Яська, сидя на дереве, усмехнулся, вспомнив, как потом пел сын Филиппа, малолетка. Это был стройный мальчишка двенадцати лет, с белой молочной кожей и длинными льняными волосами. Его лицо было мечтательное и одновременно дерзкое, утончённое и в то же время решительное. Звали его Суриком, и он действительно напоминал озорной солнечный лучик. Если бы эгейский басилевс выпустил его на конкурсе, ну и, естественно, заплатил судьям, мальчишка бы уже учился в храме Муз, а потом бы руководил военными хорами. И, судя по Филиппу, он бы с удовольствием сбагрил сыночка, да вот неприятность – тот возрастом не вышел. А через четыре года, когда конкурс повторится, ему уже будет шестнадцать и опять по возрасту не попадёт.

К закату весь молодняк расползся от стола, при взрослых остались только эфебы. Даже старших девчонок прогнали.

И вот тогда Илька с компанией куда-то собрался, и тихонько, чтобы их никто не заметил, ускользнул.

Сегодня Яська с утра сидит, наблюдает за эгейцами. Хорошо, что ещё не тормошат. Вон, мальчишки уже учатся. Хотя, почему только мальчишки? Скорее, вся молодёжь. С одной стороны, хорошо, что его пока не трогают, можно осмотреться, а с другой обидно – хочется со всеми.

Данка, развалившись на спине под деревом, подставила светлое брюхо лучам тёплого солнца. Между тем сама пыталась поймать то ли кузнечика, то ли жука в траве. Замысловато выгибаясь, она щёлкала зубами, запрокинув назад голову. Поза была настолько неудобна, что не было ничего удивительного, что никто не ловился. Фыркая и отплёвываясь, она продолжала своё интеллектуальное занятие.

Мимо проходил Филипп и отец Фифы, Яська ещё не знал, как его зовут, и какое место в иерархии он занимает. Данка насторожилась, перевернулась, тихонько легла и затаилась. Мужчины были несколько раздражены. Яська слился с деревом, пытаясь прислушаться. Ему не давал покоя глаз Филиппа. Мальчишка понял, что басилевс им не видит, но тот жил своей жизнью. Если мужчина смотрел на собеседника, то этот умный глаз, смотрел на их дерево.

Яська знал, что при таком ранении глаз всё равно не видит, но было жутковато.

– Нашли тело ахеменидского толмача, – говорил седеющий темноволосый мужчина.

– И что ты от меня хочешь? – Филипп пожал плечами, – он мне никогда не нравился, всегда был скользким. Да и переводил неточно.

– Ну, и долго ты будешь кормить ахеменидов баснями о разбойниках? Ведь начнут нервничать и устроят расследование.

– Буду кормить столько, сколько нужно. Чем больше их поляжет, тем нам же лучше. Мало ли что он успел у нас увидеть или разнюхать – Филипп приложил руку к глазу, пытаясь его успокоить – и уж конечно не выдам своих людей, в которых осталась гордость, и которые не могут терпеть их хамство.

– Вот об этом и говорю. – Мужчина вздохнул. – Опять один удар острого лезвия под сердце. И ничего не взято. Ну не действуют так разбойники. Или шею свернут, и всё – это тоже разбойники?

Филипп захихикал:

– Ты наставление напиши, по которому наши разбойники работать должны.

Мужчины отошли от дерева, Яське уже было не слышно. Значит тут разбойники денег не берут… Вот у них, в Моских горах, очень даже берут, особенно у скифов, что по соседству. Когда соседи скифы нападают на селения, “разбойники” их потом находят, вырезают, забирают ценности, а потом требуют с селения списки, что было похищено, и раздают ценности по описи. А если попадает что-то наделённое силой, то оседает у Мервана. А скифам ещё и головы отрезают, потому у москов не разбойники, а головорезы. Дахи у них тоже появляются, но Мерван с ними предпочитает не ссориться, слишком уж они близко, одни моски против них не выстоят. Так, если за скифов сочтут…, если по одежде похожи окажутся, то и поступят как со скифами. А тут вообще-то подальше от Персополя, можно этих хлыщей и резать. Эгея отдалённая сатрапия ахеменидского владычества, Скудрия. Сюда знатных и родовитых не пришлют. Вот из-за их смертей буча бы поднялась. Карьера главаря бандитов нравилась Яське всё больше.

