Поставив фигурку на комод, Уидон ушел спать. Спалось ему плохо: страшные видения и макабрические картины терзали его мутный рассудок. Постоянно он видел башни огромного города, медленно уходящего под воду. Видел он черные бездны космоса, а на краю их он наблюдал нечто настолько ужасное, что нельзя было описать. Некая темная тварь, мерцающая и переливающаяся, она искала его среди темных пространств, выжидая момент. Во сне Уидон был уверен, что именно она была причастна ко всем дурным картинам, что он видел. Потом эта тварь увидела его, неведомым образом притянула к себе, и Уидон закричал от ужаса, чувствуя, как он уменьшается, становится лишь игрушкой в руках злобного хаотического образования из далеких глубин.
Уидон проснулся в холодном поту, когда за окном еще не забрезжил рассвет. Но не пробуждение заставило его исторгнуть полный ужаса крик. Дело было в том, что на его кровати кто-то сидел. Дрожащими руками Уидон включил светильник, на секунду ему показалось, что он увидел очертания смутной твари, но на кровати никого не было. С тяжелой головой и колотящимся сердцем Уидон отправился на кухню, понимая, что он уже не заснет.
Так продолжалось в течение нескольких дней. Уидона одолевали тревожные кошмары, в смутном забытьи он поднимался задолго до рассвета и чувствовал, что за ним наблюдают. Однажды Уидон все же нащупал светильник и включил его сразу после пробуждения. Он закричал, увидев то, что сидело на его кровати, жутко ухмыляясь.
Существо было совсем маленьким и очень уродивым. Зубы не помещались в маленькой пасти, под немыслимыми углами они выдавались наружу, производя ужасающее впечатление. Желтые глаза пылали прямо таки нечеловеческой ненавистью. За спиной висели обвисшие кожистые крылья, короткий, будто обкусанный хвост мерными толчками бил по покрывалу. Широкие ноздри разрезом пересекали морду твари до стесанного под странным углом кривого лба. Из головы торчали странного вида щупальца. В целом тварь могла бы быть похожа на чертенка болезненно-серого цвета, впечатление портила лишь мерзкая пасть да щупальца на голове. Уидон замер, и увидел, как тварь двигает пастью, силясь произнести звуки, которые складывались в приглушенные слова:
– Я – Тсурх. Не бояться меня. Ты. Я – слуга.
Уидон, услышав знакомую ему английскую речь, несколько осмелел. Тварь выглядела жутковато, но в Уидоне проснулся необычайный интерес. Все обычное ему уже приелось, а тварь возбуждала его любопытство. Он спросил того, кто называл себя Тсурхом, по какой причине тот посетил именно его. Тсурх ответил, двигая жуткой пастью:
– Я – следую. За статуэткой. Пришел к ты. Тсурх здесь.
Уидон вспомнил про статуэтку, стоящую на комоде. Та уже успела распалить его воображение, он думал о жутких тайнах, которые может скрывать это свидетельство гибели древнего континента. Он взглянул на Тсурха и спросил, что тот от него хочет. Тсурх ответил:
– Хозяин так сказал. Миры. Ищут тебя.
– Кто твой хозяин? – спросил Тсурха Уидон.
– Ты не знать. Всесилен. Всевозможен. Не объясню. Язык плохой. Мало слов.
С тех пор Тсурх являлся к Уидону каждую ночь, всегда исчезая незадолго до первых лучей солнца. Тсурх пугал Уидона, даже более того, он вселял в его сердце безграничный ужас, который человек может испытывать ко всему античеловеческому, ко всему отвратительному и невозможному. Но обещания невозможного манили Джозефа Уидона. А Тсурх рассказывал многое. Рассказы Тсурха, наполненные грубым косноязычием, превращались в распаленном воображении Уидона в невообразимо притягательные миры, где светят тысячи солнц, где сам воздух наполнен ароматом наслаждения и покоя. Звездные ветра несли пудру забытья, и бесконечно древние океаны теплыми потоками ложились у самых ног бледных хозяев вечности, а над всем этим великолепием мерцали звезды. Джозеф Уидон жадно слушал об искривленных пространствах, где самая реальность становится лишь собственным отражением, слушал он о зловещих Пустотах, короли которых могли творить чудеса. Древесные миры разворачивались перед Уидоном, довременной жестокий надразум творил целые вселенные из пульсирующего хаоса, бесконечные цепи образов туманили всякий здравый рассудок. Пресыщенный юноша был похож на ребенка, жадно слушающего сказки своей престарелой няни. Но те сказки не были так притягательны и опасны, как сказки жуткой твари, сидящей на кровати Уидона.
