— Расслабься… — пробормотал О’Горман, отложил аппарат, откинулся на подушку и закрыл глаза.

— Ну, ни фига себе мы отдохнули! — удивленный возглас выдернул Дина из сна. — Уже семь вечера, чем же мы ночью заниматься будем?

Захлопав ресницами, он приподнял голову, обнаруживая, что лежит, плотно закутавшись в одеяло, словно в кокон.

— Тебе что, холодно? — весело спросил Эйдан, поправляя свою смятую постель, — Теплынь на улице, духота в номере, а ты укутался, как страдающий артритом старик.

Дин решил обидеться на «артритного старика» и скорчил недовольную физиономию.

— Эй, полегче! Я не намного тебя старше.

— Ну, извини, — ирландец обезоруживающе улыбнулся и сладко потянулся, жмурясь и хрустя суставами, — Судя по звукам, издаваемым моей тушкой, я не далеко от тебя ушел…

О’Горман фыркнул и, выпутавшись из кокона, сел на кровати. Сладко зевнув, он потер заспанное лицо.

— Уже семь? Охренеть… мы проспали весь день.

— Ага, — Эйдан покопался в рюкзаке и, выудив бумажник, повернулся к нему, изогнув черную бровь, — думаю, стоит нанести визит в местное кафе. Ты как на это смотришь?

— Весьма положительно, — ответил новозеландец, прислушиваясь к дружному хору внутренностей, — я слона сейчас готов съесть или бизона… тут же водятся бизоны?

Эйдан от души расхохотался.

— Водятся, куда тут без них!.. Поднимайся, Жующий Бизонов! Пора нанести визит бледнолицым в местном салуне.

Бизонов в «салуне» не подавали, пришлось довольствоваться стандартным набором: гамбургерами и пирогами. В этот раз они заказали с черникой, и, расправляясь с ними, Дин с трудом сдерживал смех, глядя на губы ирландца, перепачканные фиолетовым черничным соком. Но, видимо, голубые глаза в обрамлении смешливых лучиков выдавали с головой его веселье.

— Что ты хихикаешь? — возмутился парень, вытирая тыльной стороной ладони губы, высовывая язык и забавно скашивая глаза, чтобы взглянуть на него. — А-а… ну, понятно. На себя посмотри, — пробурчал он и прыснул.

Дин зашелся смехом, чуть не подавившись куском пирога.

Ужин протекал легко и непринужденно, словно все произошедшее с утра было не более, чем сном. Странным, жутковатым сном, навеянным загадочной атмосферой северного штата. А рассказ парня — мрачной сказкой, рассказанной ночью у костра.

Прикончив последний кусок, Эйдан довольно облизнулся и, откинувшись на спинку удобного диванчика, обтянутую красным кожзамом, улыбнулся.

— Неплохое здесь местечко: номер уютный, не то, что прошлый, и готовят очень даже ничего для придорожного сервиса, — он бросил на попутчика вопросительный взгляд. — Ночевать остаемся?

— Ну, мы же хотели, — кивнул О’Горман, — а что?

— Может, расслабимся немного? Я имею в виду, что-нибудь покрепче пива. Ты как?

— Я не против. Только, может, где-нибудь на открытом воздухе? Неохота упускать такой красивый вечер, сидя в помещении, — Дин указал в окно. — Я бы пару снимков сделал.

Вечер, в самом деле, был великолепен. Солнце медленно опускалось, словно искусный и немного сумасшедший художник причудливо разливая краски по небесному холсту. Полупрозрачные облака, проплывающие над равниной, потемнели и окрасились в перламутровый, нежно-фиолетовый оттенок, а скопившиеся у горизонта шапки — в золото с розовыми и алыми переливами. Бескрайний простор прерии, словно спокойное море размеренно дышал под теплыми порывами ветерка, качая мохнатыми кисточками ковыля и житника. Яркими пятнами выделялись среди травы желтые пушистые соцветия золотарника и россыпи белоснежных звездочек вересковой астры.

— Только на открытом воздухе, — согласился Эйдан и, одарив Дина счастливой улыбкой, направился к бару.

Через пару минут он вернулся.

— Я добыл «огненную воду», великий вождь. Имя ей — «Джек Дэниэлс». Не желаешь ли познать тайны, скрываемые в глубинах ее янтарного сияния, испытать блаженство, которое она в себе несет?

О’Горман фыркнул.

— Главное, чтобы это блаженство не обернулось утренним похмельем, мой всевидящий брат.

— О, уверяю тебя, все будет в порядке.