– Ты что там как ворона уселся? – к дереву подошёл Илька, закончивший занятия по грамматике, – У тебя что, период гнездования начался?

Данка прильнула к парню, стоящему под деревом, подставляя белый подбородок ласковому почёсыванию. Тонкие сильные пальцы мальчишки ласкали кошку, она ему отвечала мурчанием. Барсиха и сама почёсывалась о его светлые штаны, оставляя на них свой запах.

Яська нехотя спустился со своего насеста.

К ним подошёл смуглый высокий мальчишка, по внешности сразу видно, что не местный. Эгейцы светлокожие, со светлыми волосами. Их обожжёная солнцем кожа была приятного бронзового оттенка, подчёркивая рельеф тренированных тел. Парнишка же был худ, высок и с загаром, напоминавшим спелый каштан. Сразу видно, что большую часть лета он ходил под солнцем обнажённым, да в общем-то, как и остальные, но солнце его любило и больше окрашивало его кожу. Яська подумал, что он скорее всего с островов, в Моских горах именно приезжие оттуда обладали таким интересным оттенком кожи. По-видимому, педагог, из домашних рабов Аминтора, из тех педагогов, кто ходят с молодым хозяином, водят его на учёбу, присматривают по жизни. А потом остаются при хозяине на всю жизнь. Есть рабы, которые стараются выкупиться, заработав на собственном производстве, и получить вольную. Среди педагогов таких мало. Они вообще при хозяевах на привилегированном положении. Такой раб и подзатыльник дать может, своему воспитаннику. И, вырастая вместе с хозяином, всю жизнь опекает такого дитятку. Яська вздохнул, вспомнив своего весёлого педагога, оставшегося дома. Сколько они вместе садов обнесли… Мерван посчитал, что сыну вполне хватит двух дядек из барсов, а его педагог перейдёт к младшему братишке, оставшемуся в Мскете.

Илька передал своему педагогу грифельную доску, забрал у него плащ- гиматий, шляпу фетровую с большими полями, и тут же всё надел.

– Лиапп, передай Атте, что обедать я к Кузьке пойду, – отмахнулся парень, когда смуглый педагог попытался помочь ему повязать тонкую шерстяную ткань с бахромой вокруг шеи красивыми складками.

– Батюшка сердиться будет, – смуглый парнишка умоляюще поднял на русоволосого хозяина большие карие глаза. – Аминтор хочет, чтоб ты дома обедал. Иль, ты и после обеда к

Кузьке сбегать сможешь, а тут сестрицы соберутся. Всей семьёй за одним столом…

Илька сапогом подкинул камешек, о чём-то размышляя.

– Ясь, ты где обедаешь? Пойдёшь ко мне? – он хитро посмотрел на моска и тут же решил.

– Передай Атте, что я с другом буду.

Парнишка кивнул и помчался видимо туда, куда послали – домой. Яська так и не успел ответить, что его и барсы неплохо кормят, как был приглашён на обед к брату басилевса, Александру, командующему всем эгейским войском.

– Перед обедом на палестры, где тренировки по борьбе проходят, зайти надо. Пошли, я всё покажу. – Илька по-приятельски похлопал моска по спине, – Не робей, тут робких не любят…

– Стеснительных, смотрю, тоже, – хмыкнул Ясон.

– Есть такое…, – рассмеялся мальчишка. Если ухмылка и усмешка у него были крайне противные, как и хихиканье, как уже заметил моск, то улыбка и смех были задорные мальчишеские и очень заразительные. Илька надвинул свою шляпу поглубже, чтобы она полями полностью скрыла лицо, и они двинулись к палестре, заодно рассматривая все достопримечательности. Данка деловито трусила рядом, причём не со стороны хозяина, выкормившего её ещё с нелепого котёнка. Чем ей так этот парень понравился?

Под склоном Алесь и Тилк тренировали Кузьку. Мальчишки остановились понаблюдать. Тилк зажимал Кузьке руки, и наносил удар, парнишка в кувырке отпрыгивал назад, но вместо того, чтобы опуститься на ноги, каждый раз плюхался на ягодицы.

Подскакивал, Алесь в очередной раз объяснял брату его ошибки.

– У него что, задница такая тяжёлая, – захихикал Ясон. Илька хмыкнул на шутку.