Однажды к Уидону зашел его старый приятель, молодой человек по имени Теренс, который не питал отвращения к юноше и не искал его дружбы с целью поживы. Теренс давно не слышал ничего об Уидоне и по понятным причинам беспокоился. Дверь квартиры Уидона была распахнута, что показалось Теренсу зловещим знаком. Джозеф сидел на своей кровати. Он казался сильно истощенным и утомленным. Под глазами залегли глубокие тени, лицо сильно вытянулось и осунулось. Но сами глаза горели совершенно нездоровым огнем – и Теренс с каким-то неуютным беспокойством отметил, что они приобрели лимонный оттенок, точно у человека с расстройством печени. Губы Уидона беззвучно шевелились, он был похож на морфиниста, ненадолго вынырнувшего из плена наркотических грез. В руках он держал странную фигурку, похожую на каменного человечка – и Теренс едва не поддался искушению выбить эту фигурку из его рук. Дальнейшее, по словам Теренса, происходило быстро и как будто в тумане. Теренс попытался расспросить юношу, тот не отвечал ничего, продолжая бормотать себе под нос. Теренс не мог полностью расслышать шепот, но слова были явно не этого языка. Молодой человек попытался поднять Уидона, на что тот лишь ухмылялся, а его желтые глаза с диким блеском блуждали по лицу Теренса, явно не узнавая его. Наконец Теренс сделал неловкое движение, и каменный человечек упал из рук Уидона на ковер. Вмиг Уидон вскинулся, закричал жутким голосом и отбросил Теренса к стене. Теренс с ужасом смотрел на своего приятеля – тот был в невообразимой ярости, его лицо было похоже на морду дикого зверя, и Теренс мог поклясться, что зубы Джозефа Уидона удлинились и почти высовывались изо рта. Чудом избежав следующего жестокого удара, могущего принести необратимые последствия, Теренс кинулся к выходу и выбежал на лестничную площадку. Он мельком оглянулся и увидел своего преследователя у порога его квартиры. В этой части рассказа уже мало кто верил бедному юноше, но он утверждал, будто бы видел, как у плеча изменившегося Уидона ухмылялась жуткая неземная тварь, чем-то похожая на беса из какого-нибудь темного гримуара.
С тех пор прежние знакомые Уидона уже не видели его. Но по самым жутким закоулкам города ходил какой-то незнакомец в черном плаще с капюшоном, и всякий, кто знал юношу, мог бы признать его, взглянув под капюшон. Однако общение с тварью из иных пространств действительно изменило Джозефа. Джозеф становился похож на Тсурха. От его лба протянулись глубокие залысины, от чего длинные, спутанные волосы росли едва ли не от затылка, что было похоже на головные щупальца Тсурха. Глаза стали еще желтее, они глядели с угрюмой ненавистью человека, ревностно охраняющего неведомую другим тайну. Нос стал заостренным и сильно вздернутым, ноздри наоборот расширились. Рот стал шире, зубы отросли, под неправильными углами выдаваясь изо рта, приобретшего вид жуткой пасти. Странного вида нищие, мрачные торговцы в опасных кварталах, огромного роста незнакомцы в робах, психопаты и наркоманы – все негласно принимали Уидона за своего. Он искал тайные книги, упоминания о которых повергали посвященных в ужас и религиозное исступление. «Книга Хсана», «Гримуар», «Урок Йивоса» – все эти книги, взятые неведомо откуда, теперь лежали открытыми в квартире Уидона. Проводились жуткие ритуалы, в городе начали пропадать животные, особенно – кошки. Жители тревожились. В воздухе пахло бедой.
Никто не знает, какие святотатства совершил одержимый Тсурхом юноша. Однако он преуспел в желаемом. В одну из ночей ритуала ткань реальности ослабла, и Уидон прорвал барьер. Джозеф увидел обещанные Тсурхом миры наслаждений, почувствовал запахи неведомого. Он с легкостью бродил между мирами, постигал дремавшие до того ощущения и наслаждался экстатической свободой. Так протекали дни. Но однажды Уидон захотел большего. Тсурх знал, что так будет. Он склонился к уху Уидона и зашептал ему отвратительные, богохульные формулы последнего ритуала, призванные окончательно расширить восприятие Уидона и сорвать всякие возможные печати. Уидон слушал с исступленной радостью безумца. Он понимал, что ему предстоит сделать.
