Впитает из этой ситуации всё.

«Воспользуется».

Плевать, Кит.

Лэнс всё забудет.

А ведь это такие важные для Кита моменты, которые возможны только сейчас и только из-за такого глупого зелья, о которых он правда мечтал. Лэнсу же не будет от этого плохо? От того, что Когане воспользуется этим, воспользуется им.

Красного паладина уже тошнило от этой противоречивости.

Но, так или иначе, МакКлейн продолжал и не думал останавливаться открываться, потому что, казалось бы, и для него это было столь необходимой отдушиной. В конце концов, они здесь в компании всего шестерых гуманоидных живых существ да четырёх мышеподобных. Они здесь в постоянной стрессовой ситуации и в постоянно замкнутом космосе, отрезанные от остальных. Это душит, это давит, потому Лэнс хочет выговориться. Кит это понимает и принимает.

Пару раз он говорил с ним о нём самом, о Ките. Синий паладин говорил ему, что он правда невероятный, потрясающий, невероятно потрясающий, что Лэнс им правда восхищается и все те подколы и соревнования были направлены лишь на одно — чтобы приблизиться к нему, чтобы стать на хотя бы чуть ближе и хотя бы чуть лучше. Лэнс говорил, что Кит не одиночка, что он часть их семьи и что так считает каждый, как бы Кит сам не пытался отстраняться или прятаться, огрызаться или бояться близости. МакКлейн не очень понимал природу характера Когане или же какие слова помогли бы ему, но он пытался говорить хоть что-нибудь тёплое, хоть что-нибудь ласковое, то, что он хотел ему говорить.

Для красного паладина это было более чем важным. Более чем. Невероятно важным и невероятно правильным, и невероятно греющим душу. Когда Лэнс говорил, что он им всем важен, и что особенно Кит важен Лэнсу, внутри становилось просто невыносимо от услышанных слов.

МакКлейн снова признавался в любви так, так шептал, так ласкал, так пытался достучаться, что действительно ухало сердце от каждого сказанного слова.

Кит сломается.

Просто сломается, когда всё пропадёт, когда он останется один, без всего этого, лишь лелея воспоминания.

«...плевать».

Кит был уже готов на всё ради тех глаз.

====== Глава 11 ======

Кит держался. Кит терпел.

Но тоже начал открываться Лэнсу.

Это так глупо, — качал головой Когане.

Будто воображаемому другу.

Будто Лэнсу, который не Лэнс.

Будто Лэнсу, но идеальному, его Лэнсу.

Но Лэнсу.

Кит говорил спасибо за откровения МакКлейна, просто даже за глупый ничего не значащий рассказ о кошке, о тупом преподавателе, о любимой еде, о каком-то боссе из какой-то компьютерной игры, в которую тот играл ночами тайком от родителей. О море, о небе, о космосе, о том важном и о том неважном.

Кит говорил «спасибо, что делишься этим со мной», а Лэнс почти переставал смущаться от того, как на лицо Когане ложится то мягкое выражение, когда он шептал это ему. Однако МакКлейн не мог перестать смущаться после того, как лицо красного паладина становилось ещё до того более нежным, когда он говорил «спасибо» за то, что так важен Лэнсу.

Что Лэнс не считает Кита одиночкой.

Что Лэнс постоянно рядом.

Что Лэнс любит его так сильно.

Потому Кит говорит, что любит его так же сильно, и нет, ещё сильнее в ответ.

Про жизнь до Гарнизона ему тяжело было говорить, но Кит рассказывал, он хотел поделиться, хотел хоть что-то сказать на слова Лэнса, поделиться чем-то и для него, и для себя в том числе. Когане хотел разговаривать, хотел разговаривать об этом и разговаривать об этом именно с МакКлейном. О том, как важен Широ, он — свет; о матери, она — бросила; об отце, он — поддерживал; о той ветхой лачуге, которая была его домом, столь важным и единственным слишком долгое время. И он говорил, что сейчас его дом здесь и что Когане понимал это.

Кит мог.

Кит говорил об этом.

Он говорил о том, что жизнь в Гарнизоне была такой глупой, о боли после потери Широ, том сломе, тех решениях, которые и привели их всех сюда.

— Я никого не подпускаю к себе, это правда. И ведь правда, люди всё равно оттолкнут меня. Поэтому лучше, прежде чем они это сделают, оттолкну их я. Так… проще… так… легче.