Расхохотавшись, молодые люди покинули кафе.

Они расположились позади мотеля, подальше от дороги. Нагретая солнцем трава приняла их в свои мягкие волны, окутав пряным ароматом и стрекотом цикад. Они молча любовались пышным угасанием еще одного дня своей жизни, передавая друг другу початую бутылку виски. Потом Дин поднялся, очарованный умиротворенной красотой окружающей природы, сделал несколько снимков и навел фотоаппарат на ирландца.

— Улыбочку!

Эйдан повернулся и посмотрел на него. Молодой человек щелкнул затвором, глянул на снимок и покачал головой.

— Ну, нет! Улыбнись. У тебя потрясающая улыбка, хочу запечатлеть ее на память.

— Как и у тебя… — тихо сказал Тернер.

— У меня она просто обаятельная, а у тебя — потрясающая.

Ирландец хмыкнул и отвернулся.

— Много ты понимаешь, — пробормотал он.

— Что?

— Садись уже, папарацци.

Дин плюхнулся с ним рядом на приятно пружинящую траву и начал просматривать отснятые кадры.

— Почему ты ушел из дома? — неожиданно спросил он, перелистывая снимки. Наткнувшись на фото Тернера, сделанные утром, О’Горман осторожно покосился на него и быстро их удалил. — Если, конечно, это не секрет.

Парень снова хмыкнул, наблюдая за его манипуляциями, и сделал большой глоток. Он мог спросить, зачем Дин удалил его фотографии, но не стал этого делать. В конце концов, светловолосого новозеландца можно было понять. И он его прекрасно понимал.

— По тому же, почему ты так разволновался из-за одной кровати на двоих, — ответил Эйдан, возможно, чересчур грубо и откровенно, но сделав это по одной причине — он не желал больше что-то скрывать от попутчика.

Дин замер. Тяжело сглотнув, он, наконец, сумел оторвать взгляд от маленького экрана и повернулся к парню.

— Ты сказал, что больше ничего обо мне не знаешь, — раздраженно процедил он сквозь зубы.

Мысль о том, что ирландец был прекрасно осведомлен о его «особенности», но обманул, взбесила его.

— Дино… — Эйдан сжал тонкими пальцами его руку, — расслабься. Я знал об этом почти с самого начала, но… как бы ты отреагировал, если бы я тебе сказал об этом? Психанул? Испугался, приняв за маньяка-извращенца? Послал бы меня к чертовой матери?

— А сейчас что меняет?

— Я не маньяк.

— Я это уже слышал.

— Извини.

— Это я тоже слышал, — Дин выдернул руку из пальцев парня и, отобрав виски, припал к горлышку. — Ч-черт… — он вытер губы и в упор посмотрел в раскосые глаза. — Ну, и что дальше?

Эйдан улыбнулся и откинулся на спину.

— Не злись. Я не собирался от тебя ничего скрывать. Ты мне нравишься, Дино, — и, не дав опомниться оторопевшему новозеландцу, он заговорил дальше: — Я ушел из дома, когда мне было восемнадцать. Я был вынужден это сделать…

Помнишь, я упомянул порно-журналы, из-за которых мне досталось от отца? Так вот, это были журналы с парнями. Потом я долгое время пытался бороться и душить в себе эту неправильность и «распущенность». Мне внушали, что это грех и так далее, но ведь невозможно приказать своему организму перестать реагировать не на того, на кого нужно, а сердце любить того, кого ты в принципе любить не можешь. Как бы ни пытался. Я встречался с девочками, но мне было с ними… не очень комфортно. Я предпочитал с ними дружить. Думаю, что тебе это знакомо, — он перевел взгляд на О’Гормана. Тот усмехнулся и промолчал. — В конце концов, в старших классах у меня завязались отношения с одним человеком, немного старше меня, он уже был студентом и иногда помогал мне заниматься, — Эйдан многозначительно приподнял брови и вздохнул. — Вот за одним из таких «занятий» отец нас и застукал. Ничего не было, мы только целовались. Но и этого оказалось достаточно, чтобы разрушить наши с ним и без того зыбкие отношения окончательно. Отец всегда был очень сложным, вспыльчивым и бескомпромиссным человеком, он всегда придерживался консервативных взглядов на жизнь и уж тем более на однополые связи, которые он считал чуть ли не главным грехом после убийства. И вдруг оказалось, что его родной сын как раз таки предпочел именно эти, неправильные и порочные отношения, так и не вняв всем увещеваниям, попер против природы и самого Господа Бога. Можешь представить, какой был скандал?..