Вопрос, и правда, мучал меня. И уже давно.

– Я так тебя допек, что ты поскорее одна мечтаешь остаться, о Создательница этого мира? – Бранов до того рьяно сморщился, что я улыбку не сдержала. – Вот так и меняет известность людей.

Вместо ответа отшутился. Хм… не к добру.

– Не в том дело, – замотала головой я. – Если бы не Мут, нас зажарили бы и съели! А ты в любой момент мог уйти и…

– Мог, – пожал плечами Ян. – Но, говорят же, коней на переправе не меняют.

Я сперва недоуменно глядела на него, наблюдая, как уголочки темных глаз растянулись, выдавая улыбку.

– Я не конь, – деланно возмутилась, не зная, куда от смущения деться, – а Мать Всея Котов, на минуточку.

Его такая уютная улыбка стала еще шире, а мое платье, сооруженное кошками, вдруг показалось таким открытым, таким коротким…

– Вот именно, – перестав беспричинно ухмыляться, развернулся и махнул на прощание Ян, твердым шагом направившись к домику. – Доброй ночи, Матерь Котов.

Я захохотала в голос и едва в ответ: «Доброй…» выдавила. Бранов скоро скрылся во тьме шалаша, а я осталась у почти догоревшего костра, глупо ухмыляясь и размышляя.

– Создательница, развести огонь для тебя?

Я вздрогнула и уставилась на неслышно подкравшегося кошкота. Он глядел на меня, заинтересованно выставив уши вперед, а уголья в костре, и правда, стремительно теряли цвет, покрываясь белесым налетом пепла.

Сколько я так просидела? Наверняка не меньше часа, раз уж даже поленья прогорели.

Задрав голову, я вдохнула полной грудью. Значительно посвежело, а небо уже прожилками розового золота подернулось. Скоро совсем рассветет.

– Нет, – поднялась, неловко улыбаясь кошкоту. Все еще не верилось, что я здесь сродни богине. Сумасшествие какое-то! – Я спать пойду. Спасибо.

Угодливо приседая, чтобы не быть выше меня ростом, двухметровый котяра проводил меня до самого порога. Откланялся раз дцать и снова вернулся к огню, наверняка планируя, по завету Джахо, стоять в карауле у Дома Совета остаток ночи.

В просторном шалаше довольно темно было и пусто. Только пара специально сооруженных для нас лежанок в углу да огромного диаметра пень в центре, будто стол, а на нем единственный источник света – фитиль в жиру. Да и тот почти догорел, закоптив чашу.

Несмело ступая, я прошла внутрь, погасила огонек и улеглась в углубление соломенной лежанки, поверх которой лежала выскобленная мягкая шкура: знак особого кошачьего расположения, надо полагать. Попыталась заснуть.

Однако усталость наотрез отказывалась выполнять свои прямые обязанности: глаза не закрывались и сон не шел.

От нечего делать вслушиваясь в мерное дыхание Яна, я таращилась и таращилась в редеющую темноту до тех пор, пока сопение аспиранта вдруг не стихло. Я насторожилась.

Однако в ту самую секунду, когда я уже была на грани, готовясь бежать и звать на помощь, солома в лежанке аспиранта зашуршала.

Крепко-накрепко зажмурившись, я сделала вид, будто сплю. Зачем? Так, поди разбери.

Мгновение, и тонкая, выбитая шкура легла мне на плечи. Парой аккуратных тычков Бранов соорудил вокруг меня уютный, теплый кокон.

Снова волнительная тишина, а затем шуршание. Ян, поерзав на колючей соломе, вновь улегся на свое место, а вот у меня душа укладываться теперь уже окончательно отказалась.

Окончательно и бесповоротно.

На исходе ночи усталость все же вспомнила перечень своих обязательств и сморила меня спасительным сном. Правда, за качеством сновидений все же не доглядела. Они были до того путанными и пугающими, что я диву теперь даюсь, как не просыпалась каждую секунду с бешено колотящимся сердцем.

Однако скорый восход солнца прогнал не только темноту, но и, похоже, дурные сны. Потому с лежанки я сползла отнюдь не из-за страхов, а по причине странного вибрирующего звука. Он гулко отдавался в груди, находя отклик нутра. Разливался по телу, успокаивал и бодрил одновременно.