Кит проговаривал это тихо, смотря на красиво покоящиеся свои пальцы в руке Лэнса, который напряжённо сжимал их.

— Поэтому спасибо тебе, — шептал на выдохе Когане.

Максимум того, что мог позволить себе Лэнс после такого, так только поцеловать Кита в лоб и прижать изо всех сил, нашёптывая слова любви и слова успокаивающие:

— Кит, мы тебя не оттолкнём…

— Я знаю.

— Кит, ни я, ни они никогда не думали об этом…

— Я знаю, просто…

— Ты сам сказал, что мы твоя семья. Верь в это.

Кит не мог ничего ответить Лэнсу на это. Его сердце замирало.

— Здесь твой дом, мы… твой дом. Мы любим тебя, Кит, — МакКлейн отстраняется, чтобы заглянуть в глаза ломающегося от той трогательности и от смысла тех слов Когане, который уже не имел ни малейшего понятия, кому и во что ему теперь верить. — И я люблю тебя, Кит, больше всех, больше всего… Верь в это.

Кит не отвечал ничего, когда чужие губы, утешая, снова прикасались к его лбу.

Вероятно, Ханк очень удивился, когда пришёл к Лэнсу позвать потусоваться, а в итоге увидел их обоих, выходящих из комнаты. И не вероятно, а точно удивился, так как парень, распахнув глаза и смотря на них, тяжело дышавших, поправлявших одежду и с припухшими губами, ретировался сразу же.

Вероятно, Широ и Аллура тоже удивились, хотя не подали за своей деловитостью особого виду, проходя действительно чисто случайно мимо комнаты Когане в то время, как чисто случайно Кит и Лэнс выходили оттуда, направляясь на тренировку.

И да, действительно всего лишь вероятно, потому что они вчетвером смогли нормально поддерживать разговор во время их пути. Широ даже не подёргивался нервно каждый раз, как Лэнс приобнимал Кита, а Аллура, как он лез с лёгкими поцелуями, которые Когане даже принимал. И да, они не смотрели, старались не смотреть на тот засос на шее красного паладина. Вот совсем ни капли.

Вероятно, Пидж не удивилась вообще ничуть, потому что она ещё в первые три дня просекла, в чём фишка, и просто припёрла Кита к стенке, вытребовав подробности, как особо интересующийся и волнующийся за судьбу Когане человек.

Когане продержался долго под таким напором. Правда. Он даже продержался больше дня, перед тем как всё же выложить значимую часть подробностей и провизжаться девушке как истеричка о том, как же всё это бьёт по его особо сейчас шаткому сердцу.

Как бы он тоже нежная душа, ясно?! И он имеет право выговориться, «так что, Пидж, заткнись и просто побудь моей жилеткой для нытья, у меня стресс на фоне того, что мы с МакКлейном буквально живём теперь вместе, так что да, заткнись ещё раз».

А Коран — всё ещё везучий старый алтеанец, потому что сразу понял, что от той комнаты на всякий случай стоит держаться подальше во избежание всяческого рода потрясений.

И то есть те несколько дней жилось действительно более или менее спокойно. Они привыкли к подобному, обжились, именно что жили сейчас и так — ложились спать вместе, ласкались до того, как лечь спать, как и тянулись друг к другу и после. Они просыпались вместе и ласкались снова, стремясь доставить и получить удовольствие. Парни приняли и эту новую часть их быта. Всё было в порядке.

Особо своеобразные проблемы для них начались тогда, когда с утра их обоих встретил стояк.

И не то чтобы, вероятно, здесь не было вины Лэнса за чуть более обильные ласки, чем обычно, вчерашним вечером. Просто голос Кита так мило звучал, и сам он так извивался, выгибался, когда синий паладин вылизывал его ушко, параллельно с этим мяв ягодицы, что МакКлейну было сложно устоять и не продолжить доводить Когане до исступления и дальше.

И не то чтобы здесь не было и вины самого Кита за как раз те его стоны и то, как он сам прижимался, провоцируя, а по окончании оставляя со жгучим желанием.

Кит знал. Да, знал.

Но когда очнулся в объятиях Лэнса нос к носу, широко распахнутые глаза к широко распахнутым глазам, и... стояк к стояку, то не знал он больше ничего. У него в буквальном смысле из-за столь близких объятий полувставший член прижимался к полувставшему члену Лэнса, чувствовалось своим возбуждением чужое возбуждение, и...