– Ну, раз ты так считаешь…

Маршрут, порядок действий, снаряжение, тактика – все было рассчитано, абсолютно все.

Ювелирная работа, в которой Басте отводилась ключевая роль.

Дед расхаживал взад и вперед по гостиной между тазиками и банками с краской, как будто по сцене. Полный воодушевления, он уже верил в успех.

– Мы останавливаем его машину, он выходит, и тут – раз-два! – мы его хватаем и увозим. Несколько секунд – и нас уже след простыл.

– Куда мы его денем?

– Засунем в багажник моего “пежо”.

Да, такой вместительный багажник когда-то должен был пригодиться. Но без подготовки такое не проделаешь, неплохо бы потренироваться.

– Ну вот, Коко, завтра и начнем.

Он провел сомкнутыми пальцами по губам, как бы закрывая рот на молнию.

– Держи язык за зубами. Иначе все испортишь.

Да, конечно, я крепко-накрепко закрыл рот. Завязал его и сделал узелки, как на куске мяса для жаркого, которое по воскресеньям покупала мама и которое опутывали шпагатом так, словно боялись, что оно убежит. По официальной версии, я ходил к деду помогать с ремонтом, а вечером, когда родители спрашивали, как продвигается работа, я давал уклончивые ответы, щедро сдабривая их всякими “шпаклевками”, “грунтовками”, “затирками”, “высокопрочными стеклообоями” и “обойным клеем”. Показывал ладони, которые Наполеон мазал мне краской перед уходом. Было немного стыдно врать, но Наполеон придавал своему великому делу такое значение, что я не мог его предать.

На самом деле было так: Наполеон привозил меня на старую буксирную тропу неподалеку от города, на берегу канала, где стояло на приколе несколько барж, большей частью заброшенных. Согласно твердому убеждению деда, машина ведущего обязательно поедет по шоссе, которое пересекается с дорогой, где мы спрячем машину.

– Он прибудет с юга, – сообщил Наполеон, – и направится на север, в сторону спорткомплекса. С какого перепуга ему искать другую дорогу?

Вот до чего я любил своего деда. На споры времени не было. На подготовку осталось всего три дня.

– Я все предусмотрел. До мельчайших деталей.

Он покопался в пакете с кормом, хлопнул в ладоши, топнул ногой, рассыпал комочки корма вдоль дороги до того места, где Басте предстояло упасть и притвориться мертвым.

– Немного кетчупа – и порядок, – объяснил Наполеон. – Этот обязательно выйдет из машины.

– Ты уверен?

– Конечно. Однажды он сказал, что у него была собака. И что он обожает собак.

Действительно, причина веская. Наполеон понимал, что я колеблюсь.

– А теперь, если ты ставишь под сомнение мои приказы и мою стратегию…

– Я просто хотел уточнить – и все!

Он погрузился в раздумья, глядя неведомо куда и постукивая пальцем по подбородку.

– Как сейчас помню, это было семнадцатого января семьдесят девятого в Валансьене: тогда он и говорил о своей собаке.

– У тебя железная память.

Три дня я играл роль ведущего, который выходит из машины, чтобы оказать помощь Басте: тот научился по команде моментально укладываться на обочине. Он высовывал язык и виртуозно притворялся мертвым.

Наполеон подкрадывался сзади и утаскивал меня, зажав мне ладонью рот. Я делал вид, будто отбиваюсь. И в два счета оказывался в багажнике. Наполеон останавливал секундомер и объявлял:

– Семнадцать секунд – и он в багажнике под замком. Железно! – Потом, хлопнув по капоту, говорил: – Славная машинка, мой “пыжик”!

Все эти дни, помогая деду готовиться к великому делу, я испытывал смутное беспокойство. У меня создалось ощущение, будто он идет по канату над пропастью, но все равно мы смеялись и шутили. Организация похищения Этого превратилась в самую увлекательную на свете игру.

В полдень Наполеон открывал банку сардин, одну бросал Басте – тот ловил ее на лету, – остальные по очереди аккуратно подцеплял ножом и выкладывал на куски хлеба. Мякиш быстро пропитывался маслом, оно капало нам на штаны, но мы не обращали внимания.

– Дед, – однажды спросил я, – мы собираемся запихнуть Этого в багажник, так?

