— Ты пытаешься угрожать? — сурово сдвинул седые брови шаман.

— Нет, — прошептал парень и закрыл лицо руками. — Простите меня. Я просто очень сильно от этого устал.

Дремлющий окинул сонным взглядом поникшую фигуру и покачал головой.

— Могу тебя заверить — Итхаква не покинет твое тело навсегда, по исходу ночи он будет возвращаться в него, потому что, будучи созданием мрака, при свете дня он не имеет полной силы. Будет возвращаться, пока твоя смерть не разлучит его с твоим телом. Если же тебе удастся снять это проклятие, то мне не придется опасаться за души людей, живущих в этих землях, потому что Итхаква вернется туда, откуда появился — во тьму, — мягко закончил он.

Эйдан отнял руки и с удивлением уставился на старика.

— Значит, это можно сделать? Можно снять проклятие?

— Можно, — кивнул старик. — Нужна жертва. Тебе всего лишь нужен человек, который сам, по своей воле, захочет взглянуть в глаза Итхаква, зная, чем это может обернуться. По своей воле принесет в жертву свою душу, как уже однажды это сделал Живущий В Тумане. Почему, думаешь, его так называли? — усмехнулся Дремлющий, и Эйдан пожал плечами. — Потому что, он выдержал взгляд демона и, узрев истинный облик чудовища, не сошел с ума, но его душа разделилась: часть осталась в этом мире, часть — во тьме. — Он немного помолчал, вертя в руках пустую трубку, и тихо произнес: — Но он был великим шаманом…

— Вот именно! — прошипел ирландец. — Шаманом!

Он вскочил с места и прошелся по комнате, терзая темные кудряшки.

— Вы сказали — сам?.. Человек сам должен захотеть взглянуть в глаза демона?.. — пробормотал ирландец. — Это невозможно. Нужно быть сумасшедшим, чтобы сделать это! — он горько рассмеялся и покачал головой. — И вообще, не в этом дело! Я видел, что становится с людьми, взглянувшими в глаза этого вашего трахнутого Итхаква! Я… я не могу позволить погибнуть еще одной душе! Пусть даже самой конченой! Этого никто не заслуживает!

Индеец с жалостью посмотрел на него.

— Несчастный, благородный мальчишка, — прошептал он себе под нос и тяжело вздохнул. — Я не сказал тебе главного: этим человеком не может быть кто угодно. Это жестоко, но только тот человек, которому ты дорог может помочь тебе. Это должна быть настоящая, искренняя жертва.

Эйдан отшатнулся, с ужасом глядя на шамана.

— Нет. Никогда…

— Тогда ты обречен, — вздохнул шаман. — Ты не избавишься от проклятия по-другому.

— Избавлюсь, — прошептал парень, пятясь к выходу и глядя на Дремлющего полными боли и решимости глазами. — Избавлюсь. Я знаю, как.

Эйдан круто развернулся и, выскочив из дома, бросился к машине. Сжав похолодевшими ладонями дверцу, он прижался к ней лбом, пытаясь удержать рвущийся из груди крик отчаяния.

— Никогда…

— У тебя нет иного выхода, — пробормотал вышедший на крыльцо шаман и перевел взгляд на светловолосого невысокого парня.

Дин с беспокойством поглядывал на дом, сидя на корточках и рассеянно поглаживая вконец разомлевшего Хэнви. Волк уже успел вылизать ему руки и лицо и теперь увлеченно мусолил ремень от фотоаппарата, бросая на молодого человека виноватые взгляды.

— Без обид, дружок, но ты не волк, а самый настоящий растащившийся лабрадор, — усмехнулся новозеландец и вздрогнул, услышав, как распахнулась дверь дома.

Он проводил ошарашенным взглядом попутчика, так стремительно пронесшегося мимо, словно все черти ада неслись за ним.

— Эйд, — негромко позвал Дин и поднялся.

Ирландец не ответил. Мелко задрожав, он прижался лбом к дверце «Крайслера», отчаянно сжимая пальцами холодный металл.

«Все плохо», — с тоской подумал Дин и повернулся к шаману. Старик спустился с крыльца и махнул ему.

— Подойди сюда, — индеец протянул руку. — Что ты принес с собой?

Дин непонимающе приподнял брови.

— Простите?..

— Маниту, они что-то дали тебе. Покажи.

