроли планировались давно, и Митя говорил маме о них. Была середина лета, он приехал с работы и ещё издали увидел на лавочке у подъезда знакомую фигуру, оглядывающую свои сумки. У мамы уже был мобильный телефон, но она объяснила, что приехала недавно, а Митя ей сам говорил, во сколько обычно приходит с работы.
Стало почти темно и ощутимо прохладнее, Митя поёжился. Машина едва слышно тарахтела, мигая лампочками аварийной остановки. Он решил сесть внутрь. Захлопнув дверь, стал бесцельно нажимать кнопки радио.
– Что получается, – бормотал Митя, – прошло 13 лет. Дочь выросла. Мама приезжает без звонка. Лифт не работает. Какие выводы? Никаких. Пока никаких. Что ещё было в том году? Не помню. Ничего, блин, не помню. Катька начала ходить. Люба сидела дома лет до трех. Я работал. Таак, – протянул он, подытоживая.
В памяти возникали картины детской кроватки, располневшей Любы, торта с одной свечкой и всё. Это всё, что он помнил за тот год, не считая истории с неработающим лифтом. В голове трудноуловимо метались обрывки и намёки. Массажист приходит массировать Катьку. Митя гуляет с коляской в соседнем парке. Новый 2001 год отмечается дома, впервые вдвоем без друзей и ресторанов. Опасения, что взрывы петард за окном разбудят ребенка. Но дочь проявляет удивительное равнодушие к хлопкам, не стихающим до 4 утра. Зато, когда Митя на кухне уронил вилку, и она звякнула по кафелю, через закрытые двери детской спальни донесся закатистый плач. Вот и всё, что удалось наскрести: пару праздников, прогулка с коляской, массажист и звон упавшей вилки.
Митя обратил внимание на телефон, закрепленный у лобового стекла. Пришло новое сообщение, и, похоже, было несколько старых непрочитанных. Взял прочесть. Одно с рекламой, другое от Любы час назад: «Купи арбуз». Второе от неё же только что: «Ну ты где?».
Митя ценил, что она не звонила. Никогда – с первого дня знакомства. И он не звонил. Терпеть не мог, когда кто-то звонил ему, и никогда не делал этого сам, и не принимал входящий вызов, если абонент не определялся.
Ответил Любе: «Я на мойке». Он делал так иногда, если надо было объяснить задержку. Даже если бы на другой день она бы увидела, что машина грязная, и спросила об этом, всегда можно сказать, что большая очередь совсем не двигалась, он плюнул и уехал. Необходимость в такой маленькой лжи не обязательно прикрывала ложь большую. Иногда не хотелось пускаться в долгие объяснения, как, например, в тот вечер, когда он повез домой в стельку пьяного шефа. Не та история, чтобы рассказывать жене.
Начальник его, а, точнее, полноценный хозяин, был «владельцем заводов, газет и пароходов», как любил хвастать Митя перед друзьями. И среди множества активов имел здание в глубине арбатских переулков, активно сдаваемых под офисы. Сотрудником, ведающим контактами с арендаторами, и был Митя. Регулярные встречи с партнерами всех видов выбивали из Геннадия Львовича остатки здоровья, поэтому после особенно крепких загулов он по нескольку дней не был доступен ни по каким каналам. У шефа был персональный водитель Пашка, но тот часто где-то пропадал по поручениям и не спешил возвращаться. Доставить начальника домой, случалось, было «почётной» обязанностью Мити, но рассказывать про это Любе не хотелось. Эти детали могли нарушить ту ауру серьезных и ответственных обязанностей, которую обрисовал Митя вокруг своей работы, кое-где изрядно приукрасив. К тому же, он старался обходить тот факт, что шеф был на 11 лет его моложе. В свои 47 лет он давно уже не тянул на Митю, Диму и даже на Дмитрия. Но так уж повелось, что с самых школьных, а может и детсадовских дней, был он для всех Митей. Разве что новые арендаторы называли его первое время Дмитрием Алексеевичем.
