— А как же школа? — спросил практичный Алексей.

— Я все обдумаю, — ответила она.

В предвидении грядущих кровавых разборок Клеопатра решила удалить куда-нибудь подальше от «театра военных действий» самых дорогих ей людей — Алексея и Свету. Куда удалить — она пока окончательно не решила.

Оставалась еще грандиозная проблема: что делать с «феней»? Кому сбыть? Короткий период растерянности, когда новый наркотик проявил свои самые коварные свойства, прошел. О том, чтобы просто уничтожить запасы нового наркотика, не может быть и речи. Слишком большие деньги она в него вложила.

Клеопатра вызвала на «малый хурал» Турсункулова и Саркисяна. На повестке дня был один вопрос — судьба «фени».

Клеопатра подробно обрисовала ситуацию, не избегая острых моментов. Когда закончила, в кабинете наступила тягостная тишина. Такая тишина бывает только перед грозой.

— «Феня» — это бомба с тлеющим запалом, — наконец нарушил молчание Турсункул. — И самое страшное: мы не знаем, какой длины бикфордов шнур.

— Продавать «феню» нельзя. Это… кощунство. Это все равно что отрезать себе голову, — проговорил Саркисян.

— Саркис, не надо преувеличивать, — сказала Клеопатра.

— Ничего я не преувеличиваю. Прошу прощения, но вы оба не финансисты. Вы не понимаете, что продажей «фени» мы нанесем себе такой удар, от которого не оправимся.

— Если «феню» не продать, она в конечном счете нас погубит. Ты же знаешь, Саркис, какая вокруг нее заварилась каша.

— И не такое бывало. Расхлебаем и эту кашу, — ответил Саркис.

— Можно и подавиться такой кашкой, — напомнил Турсункул.

— Ты… лучше помолчи, — окоротил его Саркис. — Это ты во всем виноват, ты заварил эту кашу. А нам приходится расхлебывать.

— Это в чем же, Саркис, я виноват? — подозрительно тихим голосом спросил Турсункул.

— Сам знаешь.

— Нет, ты скажи.

— И скажу! — крикнул Саркис и вытер платком вспотевшую лысину. — Это ты, рапирист несчастный, фактически погубил мальчика, ты вызвал в этом городе цепь несчастий, которую теперь не разорвать.

— Нет, вы видали такого чудака на букву мэ? — обиделся азиат. — Это же надо уметь — все поставить с ног на голову! В чем моя вина? В том, что я способствовал распространению наркотика? Что благодаря мне рос круг покупателей?

— Послушай, Турсункул, не прикидывайся невинной овечкой. Без твоей дурацкой затеи в Королёве ничего бы не случилось. И вопрос о ликвидации дела теперь бы не стоял. Ты — убийца!

Вместо ответа Турсункулов встал и грозно пошел на банкира. Саркисян тоже встал, сжал кулаки.

— Эй, петухи! А ну по местам! — грозно прикрикнула Клеопатра.

Мужчины послушно сели на свои места.

— Делать вам нечего, корабль тонет, а они затеяли потасовку.

Саркисян и Турсункул сидели, опустив головы, как нашкодившие школьники.

— Теперь слушайте, что я скажу, — продолжила Клеопатра, — если мы срочно не избавимся от «фени», последствия могут быть очень серьезными. Я много думала над этим и пришла к выводу, что «феня» — чугунная чушка, висящая на шее. Если мы хотим выплыть, то должны срочно от нее избавиться.

— Если вы так ставите вопрос, — проговорил Саркисян, — то я… не возражаю. Продадим эту «феню» к едрене фене и развяжем себе руки.

— Давно бы так! — кивнула Клеопатра и хлопнула ладонью по столешнице. — Все, вопрос решен.

Вечером она вручила Алексею заграничный паспорт, разрешение матери Светы на выезд дочери и приказала:

— Завтра возьмешь билеты в Испанию. Вас встретит моя экономка.

— Что так срочно, а ты? — удивился Ильин.

— Так надо, Леша. Я прилечу через три дня.

На рассвете белоснежная яхта «Афродита» бросила якорь у скалистого островка недалеко от Кипра. Отдав необходимые распоряжения, капитан яхты спустился в кают-компанию, чтобы доложить госпоже Зулейке о прибытии в пункт назначения.

— Спасибо, кеп, — ответила она, — я сейчас поднимусь наверх.

