– Я бы с удовольствием прихватила его домой, чтобы там прочитать. Можно?

Эта невероятная поддержка застает меня врасплох.

– Вы это сделаете? Потратите время на чтение моей работы?

– Конечно!

Миссис Крэннон закидывает еще одну конфету в рот и отправляет обертку в переполненную мусорную корзину за ее спиной. Там полно фантиков от конфет и пустых бутылок из-под газировки. Очевидно, она так же заботится о своем питании, как и я о своем, то есть совсем не заботится.

– Я же работаю с тобой над школьными постановками и знаю, что ты талантлива. Ты заставляешь смеяться до слез своими великолепными импровизациями и остроумными замечаниями.

Я сильно краснею. Снова.

– Спасибо. Большинство людей это раздражает.

– Ну, большинство людей не мечтают стать писателями-юмористами. Ты думала о том, что будешь делать после окончания школы? Поступишь в колледж? Или поищешь стажировку? Если ты планировала и то, и другое, лучше присмотрись к Университету Южной Калифорнии: у них невероятный курс для сценаристов – там учился Спилберг, – и ты сможешь стажироваться во время весенних и летних каникул в Лос-Анджелесе. Лучшее из обоих миров.

Я тереблю застежку молнии на моей курточке из кожзама, которую я купила в секонд-хенде прошлой осенью. Я опасалась разговора о моем безденежье. Второй раз за сегодня. Не такая уж это большая проблема, и обычно меня это не беспокоит, но сейчас я впадаю в ступор, так как это действительно влияет на мое будущее.

Однако я считаю миссис Кэннон хорошим человеком, поэтому говорю ей правду:

– На самом деле, я не уверена, что у меня хватит денег на колледж. Я думала утроиться на работу здесь, чтобы хватало нам с бабушкой, а в свободное время писать. А если получится собрать денег, то снять несколько короткометражек.

Она хмурится. Тихое тарахтение компьютера сменяется тишиной, как только он переходит в спящий режим. Даже ему неинтересно, что творится в школе после уроков.

– А ты смотрела, что требуется, чтобы взять кредит? На учебу я имею в виду.

Так и знала, что она это спросит.

– Смотрела. Но даже мысль о таком долге пугает меня до чертиков. Ведь у меня нет родителей, которые могут подстраховать.

Она закатывает фиолетовые рукава своей яркой туники, открывая браслет из черных бусин, который трижды обвязан вокруг ее запястья. Еще одна конфета исчезает со стола. Она поедает их с такой скоростью, что можно лишь позавидовать. Если бы поглощение шоколада включили в олимпийскую программу, то Крэннон наверняка завоевала бы медаль. Сейчас она выглядит так же впечатляюще, как Симона Байлз[8].

– Понимаю, – говорит миссис Крэннон, но так, что мне очевидно: она не понимает. – Правда. Но ты должна думать об этом как об инвестициях. В себя, в будущее. Да, звучит избито, и ты уже не раз слышала это от Русенквиста, но ты так молода, способна, амбициозна. И просто обязана решиться на это.

Я киваю, но чувствую себя немного опустошенной. Так происходит всегда, когда люди читают проповедь «следуй за своими мечтами» тому, кто «делает то, что должен», хотя всей душой желает обратного. Возможно, они безрассудны и не боятся рисковать, но я не такая.

Миссис Крэннон чувствует, как изменилось мое настроение, хотя я изо всех сил стараюсь скрыть это. Мне не хочется показывать свою уязвимость так же сильно, как засовывать голову в ведро с личинками. Но она все поняла.

Вытирая шоколад в уголке рта, она говорит:

– Я помогу, чем смогу, Иззи. Стряхну пыль со старых контактов, поищу, кто предлагает оплачиваемые стажировки и куда можно отправить твои работы. Попасть в УЮК было бы здорово, но это не единственный путь в индустрии. – Она улыбается мне, и я не могу не улыбнуться в ответ. – Мы что-нибудь придумаем. Я обещаю.

Когда через двадцать минут я – с животом, набитым конфетами Reese’s и мольбами о том, чтобы миссис Крэннон действительно понравился мой сценарий, особенно после такой невероятной поддержки с ее стороны, – отъезжаю от школы, то понимаю, что мои чувства к ней никак не связаны со стокгольмским синдромом. Она мне нравится просто по-человечески.