Митя решил, что пора ехать домой. Ему было тоскливо, он столкнулся с чем-то незнакомым и сильным. Сильнее, чем сама жизнь. Это и была жизнь, только теперь Мите словно открылись какие-то тайны. Кто знает, может быть, все так живут и не догадываются. И он не должен был догадаться – не положено это знать людям. Может, это само мироздание так устроено.
– А что, если хуже, – думал, он, – что, если это чей-то эксперимент или какая-та последовательность вроде компьютерной программы. Сидят где-то какие-то люди или нелюди и дергают за ниточки, подкидывая Мите события по одному только им известному сценарию.
Немного поколебавшись, Митя придавил педаль, и машина послушно стала ускоряться. Он решил ехать совсем другим путём, через Измайлово, кольцевую дорогу и заехать к себе в район с той стороны, откуда обычно не приезжал. Ближе к Сокольникам заморосил дождик, а на Черкизовском мосту щётки еле справлялись с сильным ливнем. Попытки вспомнить, был ли ливень тогда в Твери, не дали результатов.
2
Мест для машины во дворе не находилось. Пока крутился в поисках, Митя вспоминал, приходилось ли ему искать парковку после поездки в Тверь, но сам себе приказал остановиться, подозревая у себя паранойю.
Зайдя в подъезд, он с опаской взглянул на закрытые двери лифта и решил идти пешком к себе на двенадцатый этаж. Поднимался тяжело, медленно, почему-то прислушиваясь к себе.
Люба вышла из ванной, закручивая полотенце на голове, спросила:
– А где арбуз?
– Совсем забыл. Катька дома?
– Спит уже. Тут так грохотало, мне из ванной слышно было. Я ложусь, а ты как?
– Слушай, ты не помнишь, когда машину угнали, что ещё происходило в те дни?
– В смысле? – глаза жены удивленно раскрылись.
– Ну что там было ещё? Ты где была накануне и где была потом? Что делала?
– Я так не вспомню. А зачем тебе?
– Знаешь, мне кажется, события повторяются.
– О! Машину, что ли, угнали? – Люба ответила немного игриво.
– Нет, ну вообще во всяких мелочах повторяются. А, может, и машину теперь угонят. Вот я хочу разобраться, мне кажется это или нет.
– Да, – протянула супруга, – ты не зря фантастику в отпуске читал. Чего ты там читал-то?
– Фармера. Да это вообще не про то.
– Я если вспомню чего-то, скажу. Ладно, мне завтра до репетиции надо успеть прийти. Я спать пойду, – Люба чмокнула его в щеку, ещё немного покрутилась на кухне и ушла.
Митя умылся, включил телевизор и развалился на диванчике. Перебирая каналы, он нашел какой-то старый советский фильм.
– Она считает, я перечитал фантастики, – подумал он и обратил внимание, что нервно отбивает пальцами по телевизионному пульту какую-то дробь. – В отпуске, в отпуске… Так! А когда я был в отпуске? И машину у меня когда угнали?
Митя вскочил, быстрым шагом вошел в гостиную и достал из шкафа коробку, в которой беспорядочной бумажной кучей хранились семейные документы. Важные, такие как свидетельства о рождении, хранились там вперемешку с давно не нужными, такими как инструкция для пылесоса, выброшенного на помойку ещё несколько лет назад. В этой папке Митя нашел копию обращения в милицию по поводу угнанного автомобиля. Документ был датирован 29 августа 2002 года.
– Никогда не думал, что пригодится эта бумажка, – сам себе негромко сказал Митя. – Может, и правда, не надо ничего выкидывать.
Затем он подошел к той стене в коридоре, на которой висели фотографии в рамочках. На одной из них он с Любой стоял на фоне Эйфелевой башни и, кроме изображения сердечка и надписи «Paris», в левом нижнем углу он прочитал дату – 14.07.2002.
– Так, – сказал Митя, глядя на парижскую фотографию. Получалось, что сначала он два раза пропустил поворот в Твери, потом ездил в Париж, потом угнали машину. Сейчас он два раза пропустил поворот, но в отпуске он этим летом уже был, в Испании. Значит, если всё-таки ожидать повторный угон машины, то надо признать, что события не обязательно идут в строгой последовательности друг за другом. Тогда кроме поворотов ничего не остается, и он всё придумал.