Новозеландец пожал плечами, соображая, что именно имеет в виду старик. Нахмурившись, он засунул руки в карманы серой толстовки и нащупал в одном из них то, о чем совершенно забыл — два пера, голубое в крапинку и черное. Дурное предчувствие, копошащееся в нем с самого утра, с победным воплем вонзилось в самое сердце, разрывая слабо тлеющую надежду в клочья и окончательно превращаясь в уверенность.

Сглотнув, Дин поднял глаза на шамана. Дремлющий продолжал стоять с протянутой рукой, сверля его взглядом совсем не сонных глаз.

Молодой человек вынул из кармана свои странные трофеи.

— Вы имеете в виду это?..

— Дай их мне.

Дин вложил перья в морщинистую темную ладонь и судорожно выдохнул.

— Да… — просипел старик, сжал кулак и закрыл глаза, — это ты… они вели тебя ко мне. Они подсказывали тебе, не так ли? Могучее дерево и ворон.

Дин покрылся испариной.

— Да… и что это значит?

— А ты не догадываешься? — индеец покачал головой и многозначительно приподнял седые брови. — Жертва.

— Жертва… — эхом повторил Дин, оттягивая ворот футболки, словно она начала душить его. — Я так и думал…

Во рту неожиданно пересохло. Он тяжело сглотнул, ощутив, как язык грубой наждачной бумагой прошелся по сухому небу, и посмотрел на шамана.

— Что я должен сделать?

— Не должен, — качнул косами старик. — Это только твое желание и только тебе принимать решение.

Он подошел к светловолосому новозеландцу вплотную. Ставшие черными и не по-старчески живыми глаза Дремлющего внимательно изучили лицо молодого человека, и в них зажегся добрый огонек. Кивнув самому себе, шаман положил руку на плечо Дина.

— Ты никому ничего не должен, сынок. Я вижу, в тебе есть немалая сила. Это сила здесь, — он приложил покрытую темными пятнами ладонь к сердцу Дина, — и только тебе решать, на что ее потратить. Ты можешь отказаться, но можешь и согласиться, — шаман замолчал, пытливо заглядывая в голубые глаза. Дин нетерпеливо тряхнул светлыми волосами, и он продолжил: — Сможешь ли ты взглянуть в глаза Итхаква, чтобы освободить от него своего друга, но не потому, что должен, а по своей воле? Ты действительно хочешь помочь ему? — спросил старик.

Молодой человек облизнул губы и горько улыбнулся, посмотрев в сторону Эйдана. Ирландец стоял, прислонившись к машине, с низко опущенной головой. Ветер играл его кудрями, скрывая лицо темной мягкой вуалью, и Дину не требовалось его видеть, чтобы знать: по красивому лицу сбегают скупые слезы бессилия. Весь вид Эйдана выражал полную обреченность.

Дин был не в силах отвести взгляд от фигуры ирландца, как будто сейчас в ней был сосредоточен весь смысл его жизни, все его существо. Так оно и было. Эйдан ворвался в его непримечательную жизнь внезапно, как порыв ветра в придорожное кафе. Закрутил в вихре своей загадочности, поставил все привычное и рациональное с ног на голову, подарил возможность вновь чувствовать и, возможно, любить…

Он может попытаться его спасти, пожертвовав, чем? Рассудком? Жизнью?..

Попытаться спасти…

Кадык на длинной шее новозеландца судорожно дернулся.

Однажды судьба послала ему испытание, которое он прошел. Может, не с великой честью, но он старался, как мог. К сожалению, тогда от него ничего не зависело. Он стал лишь свидетелем угасания любимого человека, не имея возможности что-либо изменить. Сейчас эта возможность была. Призрачная и зыбкая, но она существовала.

Что бы сказал на это Брайан?

«Он хотел, чтобы ты был счастлив… Ты — счастлив?»

Дин склонил голову на бок, глядя на попутчика.

За эти четыре дня он пережил столько ужаса, сколько не переживал за всю свою жизнь. Он мог разбиться на дороге, мог погибнуть от рук отморозков, от лап чудовища, но… да, он был счастлив. Потому что снова начал жить.

Дин повернулся к старику и открыл рот, но тот остановил его, подняв руку.

— Ты не мне должен ответить, а самому себе.

Новозеландец сдержанно кивнул и, опустив глаза еле слышно спросил:

— Я умру?

— Я бы обманул тебя, сказав, что знаю ответ, — ответил Дремлющий. — Нет, не знаю. Никто не знает. Но могу сказать одно: маниту никого не выбирают просто так. Значит, в тебе есть все необходимое, чтобы противостоять Великому Духу.