А значит, у меня есть сердце. Кто знал?

19:58

– И тут выясняется, что у меня действительно есть орган сердечно-сосудистой системы, – ликующе заканчиваю я.

Я сижу в закусочной с Аджитой и Дэнни, моими лучшими друзьями во всем мире. Нас объединяет любовь к начос и высмеиванию всего и вся.

«Закусочная Марты» оформлена супертрадиционно: неоновые вывески, музыкальные аппараты, кабинки с диванами вместо стульев и двухцветная плитка на полу. Здесь невероятно дорого: нужно заложить жилье, чтобы оплатить их гамбургер, но картофель фри они жарят как минимум восемнадцать раз, поэтому он самый вкусный в мире. Уверена, ты не пропустила шумиху, которая развернулась перед их открытием. Об этом писали многие люди, которым нравится публиковать в соцсетях цитаты Мэрилин Монро и плакаться о том, что они родились не в пятидесятых годах прошлого века. Типа успокойтесь. У нас все еще есть молочные коктейли и расизм.

Кстати, именно у Марты подрабатывает моя бабушка Бэтти, выпекая блинчики. Хотя это не совсем подработка, а ее единственное место работы. Зато звучит эффектно. Вот только ей приходится по двенадцать часов в день проводить на ногах, из-за чего они почти постоянно болят, но уволиться бабушка не может. Вот почему я не отправлюсь в колледж. Дело не только в плате за обучение. Мне нужно остаться в родном городе и шевелить задницей, чтобы она наконец могла отдохнуть после стольких лет тяжелого труда. Пришла моя очередь зарабатывать деньги.

Как бы то ни было, я только что рассказала друзьям о разговоре с миссис Крэннон и о том, как пришла к выводу, что не так мертва в душе, как думала раньше.

– Интересная гипотеза, но наверняка ошибочная, – заправляя за ухо прядь черных волос, отвечает Аджита и делает глоток яблочно-карамельного молочного коктейля. На ее руке все еще виднеется татуировка хной, которую она сделала на свадьбе кузины в прошлом месяце. – Мне не верится, что ты искренне заботишься о людях. В действительности, за исключением инопланетного паразита, который питается твоим мозгом, ты способна любить не более трех человек, и это место уже занято мной, Дэнни и Бэтти.

– Это точно, – соглашаюсь я.

Учуяв запах сожженного блинчика, я пытаюсь разглядеть сквозь окошко для подносов, не бездельничает ли Бэтти на огромной хромированной кухне. Но не вижу ее. Вероятно, она перекидывается грязными шуточками с посудомойкой, прихлебывая из своей фляжки. [Стоит уточнить, что посудомойка – это человек. Не техника. Бабушка, может, и чокнутая, но не станет разговаривать с кухонной техникой.]

– Круто, что Крэннон прочитает твой сценарий, – говорит Дэнни, помешивая свой бананово-молочный коктейль с соленой карамелью тремя огромными соломинками. На нем грязная футболка с покемоном, которую я дарила ему еще на двенадцатилетие. У него такой пугающе низкий индекс массы тела, что он все еще влезает в нее. – Ведь она не обязана этого делать.

Я усиленно киваю.

– Вот-вот! И при этом она меня хвалила.

Ей даже нравятся мои импровизации во время репетиций. А когда я заявила, что большинство людей это раздражает, она отмахнулась. Ей искренне нравятся мои подшучивания.

– По-моему, эту женщину пора упрятать в психушку в соответствии с законом о психическом здоровье, – любезно заявляет Аджита.

Я сдуваю ей на лицо взбитые сливки. Они приземляются на нос, и Аджита слизывает их своим шокирующе длинным языком. Она из Непала и ростом не больше метра, зато язык у нее длиннее, чем у сенбернара. Если бы я пролила свой коктейль на пол, то она могла бы не оставить от него ни капли, даже не наклоняясь. Это реально круто.

– Ну, я считаю Иззи забавной, – бормочет Дэнни, прячась за буйной копной спутанных волос.

Мы с Аджитой обмениваемся пораженными взглядами. Дэнни ни разу в жизни не делал мне комплиментов. Даже после смерти моих родителей, когда мне было пять лет, наша дружба основывалась на добродушном подтрунивании.