— Но даже так, Кит же… всегда был Китом, не так ли? Он всегда был самим собой, он не менялся, а просто открылся тебе и подобным способом.

Гаррет подходит к нему и присаживается рядом, приваливаясь боком к другу.

— Давай, вставай, я приготовлю тебе вкусняшек, и перестань мучать Кита. Ему тоже несладко приходится, и он тоже старается, а ты ведёшь себя действительно некрасиво, хоть это понимаешь?

Ему ничего не отвечают. Жёлтый паладин пускает мягкий смешок и закидывает синему руку за плечи.

— Кит всегда остаётся Китом, Лэнс. Это он, тот, кем ты восхищался и на кого равнялся, кто уважал и тебя, и он именно такой и есть, которому в тот момент был нужен и ты.

МакКлейн прикусывает губу и лишь хрипит что-то невнятное, не желая зацикливаться на той невзначай брошенной фразе Гаррета.

Он всегда был именно тем Китом, и все те образы и есть именно Кит.

Лэнс понимает это, но смириться как с этим, так и с тем, что Кит его предал, не может.

====== Глава 19 ======

Когда Кит на еле плетущихся ногах, наконец, добежал до комнаты, он в обессилии упал на кровать.

Когане даже не знал, что могло быть ещё хуже той ненависти, того всепоглощающего чувства отвращения и тех глаз, столь яро его проклинающих.

Он знал, что всё. Больше ничего не будет. Ничего ни капли никогда не будет.

Ничего уже давно ни капли не было.

Как бы ни пытался, ни старался, Кит больше не мог заснуть. Он мог лишь ворочаться и продолжать вспоминать о той ненависти, продолжающей разрывать его душу в клочья, на части, хотя, казалось бы, больше рвать было уже и нечего. Убитые глаза пытались зацепиться за что-то, но ни за что не цеплялись в той опустошённости. Он даже не знал, что ему сделать, чтобы побыстрее заснуть, чтобы перестать думать об этом, столь мучительном и столь отравляющем его сознание.

Наверное, если он попросит Широ или Аллуру вырубить его, они не согласятся, да?

Кит даже смог в том состоянии горько усмехнуться.

Какой же он жалкий сейчас.

Когане знал с самого начала, что эти чувства не сулят ничего хорошего, что это всегда сложно, всегда запутанно.

Но что больно настолько?

Нет, подобного он не мог никогда даже предположить.

Красный паладин с силой прикусил губу.

Он знал, что Лэнс не простит его, знал тогда, когда решил упиваться его любовью, но никогда не думал, что всё обернётся именно так. И Кит действительно больше не знал, что делать, кроме как ненавидеть себя за то, что он жалкий настолько, что в настолько противном свете воспользовался ситуацией.

Лэнс прав.

Лэнс во всём прав.

Но того, что ежесекундно хочется рвать, метать, кричать и биться от того всепоглощающего чувства апатии, отчаяния и омерзительности, это не отменяет.

Когане прикрыл глаза.

Он понимает, почему его ненавидит Лэнс, почему себя ненавидит и он сам, но он не понимает лишь того, почему его не ненавидят все остальные. Настолько добрые и чуткие? Нет, Кит им был благодарен, однако если бы ненавидели и они его, было бы гораздо проще.

Правильнее.

Он жалок.

С этими тупыми чувствами он жалок.

Из-за этих тупых чувств он и завёл ситуацию в настолько неправильное и ужасное русло, в такое, которого никогда не должно даже было и быть в помине.

Тупые чувства.

И от них надо избавляться, как ради своего душевного спокойствия, как ради Лэнса, так и ради остальных.

Потому что ничего уже никогда не будет, как бы он ни старался или ни хотел.

Всё кончено.

Уже давно.

Кончено, даже не начавшись. Кончено то, у чего даже не было и шанса.

«Тупой глупый Кит. Ты сам всё разрушил», — пытался говорить он себе.

Нечего винить Магиус или судьбу.

Однако даже ненавидя себя и то, как обернулась ситуация, он не жалел. Ни в коей мере не жалел. Кит бы и не смог тогда по-другому никак поступить, не смог бы отказаться, он сломался бы в любом случае, так что он не жалел. Убеждал себя, что не жалел. Но неважно. Как бы его самого не ненавидело сейчас всё, у него остались хотя бы те воспоминания, лелеющие лишь душу.

Плевать, что сейчас он ушёл, ведь тогда он его любил.