Разлепив глаза, я уселась на лежаке.

Голова трещала. Ночью царила прохлада, а едва встало солнце, занялась духота. Спать в жаре всегда отвратительно: мозг тяжелеет. А тут, вообще, почти тропики.

Эх, аспирин бы сейчас да холодный душ…

– Шани?!

Она и впрямь сидела у меня в ногах как настоящая кошка: подобрав лапы под себя и обнявшись хвостом. Увидев, что я проснулась, она распрямилась, сев по-человечьи.

Вибрирующий звук стал тише, но на нет не сошел.

– С пробуждением! Ты беспокойно спала, Создательница. Мы пришли утешить тебя.

Окончательно сразившись со сном, я огляделась. В полутемном помещении, едва озаренном дневным светом, падающим из щелей в стенах, оказалось не менее дюжины кошкотов. Все они, сидя клубками, теперь распрямлялись, открывали глаза, и звук становился все слабее и слабее.

– Вы что, мурчали для меня? – догадалась я.

Кошка недоуменно моргнула глазами-лунами.

– Пели.

– Пели… – повторила как зачарованная, вслушиваясь в последние ноты теплой кошачьей песни.

Теперь ясно, почему сны под утро вдруг стали приятнее. Кот – радость в любом из миров.

Шани тем временем махнула лапой, и плотная, полнотелая кошка поднесла сверток.

– Моя одежда! – на радостях я даже поблагодарить их забыла. Схватила футболку с джинсами и немного по-детски прижала к груди. – А ботинки?

Шани и пышечка на секунду смутились.

– Мы давно не встречались с людьми, Создательница. Пращур нашего умельца когда-то был человечьим сапожником, но…

Расстроенно помычав, я натянула джинсы. Плакали, похоже, мои ботиночки.

– Он починит твои сапоги! – заверила Шани, наверняка уловив мое расстройство. – Рано или поздно…

Коты согласно закивали, мяукая.

– Спасибо, – улыбнулась я, изощренно выгибаясь, чтобы надеть футболку и не оголить непристойные места.

Выходить из шалаша никто явно не собирался, но не по причине бестактности. Нет. Кошкоты вольный народ, дикий. Они просто не понимают, что в этом такого запретного, ведь некоторые женщины ходили без туники. Только в набедренной повязке, а иные и вовсе без нее.

Хотя понять их можно, ведь жара даже в шалаш забралась, обратившись в духоту. Дышать было трудно, а все тело ото сна казалось вялым и безвольным. Будто лук вареный.

– А где…? – наконец одевшись и закатав штанины как можно выше, ткнула я пальцем в пустующую лежанку аспиранта.

Шани стриганула ушами, чуть нахмурившись. Прислушалась. Искала средь звуков снаружи голос Яна.

– Идем, – вскочила она и стремительно направилась к выходу.

Остальные тоже поднялись, но дождались, пока я покину Дом Совета, а уж потом отправились следом.

Удивительно, но вместе с тем, что мне оказывали почтение, я словно бы была с кошкотами на равных. Никаких тебе завтраков в постель, никакого выстроенного в скором порядке за ночь у кострища пантеона во славу Создательницы, ни восторженно кланяющейся и бьющейся в экстазе толпы.

Пронесло, как говорится.

Мут была права. Дневное солнце палило в десятки раз сильнее и ярче, поэтому ступить за пределы защищенного крышей крыльца, я все никак не решалась. Вместо этого, сощурившись, уставилась туда, куда указывала лапкой Шани.

На одном из островков, окруженном будто бы невысокой плотиной из глины и ветвей, стайка ребятишек-котят с увлечением глядела в заросли бурой травы. В них пара детей постарше и Бранов бродили с длинными, заостренными с обоих концов шестами.

– Рыбу ловят, – пояснила Шани, когда аспирант, чуть присев, замер, разглядывая что-то в мутной воде.

– Рыбу?

Рывок, удар! Самодельный гарпун с всплеском вошел в толщу воды и с силой ударился о дно. Ребятня заулюлюкала, захохотала, когда Ян, огорченно разведя руками, выдернул шест.

– Ми-мо, – самодовольно скрестила я руки на груди.

Пропустить такое представление и остаться стоять так далеко, я не смогла. Как на пожар к берегу бежала.