— Дино… — севшим голосом позвал Эйдан, вглядываясь в глаза О’Гормана.
Голубые, живые, вовсе не застывшие глаза, наполненные невыразимым ужасом и смотрящие сквозь него…
Дремлющий открыл дверь очень быстро, словно стоял за ней, ожидая их возвращения. Окинув взглядом молодых людей, он без слов отступил в сторону, пропуская их в дом.
Эйдан втащил еле передвигающего ноги Дина и осторожно усадил на стул.
— Нет, ближе к огню, — скомандовал старик, сдергивая с кровати большую медвежью шкуру и расстилая ее на полу у жарко пылающего очага.
Парень кивнул. Шаман был прав — новозеландца нужно было согреть. Он чувствовал волны ледяного холода, исходящие от посиневшей кожи попутчика и видел крупную дрожь, сотрясающую его тело.
— Сейчас… потерпи, Дино. Сейчас станет тепло, — прошептал он, усаживая О’Гормана у огня и принимая из рук индейца грубое шерстяное одеяло.
Укутав Дина, он прижал его к себе и, посмотрев на старика, тяжело сглотнул.
— Он… он сделал это. Он освободил меня. Он пожертвовал… — губы Эйдана задрожали. — Вы знали. Это вы заставили его! Зачем? Я не просил! Я не хотел! Не хотел… — слезы потекли из раскосых глаз, скатываясь к подбородку и падая маленькими блестящими капельками на бледное лицо попутчика. — Он не заслужил этого…
— Он сам принял решение, — возразил шаман и тихо спросил: — А ты? Как бы поступил ты?
Ирландец удивленно моргнул и, всхлипнув, уткнулся в золотистые волосы.
— Ты бы поступил точно так же.
— Да… — прошептал Тернер.
Старик удовлетворенно кивнул и, повесив над огнем старый медный чайник, склонился к новозеландцу. Заглянув в голубые глаза, он провел темной ладонью по бледному лицу и покачал головой.
— Что с ним произошло? — давясь слезами, спросил Эйдан. — Он не такой, как все остальные. Его глаза — они не застывшие, они живые! Но он как будто ничего не видит, точнее, видит, но совсем не то, что его окружает на самом деле. Как будто он не здесь, а где-то в другом месте. Что с ним?! — последние слова он произнес навзрыд и снова уткнулся в светлую макушку, сжимая и покачивая замершего Дина.
Шаман опустился рядом с ними. Распахнув на груди О’Гормана одеяло, он внимательно осмотрел кожаную ленту, завязанную им ранее, и пораженно охнул.
— Великие Духи, он действительно не зря был выбран маниту… Славный парень, он мог бы быть великим шаманом, родись на этой земле, — задумчиво сказал он, вглядываясь в лицо Дина. — Он встретился с взглядом Итхаква ради тебя, а для этого нужна поистине немалая храбрость и очень большое сердце. — Старик виновато посмотрел на ирландца. — Я обманул его. Он должен был умереть, но маниту как могли защищали его. — Дремлющий тяжело вздохнул и, приложив ладони к холодным щекам Дина, прикрыл глаза. — По правде сказать, для него было бы лучше, если бы он умер… Его душа не заморожена, она во тьме, и обречена блуждать в ней вечно, ища свет. Он не видит, он — ищет.
— Вечно? Нет, я не верю, — прошептал Эйдан. — Ведь ему можно помочь, правда? Я готов на что угодно. Если нужно принести жертву, чтобы задобрить этих ваших Великих Духов, то я готов! Только скажите, что нужно сделать? Умереть? Сойти с ума? Обменять свою душу на его? Скажите мне!
Индеец не ответил. Достав длинную трубку, он неспешно набил ее ароматным табаком из вышитого бисером кисета и медленно раскурил, хмурясь и глядя на яркий огонь.
— Пожалуйста… — прошептал Эйдан, — помогите ему.
— У него есть семья?
Ирландец покачал головой.
— Только родители, но Дин давно не общается с ними. Так получилось…
— Значит, его не будут искать?
— Нет. Думаю, что нет.
Дремлющий тяжело вздохнул, повернул к себе лицо новозеландца и снова всмотрелся в него. Молодой человек скользнул невидящим взглядом по лицу шамана, содрогнулся и едва слышно прошептал:
— Как холодно…
— Да, маленький вохитика, там холодно, — пробормотал старик и, взяв ледяную руку, покачал головой. — Если он вернется в большой мир, то погибнет. Оставишь его здесь.
— Надолго?
