— Только о Миллесе…

Воздух, пропитанный ароматом свежих опилок, мягким ковром устилающих пол паба, словно загустел, не желая проникать в лёгкие. Руки Тимоти потянулись к вороту рубахи, чтобы ослабить аккуратно завязанный бант, но на полпути остановились, смяли ткань и тут же безвольно упали на столешницу.

— Кто же его… избранница?

— Ты её знаешь, — глухо произнёс Хант, с искренним сочувствием глядя на юношу.

— Мисс Верден?

— Нет. Джейн, к удивлению многих вышла замуж за нашего неуклюжего Морриса, — усмехнулся Маньяк. — А женой Габриэля стала Розалия. Это, конечно, довольно спорная партия, но таков был его выбор. Тимоти… — ладонь художника накрыла холодные пальцы юноши.

Тимоти медленно перевёл на него взгляд.

— Извини, Маньяк, — побледневшие губы едва шевельнулись, — но я вынужден тебя оставить и… обещаю, что загляну на выставку…

***

Тёплый майский ветерок проникал в крохотную комнатку, весело играл лёгкими занавесками и беспечно шуршал страницами раскрытой книги.

«Рыданья сердца недоступны слуху…

Оно рыдает… В тяжкой скорби духу

Возможно лишь стонать средь горькой тьмы!

Воистину, мы прах, мелькнувший тенью,

Воистину, слепые волей — мы,

Воистину, надежда — заблужденье!»

Тимоти с отчаянным стоном отшвырнул томик Петрарки и запустил пальцы в золотистые вихры. Его сердце не просто рыдало — оно разрывалось от боли.

— Воистину, надежда — заблужденье, — с горечью прошептал он, абсолютно согласный с поэтом.

Слёзы закипали на глазах, но почему-то не спешили пролиться, лишь застилая всё мутной пеленой. А в груди нестерпимо жгло вдребезги разбитое сердце.

Наивный, он допустил непозволительную роскошь, лелея свой цветок надежды, и в наказание судьба-злодейка жестоко посмеялась над ним, лишив одним ударом двух дорогих людей — возлюбленного и верной подруги.

Подруги…

Тимоти тяжело привалился к оконному проёму и закусил губы. Воспоминания нисколько не утратили своей остроты и яркости, словно прошло не полтора года, а всего лишь день с того рокового вечера…

Он стремглав бежал по темным улицам. Из-за гложущих сомнений и нерешительности, он теперь опаздывал. «Из-за трусости!» — возразил сам себе Тимоти, задыхаясь от бега, от душащих слез, от отчаяния. Только бы Габриэль дождался, не ушёл, решив, что он покорно принял разлуку, смирился, испугавшись за свою блеклую, никому ненужную жизнь. Предал их любовь.

Почти взвыв в голос от этой мысли, Тимоти припустил ещё быстрее. Холодный воздух раздирал пересохшее горло; охваченные огнём лёгкие, казалось, не выдержат и вот-вот взорвутся, он упадёт посреди пустой улицы и умрёт, так и не попрощавшись…

«Пожалуйста, дождись меня!..» — отчаянно молился юноша, стуча каблуками по мостовой.

Тимоти был почти у цели — уже виднелись впереди освещённые окна таверны, — когда притормозил, чтобы отдышаться. Не стоило врываться в «Белый Лебедь» запыхавшимся и взъерошенным — это могло привлечь ненужное внимание. Немного переведя дух, он спокойным шагом направился к распахнутым дверям, хмурясь и недоумевая, почему рядом с ними столпилось немало народу.

— Тимоти!

Он подскочил от неожиданного окрика и не успел опомниться, как кто-то схватил его за руку и утянул в тёмную подворотню.

— Слава Всевышнему, ты опоздал! — услышал он знакомый голос…

Он прекрасно помнил испуганные глаза Розалии и её дрожащие руки, обнявшие его. Помнил её слёзы облегчения и невесомый, наполненный печалью поцелуй, подаренный подругой на прощание.

