Раскланявшись с генералом, Брок вытянул Барнса на улицу.

— Не стоило, да? — понятливо спросил Барнс, почесав под пучком, который держали спицы, подаренные Броком.

Барнс вспоминал, как был сержантом в сорок третьем, тяжело, со скрипом, он слишком привык к тому, что он особенный, пусть даже и Зимний Солдат. А еще он не спал уже трое суток, потому что летучие отряды противника постоянно пытались напасть на пополнение, и только благодаря боевому магу да им с Броком удалось количество этих отрядов сократить.

— Прости, я устал, — признался Барнс, больше ничего не скрывая от Брока, чтобы не получилось как месяц назад на приеме у короля. — Надо обустроиться и сходить разведать обстановку. Не думаю, что нам нужно для этого разрешение, сами разберемся. Или лучше ты отдохни, а я сам разберусь. Хорошо?

И все равно, Барнс был суперсолдатом, и трое суток без сна не делали его недееспособным. А вот Брок действительно устал, хотя Барнс оберегал его сон, как только мог. И это именно ему сейчас нужен был отдых, а не вылазка за линию фронта.

Закатив глаза, Брок обнял его, нисколько не смущаясь посторонних взглядов. Ему давно уже было глубоко насрать на то, кто что скажет, сейчас, да и всегда, самым важным был для него Барнс и его довольство, а кому не нравится, пусть в очередь записываются, он всем отвесит ровно столько, сколько они заслужили.

— Так, давай без геройства, — он поправил на Барнсе плащ, ласково погладил, заглянул в глаза. — Мы же не объявляли на каждом привале, какие охуенные и незаменимые воины с ними едут. О нашей исключительности мало кто знает. Так что заберём положенный нам скарб, пожрём как люди и спать в обнимку завалимся. Трое суток даже для тебя перебор, я-то хоть как-то, но спал. Так что, Детка, кончай с этим “сам разберусь”. Вот поставим палатку, раскатаем одеяла и разбирайся, сколько пожелаешь, на левом или правом боку тебе спать, а остальной нахуй и до завтра. Понял?

Дождавшись кивка, Брок уверенной походкой, будто бы как минимум половину жизни провёл в подобных лагерях, двинулся к самой большой палатке, здраво рассудив, что лучше всех всегда живёт кто? Правильно — заведующий складом. И не ошибся.

Сколько он в их мире бодался со снабжением что ЩИТа, что “Гидры”, стараясь выбить для своих ребят если не лучшее, то хотя бы приемлемое и с запасом. А то организации по идее разные и в идеях тоже, между прочим, но амуницию выдавали одинаково скупо. Броку иногда казалось, что он у сирот, блядь, последнее отбирает. Оставляет их холодными, голодными, чтобы самим потом патронами осыпаться на привалах. В этом мире интендант, сухой мелкий мужичонка, так сильно напоминал Эдварда Круца из снабжения ЩИТа, что Брок грешным делом чуть не перекрестился, когда его только увидел.

— Так, мил человек, — справившись с воспоминаниями, потряс перед его крючковатым носом свитком. — Генерал распорядился лично, так что давай и не затягивай.

Интендант взял в руки свиток, подслеповато прищурился, изучая его в неверном свете подступающего вечера, долго изучал печать, хотел уже что-то сказать, но потом молча выдал все по списку, но ни на йоту больше.

— Форма не указана, — проскрипел он, кладя свиток со списком на стопку с вещами. — Не положено. Все, идите.

Барнс подхватил всякие палатки-одеяла-плошки-котелки, предоставив Броку возможность вести, не удостоив интенданта благодарностью. Тот, только у него взяли все, что он выдал, тут же отвернулся, что-то бурча нелестное о новичках себе под нос.

— Ну что, где ты хочешь поставить палатку? — спросил Барнс, который очень хорошо ощущал дух лагеря и очень хотел выбраться куда посвежее. — Ты сказал, на холме, давай туда и пойдем, там хоть не так вонять будет.