— Насколько потребуется. — Дремлющий задумчиво посмотрел в окно. — Скоро осень, а с наступлением холодов ему станет хуже. Еще очень долго Итхаква не сможет покинуть тьму, но это не значит, что не сможет вступить в свои права. Зима будет суровой, — он с сочувствием посмотрел на новозеландца. — Если он сможет пережить ее, блуждая во тьме и не попавшись Злому Духу, то…
— Значит, до весны?.. — прошептал Эйдан, поглаживая светлые волосы.
— Да, до весны.
— А потом?
— Не будет никакого «потом». Он или умрет, или вернется.
Ирландец вздрогнул, сильнее прижал к себе попутчика и умоляюще посмотрел на шамана.
— Позвольте мне остаться вместе с ним. Я буду во всем помогать вам. Поверьте, руки у меня растут не из задницы. Я многое умею и многому могу научиться. Пожалуйста… — несколько слезинок одна за одной выкатились из раскосых глаз и, упав, затерялись в золотистых волосах Дина, — я не могу его оставить. И меня уж точно никто искать не будет, — шепотом добавил он.
Дремлющий посмотрел на него долгим взглядом и качнул косами.
— Нунвэ*. Я уже стар и мне не помешает помощник. Что ж, будешь за ним присматривать. Знай: пока его тело помнит все, что делало до этого. Он не превратился в беспомощного младенца, и вряд ли станет ходить под себя, но с каждым днем его память будет затухать. В конце концов, тебе придется его кормить, потому что он забудет, что такое еда. Он многое забудет… Пока же ты должен будешь согревать его, потом — удерживать.
— Удерживать? Я не понимаю…
— Мои молитвы Великим Духам не смогут вернуть его. Мои знания и силы недостаточны, — шаман провел ладонью по лицу Дина. — Он славный парень, но я не смогу дать ему то, что может дать человек, к которому он был привязан: любовь, дружбу, тепло своего сердца. Душа его блуждает во тьме, но пока есть такой человек, есть и шанс, что она найдет путь обратно. Он невелик, этот шанс. Говори. Все время говори с ним. Возможно, он услышит тебя. И еще… если с окончанием зимы ничего не изменится, он захочет уйти. Итхаква коварен и мстителен, он попытается обмануть его, пообещав покой. И, если ему это удастся, то душу твоего друга уже ничто не спасет. А вслед за душой умрет и тело.
— Господи, — выдохнул Эйдан и уткнулся носом в светлую макушку.
— Молись. Молись своему Богу, сынок. Я же буду молиться своему. И утри слезы. Твой друг не видит и не слышит нас, но я почти уверен, что он может чувствовать. Поэтому твое горе, каким бы искренним ни было, вряд ли придаст ему сил. — Парень плотно сжал губы и стер рукавом мокрые дорожки со щек. — Молодец. — Дремлющий поднялся. — Будете спать у очага. Ему нужно тепло.
Эйдан согласно кивнул.
Уложив Дина на мягкую пушистую шкуру, он обнял его и прижал к себе. Хэнви, которого хозяин на ночь впустил в дом, негромко процокав когтями по деревянному полу, подошел к ним, обнюхал лицо новозеландца и, совершенно по-человечески вздохнув, лег рядом, согревая его с другой стороны.
— Спасибо, приятель, — прошептал Тернер.
Волк поднял голову и, печально посмотрев на него, тихо заскулил.
— Не плачь, — сдавленно произнес Эйдан, сдерживая слезы и с трудом подавляя точно такой же скулеж, рвущийся из самого сердца, — он вернется…
Месяц за месяцем время потекло медленной сонной рекой.
Звенящее лето закончилось, сменившись порой волшебных красок, расплескавшихся яркой палитрой по всему Глэйшеру. Но все это природное великолепие было абсолютно безразлично ирландцу. Грусть и тоска, ставшие его неизменными спутниками, стали еще сильнее, потому что ничего не изменилось и, потому что он прекрасно мог представить, как бы Дин восторгался пышным закатом природы. Как бы радовался, делая очередной снимок потрясающего пейзажа, горящего всеми мыслимыми оттенками желтого и багряного, с вкраплениями и разливами темной зелени величественных елей и пушистых сосен, как восхищался бы глубокой синевой осеннего неба. Но Дин ничего этого не видел и не мог ни восторгаться, ни фотографировать. А без его восторгов и счастливой улыбки, без его обаятельных ямочек на щеках и сияющих голубых глаз, все эти чарующие пейзажи были для Эйдана бесцветными и ненужными. Но все же, несмотря на кажущуюся бессмысленность, он взял за правило раз в неделю вывозить Дина куда-нибудь за пределы их затаившегося в лесной чаще убежища, всегда старательно избегая озера Сент Мэри. Ему было страшно туда возвращаться.