Розалия, верный, чуткий человечек, не раз спасавший его из беды. Он с нежностью вспоминал о ней. А теперь она — жена его возлюбленного…

Тимоти печально покачал головой — как ни мучительная была эта мысль, всё же стоило признать, — Габриэлю досталась лучшая подруга жизни из всех возможных. Россетти сделал правильный выбор…

Тяжело вздохнув, он подобрал отброшенную книгу, бережно погладив корешок, положил на стол и обвёл тоскливым взглядом комнату. Никаких сомнений, теперь он не задержится здесь надолго. Погостит у дяди несколько дней и уедет в Шрусбери, чтобы повидаться с Сэмом. В том, что застанет старого друга, Тимоти очень сильно сомневался — наверняка, окончив школу, Сэм, как и планировал, покинул родные пенаты. И всё же, он решил попытать счастья, ведь оставаться в Лондоне, где всё напоминало о прошлом, и где его непременно начала бы преследовать боль настоящего — было подобно медленной мучительной смерти…

Но прежде чем покинуть столицу, он должен был исполнить обещание и заглянуть на выставку, чтобы увидеть новый шедевр Ханта.

***

Ступив под своды Академии, Тимоти прикрыл глаза и замер — слишком много воспоминаний было связано с этими стенами: здесь он познакомился с творениями своего кумира и будущего возлюбленного, здесь он был представлен широкой публике и жестоко осмеян великим писателем; здесь он впервые испытал муки ревности…

Тимоти тряхнул головой, сбрасывая оцепенение, огляделся и твёрдым шагом направился в Центральную залу, где была представлена новая картина Уильяма Ханта. Любопытства он не ощущал, это была скорее дань уважения и внимания старому знакомому. Положа руку на сердце, шедевр художника был ему совершенно безразличен, с гораздо большим удовольствием и трепетом он взглянул бы на картины своего кумира, но, увы — «Благовещение» и «Сон Данте» были давно проданы, а новых полотен, достойных занять почётное место в галерее, насколько он знал, Россетти не создал.

Он долго стоял перед «Козлом отпущения», обуреваемый внезапно нахлынувшим потоком чувств, с чистой совестью признавая — Маньяку удалось создать шедевр.

Изображённое на огромном полотне несчастное животное, принесённое в жертву в искупление людских грехов, изгнанное в пустыню умирать и едва стоящее на подогнувшихся от тяжести чужих пороков ногах, не смогло оставить равнодушным его израненное сердце, заставив сжаться в жалости, сострадании и немом отчаянии.

«А ведь мы с ним чем-то похожи, — внезапно подумалось Тимоти. — Я точно так же был вынужден покинуть родной дом, был изгнан в пустыню, где нет ничего, кроме отчаяния одиночества и бремени греха на моих плечах… Но у козла не могло быть никакой надежды, тогда как лишь надежда стала утешением и пристанищем моей душе. Теперь это пристанище разрушено…»

Разрушено! Стёрто в пыль одним словом — женитьба.

Закусив в отчаянии губы, Тимоти попятился. Прочь из этого места! Прочь из города, снова заманившего его в ловушку страстей и снова обманувшего! Да простит его дядя, но он не станет несколько дней томиться в душной клетке своей комнатушки, а завтра же уедет из Лондона, потому что иначе — распрощается с рассудком, терзаемый мыслью, что Габриэль здесь, рядом, но не его и никогда больше не будет принадлежать ему…

Тимоти развернулся на каблуках, намереваясь стремглав покинуть Академию, и тут же с размаху ткнулся носом в мужскую грудь, прикрытую цветастой щегольской жилеткой. Охнув, он пробормотал извинения, поднял глаза — и его сердце камнем ухнуло вниз. Подавившись воздухом, он отпрянул в сторону, оступился и едва не упал, но был подхвачен под локоть.

— Боже милосердный! Осторожно, молодой человек! Право, чего вы так испугались? Неужели мы с мистером Россетти настолько ужасны? — рассмеялся благообразный мужчина в летах, помогая ему восстановить равновесие.

— Простите, сэр, — пролепетал Тимоти, во все глаза таращась на виновника своего смятения. — Я… я не ожидал…

— Не ожидали увидеть художника в художественной Академии? — весело фыркнул мужчина, по-отечески похлопав его по плечу.

— Полагаю, этот молодой человек не ожидал увидеть определённого художника, — тихо произнёс Габриэль, с не меньшим изумлением глядя на Тимоти. — Господь милосердный, не может быть… ты… — Он порывисто шагнул к юноше, но тут же одёрнул себя и смущённо откашлялся. — Позвольте представить, профессор, моего бывшего натурщика, Тимоти Тейлора. Мы не виделись полтора года. Это, в самом деле, очень неожиданная встреча…