Барнс привык к цивилизации, к прогрессу. Те семьдесят лет, что Стив пролежал во льдах, он хоть как-то, но жил. Да, он жил в Советском Союзе, очень странном государстве, к которому успел привыкнуть, и для него там было все самое лучшее, кроме обращения, но это было и понятно, ведь он был машиной, а не человеком, а хорошей, дорогой машине требуется отменное обслуживание. Но кто сказал, что с машиной нужно общаться, что ей нужно больше, чем регулярный техосмотр? Вот и у него были лучшие расходники, регулярное ТО, но человеком он не был. В Гидре было так же, и только Брок увидел в нем не машину, а человека, увидел то, о чем сам Барнс давно забыл, а Зимний и не знал даже, что может быть иначе.

И вот сейчас он был человеком, снова воюющим на какой-то войне, но не был один. У него был Брок, и он был ему дороже, чем Стив, это надо было признать. За Стивом он шел, потому что верил ему, верил в него, но любить… Любил, но не так, иначе. Как друга. А Брока он любил как мужчину, как дорогого и близкого человека, и хотел идти не за ним, а перед ним, чтобы точно знать, что закроет от всего. И сейчас Барнс понимал, что им нельзя драться вместе, потому что они угробят друг друга своей любовью. На войне любовь мешает. На войне нельзя любить. Нельзя желать. Или один из вас умрет.

И нужно было поговорить об этом с Броком, но Барнс пока не знал, как. Он просто шел, неся в руках вещи, которые положит там, где скажет Брок, мужчина, которого он любит, за которого готов не только убивать, но и умереть.

Место на холме и правда было удобным, выше основного лагеря на добрый десяток метров, подальше от шума и, как правильно заметил Барнс, — здесь почти не воняло человеческим жильём и всем, что с ним связано в это смутное темное время, где и о гигиене мало кто имел хоть какое-то понятие. Да и со стратегической точки зрения они выбрали очень удобное место. Густой кустарник, защищавший их аж с трёх сторон, скрывал от постороннего взгляда и палатку, и пространство рядом, зато если устроить под ним лежку, то удобнее позиции для снайпера и придумать было сложно. Плюс ещё когда они тащились по лесу, Брок краем уха услышал весёлое журчание ручья, а значит, им вообще не обязательно спускаться к основному лагерю кроме как пожрать, да и то, если не жаться и тряхнуть мошной, то был вариант за серебрушку в день нанять кого-то из солдатни таскать им еду прямо сюда. Но этот вопрос ещё стоило обсудить с Барнсом.

Палатку поставили быстро. Точнее, ее ставил Барнс, потому что Брок, как увидел весь этот набор колышков и тряпок, лишь в затылке почесал и плечами пожал, как бы намекая, что совершенно не знает, что куда. Но зато пока тот возился, натаскал дров, выгрузил добро из телеги, развёл огонь, сбегал умылся, заодно разведал берег ручья и заварил в котелке недурственный чай.

Когда все было готово, вещи, что не лежали в бездонной сумке, разложены и устроены на своих местах, Барнс хотел двух вещей: жрать и спать. Причем спать он хотел исключительно рядом с Броком, обнимая его и утыкаясь ему в шею. Но сначала еда.

Он сам сходил за их пайкой, выданной у одного из костров, и принес им какую-то кашу с мясом. Пахла она очень аппетитно, особенно с голодухи.

— Приятного, — улыбнулся Барнс устраиваясь с ложкой. — А потом спать, да? Или у тебя еще есть дела?

— Единственное дело у меня — это уложить мужа на одеяла, улечься рядом, обнять его, укрыться и спать до завтрашней побудки. Как тебе план? — поиграл бровями Брок, уминая не самую плохую кашу.

— Жри быстрее, — только и сказал Барнс, наворачивая кашу. Он уже был мыслями в палатке, на одеялах, в объятиях Брока.

И это было плохо. Это было очень плохо, потому что он любил, беззаветно, самоотверженно любил, и не видел ничего вокруг кроме того, что могло угрожать Броку. Нужно было говорить сейчас, но Брок же не пустит его одного, как никогда не пускал. Всегда он был у него за спиной, всегда был рядом, и Барнс, зная это, всегда любя, позволял быть там, но сейчас он понял, что больше не сможет быть объективным. Потому что признал, что любит.

— Я хочу с тобой кое-что обсудить, — Барнс вылизал ложку и сунул ее в пустой котелок. — И я хочу на тебя смотреть, когда мы будем это обсуждать.

Он знал, что это будет сложно, но даже не представлял как, пока не начал.