Стараясь не разбудить мужа и дочь, Зулейка Ивановна тихо вышла из каюты.

Большое яркое солнце только поднималось над тихим и ласковым в этот ранний час Средиземным морем. Зулейка прищурила глаза, отбросила со лба прядь волос, всей грудью вдохнула морской воздух. Хотелось петь, но рядом стоял седовласый капитан и она сдержала свой порыв.

Как часто она мечтала об этой минуте! Уйти на яхте с Алексеем и Светланой в море и прожить вдали от людей целый месяц. И вот эта мечта сбылась. Наконец-то. Нет рядом сомнительных сподвижников, ворюг и убийц, не идет по следу милиция. Нет наркотиков. Нет страшной «фени». Нет и Клеопатры. Все это осталось в прошлом. Но так ли это? Зулейка поежилась от налетевшего прохладного ветра. Нет, видимо, груз прошлого, как дамоклов меч, будет висеть над ней, постоянно напоминая о содеянном: загубленных жизнях, искалеченных судьбах, несбывшихся надеждах. Как часто вспоминаются безумные от боли глаза ее подруги Алевтины. Ведь это она, Зулейка, виновата в ее горе. Нет, не Зулейка, Клеопатра… Хотя, какая разница.

Добрая, милая женщина; охотно взялась помогать депутату Ильиной… Но разве хотела ей зла Зулейка? И мысли не допускала. А может, это наказание свыше и Зулейка тут ни при чем?.. В том-то и дело, что при чем. Рок и ее не миловал. Сколько она пережила, пока выбралась из милицейского капкана. Надо было еще раньше, после первого поражения покончить с наркобизнесом… Как прекрасно она себя чувствовала в роли депутата! Есть ли благо выше человеческой благодарности? Нет, наверное, чище и правдивее детских глаз. С каким обожанием смотрели они на красивую тетю, когда она приезжала к ним и одаривала подарками.

Теперь она здесь, в Испании, на белоснежной яхте в Средиземном море. Конечно, это здорово, что она вырвалась из когтей смерти, с ней Алексей и Света. И думать о завтрашнем дне не надо — они обеспечены до конца дней своих.

Но все равно почему-то тревожно на душе. Что-то не дает освободиться от прошлого. Непонятное состояние. Почему чаще вспоминается плохое, а не хорошее. Хотя, если взвесить на весах: чего было больше в ее жизни — плохого и хорошего, получится — плохого было больше. Это девчонкой она считала, что станет счастливой, когда будет богатой. Каждый рубль, каждый доллар берегла, экономила, чтобы вылезти из нищеты. С каким трудом и риском доставались ей деньги! И о какой уж тут радости говорить. Не ощутила она ее и тогда, когда стала хозяйкой наркосиндиката, — чувство опасности заглушало все. Временами она переставала ощущать себя женщиной. Может, потому и любовниками она не могла щегольнуть перед Алевтиной. А сколько их склоняли головы перед красавицей Клеопатрой! Только Алексей Ильин пришелся ей по душе.

Испания Алексею понравилась, но полюбить эту страну он вряд ли сможет. Русские очень сентиментальны, куда бы ни уезжали, как бы прекрасно там ни устраивались, а избавиться от тоски по родине не могут; особенно, когда становятся старыми. Зулейка-то помоталась по миру, но не может сказать, что когда-то скучала по Грузии. Большую часть жизни она прожила в России. Но в каком окружении? Саркисян, Гримо, Турсункул, Баритон, Громада, Бармен… Нет, по России она скучать тоже не будет. И Алексею со Светой постарается создать такую обстановку, чтобы они не тосковали.

Чем же занять мужа, когда они вернутся из плавания? Ведь он не привык сидеть без дела, а без знания испанского языка никуда не сунешься. Правда, на побережье обосновалось немало так называемых «новых русских». Купили особняки, виллы, некоторые и предпринимательством занимаются. Но счастливыми их не назовешь — все на ворованные деньги купили, вряд ли Алексей захочет иметь с ними дело.

Что-то надо придумать. Новые проблемы. Выходит, никуда без них. И без прошлого тоже никуда.

На палубу поднялся Алексей. Он обнял Зулейку за плечи и сказал:

— С добрым утром, милая!

— С добрым утром, дорогой. — Она плотнее прижалась к нему, спросила: — Что, не спится?

— А ведь мы впервые встречаем рассвет вместе. — Он поцеловал ее в щеку.