Когда Кит вновь открыл глаза, его взгляд случайно упал на тумбочку, и он почему-то вспомнил тот глупый момент с подарком в начале болезни Лэнса.

— Эй, Кит, почему ты его не носишь, эй! — восклицал Лэнс и нарочито дулся. Он уставил руки в боки и напирал. — Я так страдал, чтобы сделать его у тех Вакху-как-то-там, а ты не дорожишь им, ну эй!

— А давай вот без беспричинных обвинений, — выпалил красный паладин, ёрничая, а после мягко улыбнулся ему, успокаивая и голосом, и взглядом. — Я не ношу его именно потому, что дорожу.

МакКлейн недоумённо уставился на него, явно не понимая смысла фразы.

— Ну то есть… — Кит замялся и поправил чёлку. — Мы вроде как на войне, да?

И пусть Когане и не так дорожил тем браслетом ранее, когда увидел его впервые, не в силах отвязаться от навязчивых мыслей, что любовь неправильная, то сейчас, на момент этого разговора, он был ему слишком важен, важнее почти любой вещи.

— И если в одном бою он потеряется, отрежут, рассыплется, и… — Когане скосил взгляд, сминая губы. — В общем, я не хочу, чтобы с ним… — парень осёкся, вспоминая слова, которыми МакКлейн характеризовал тот ритуал, желая произнести именно их, в то же время больше и пугаясь от них. — О боже, не верю, что скажу что-то столь слащавое, — он протяжно выдохнул ввысь, а после вновь посмотрел именно в те ожидающие чего-то глаза. — Чтобы с нашей любовью, заключённой в нём, что-либо случилось.

— О Кииит, — Лэнс пролепетал, просиял до невозможности, притёрся к нему носом и посмотрел такими влюблёнными глазами, что у Когане снова внутри всё только бухало в груди. — Я даже не подумал…

Красный паладин, отворачиваясь, фыркнул, прекрасно ожидая подобного.

— Я так тебя люблю, Кит, — шептал МакКлейн, обвивая руки вокруг талии и склоняясь ещё ниже, прикасаясь мягко губами к губам.

— Да, да, конечно, — буркал Кит, теряясь и отворачиваясь от столь яркого и невозможного Лэнса, который напрочь сметал остатки хоть какой-то ясности ума у Когане.

— Ну эй, люблю же.

— Я знаю.

— А ты?..

Лэнс придвинулся к нему впритык, уже прижимая и за талию и будто выпрашивая себе награду теми своими щенячьими глазами.

— Что? Я и так сказал сегодня больше, чем нужно, — бросил Когане, уже пыхтя и раздражённо смеряя МакКлейна взглядом.

— Эй, нет, а самое заветное? Ну же, детка.

— Зараза, я… — красный паладин осёкся и с силой замотал головой. — Нет.

— Кит, — выдавил Лэнс с нажимом, а после сделал нечто вообще сверхвозмутительное.

Он залез руками под футболку Когане и не просто с целью прикоснуться к коже, а защекотать. Красный паладин совершенно не был готов к подобному дерзкому повороту событий и стал истерично хохотать на все те невыносимые ощущения, дёргаясь, вырываясь, в то время как Лэнс лишь напирал, так глупо причмокивая губами.

— Ну-ну, я жду.

— О боже, нет, — говорил сквозь смех и слёзы Кит. — Я же сказал, нет, нет, и ты не посмеешь.

— Что значит, я не посмею, — МакКлейн сузил глаза и на миг остановился, и Когане вкупе с теми подозрительными интонациями это почему-то не понравилось. — А если вот так?

Когда Лэнс буквально завалил его на ту кровать, придавливая весом, телом, и став ещё быстрее и несдержаннее щекотать его, уже чуть ли не задирая футболку до верха, Киту показалось, что ещё немного и он на самом деле сойдёт с ума. МакКлейн не щадил его, он всё щекотал, всё дул в ухо, всё тёрся и всё сам смеялся безудержным невероятно радостным смехом от того, что в их импровизированной схватке побеждает оппонента более чем.

— Ну как? Сдаёшься? — пропел Лэнс и поиграл бровями.

— О, да брось, ни за что.

Красный паладин уже не знает, сколько тех слёз выступило на его глазах, потому что щекотка — воистину запретный приём для него, а Лэнс ещё будто как назло даже и не думал останавливаться, лишь продолжая мучить его и так.