– Ты понятливый.

– Хорошо, а потом? Что мы с ним будем делать?

Он понимающе улыбнулся с видом человека, у которого все под контролем.

– Хе-хе, я же тебе говорил, Коко, я ничего не пускаю на самотек. Все просчитано.

Наполеон указал пальцем на пришвартованные у берега канала баржи.

– Видишь вон ту баржу? Мы его на ней спрячем.

– Но он же сбежит!

– Меня бы это удивило. Ну разве что он любит купаться в ледяной воде. Потом я отчалю.

Он трясся от смеха так, что уронил сардину.

– Э-э… Ты хочешь сказать, что…

– Вот именно. Здорово, да? Я смоюсь. О, ненадолго. На несколько недель, просто проветриться. Надо проучить недотыку! Хочет меня закрыть – пусть побегает. Что ты на меня так смотришь?

– Ты умеешь управлять баржей?

Он пожал плечами:

– Подумаешь! Тоже мне проблема! Вряд ли это труднее, чем водить машину.

– А куда ты поплывешь на барже вместе с Этим?

– В Венецию. Пусть отдохнет от своего транзистора. Увидит что-то еще, кроме трибун спорткомплекса или этих многофункциональных залов, где в сортирах никогда нет туалетной бумаги. Вольный ветер! Вольная жизнь! Думаю, он не станет задавать слишком много вопросов.

Я улыбнулся. Воображение унесло меня ввысь, я увидел баржу Наполеона на венецианском Большом канале, услышал, как ведущий донимает деда бесконечными вопросами, написанными на зеленых, красных, синих карточках. Он прав, это великое дело. Игра ва-банк, которая войдет в историю. Мне так нравилось, когда он ощущал себя сильнее всех на свете.

Дед посмотрел на часы:

– Итак, раз уж мы заговорили об Этом…

Наполеон нашел нужную радиостанцию. Голос ведущего, поначалу невнятный и далекий, зазвучал яснее. Вопросы следовали один за другим, вязкие как повидло. Может, он и вправду нас ждет?

– Потерпи немного, приятель, – произнес Наполеон, – совсем скоро ты сорвешь банк. Мы идем!

И мы пошли. В ту среду Наполеон, свежий как горный ручей, бросил прощальный взгляд на свой дом. Ночью я плохо спал, и у меня немного слипались глаза. К нетерпению примешивалась легкая тревога, и я спрашивал себя, правильно ли я поступил, никому ничего не сказав. Но непоколебимая уверенность Наполеона развеяла все сомнения:

– Мы на финишной прямой, Коко!

Наконец мы отправились в путь – к буксирной тропе, на верном “пежо”, с запасом собачьего корма и несколькими бутылками кетчупа. Баста вальяжно расположился на заднем сиденье, словно голливудская звезда. Наполеон дернул ручной тормоз и постучал по часам на приборной доске, проверяя, нормально ли они работают.

– Все просто супер! – радостно воскликнул он. – У нас еще полчаса.

Мы вместе обошли машину. Дед попинал шины, чтобы удостовериться, что они не спущены. Я проделал то же самое. Он остановился у багажника, задумчиво трогая подбородок.

– Я тут кое о чем подумал, Коко. Так, ерунда, но все-таки… Этот – сколько он весит, на твой взгляд?

– Откуда я знаю? По радио не очень-то поймешь.

– Вот будет смешно, если он окажется слишком длинным и его лапы сюда не влезут. Надо бы проверить.

Сказано – сделано. Он открыл багажник.

– Я туда заберусь, Коко, и мы прикинем. Быстрее, надо поторапливаться.

Он залез в багажник и поджал ноги. Наискосок – в самый раз.

– Закрой, Коко, хочу посмотреть, как тут внутри.

Хлоп. Молчание. И все. Прошло несколько секунд.

– Дедушка, ты там?

– А где, по-твоему, я могу быть? Ушел танцевать джерк? Открывай.

Баста посмотрел на меня. Мне стало смешно. И я сказал:

– Не могу. Ключи у тебя.

На несколько секунд воцарилась тишина. Потом из машины раздался рев:

– Твою мать!

Оценив таким образом свое положение, дед занервничал, заворочался внутри багажника, стал бить ногами и молотить кулаками. Бесполезно. Ловушка захлопнулась.