− Трудно представить, но когда-то, очень давно, это было довольно тоскливое и заброшенное место, − улыбнулся художник, наблюдая за зверьком, — сплошные болота, да больница, где содержали прокаженных женщин, но оно чем-то привлекло Генриха VIII, приказавшего построить здесь дворец. — Он высыпал на землю оставшиеся орехи и поднялся, жестом предлагая продолжить прогулку. − Позже, по приказу Елизаветы I, дамы весьма охочей до развлечений, вокруг дворца разбили парк − с этого момента и началась его история. Ты удивишься, если узнаешь, что дерево, к которому ты прислонился, было свидетелем королевских охот? Да-да, ты не ослышался, − рассмеялся итальянец в ответ на удивленный взгляд, − этот парк был огромен и богат дичью. — Данте проследил взглядом стайку взметнувшихся птиц. — Потом, благодаря той же Елизавете, тут начали устраивать пышные торжества, а буквально лет двадцать назад стараниями архитектора Джона Нэша, которому, кстати, Лондон обязан Трафальгарской площадью и прочим, Сент-Джеймс претерпел последнюю, основательную реконструкцию и окончательно приобрёл тот романтический вид, которым теперь мы имеем счастье наслаждаться.

Тимоти, внимательно слушающий речь спутника, улыбнулся:

− Я смотрю, ты досконально изучил историю парка.

− Я всегда стараюсь досконально изучать то, что мне нравится, − ответил Габриэль и ожёг юношу темным взглядом, — так что вынужден предупредить: тебя постигнет та же участь. Надеюсь, ты не против?

− Я совсем не против, − улыбнулся Тимоти и вдруг остановился как вкопанный, не веря своим глазам. − Пеликаны! Габриэль, это же пеликаны!

Возглас, преисполненный детского восторга рассмешил Габриэля. «Какой же он еще по сути мальчишка», − подумал художник, потрепав юношу по волосам, и протянул ему сумку.

− Я не зря купил рыбы, − подмигнул он. — Хочешь покормить их? Не бойся, они не кусаются — совсем ручные.

Тимоти с готовностью кивнул, сверкая загоревшимися глазами.

− Боже мой, Габриэль! — он не в силах был унять восторг, − Пеликаны! Здесь, в Лондоне! Откуда?!

− Если я не ошибаюсь, они были подарены российским послом Карлу II. Как видишь — прижились и, по-моему, чувствуют тут себя полноправными хозяевами.

Крупный пеликан с розовато-жемчужным оперением, вальяжно переваливаясь на кривых темных лапах, подошел к молодым людям и приоткрыл клюв, покосившись черным глазом-пуговицей. Тимоти вытащил из бумаги рыбешку и, затаив дыхание, протянул птице. Пеликан ловко подцепил ее и рыбка исчезла в кожаном полупрозрачном мешке огромного клюва. Пеликан дернул шеей, проглатывая угощение, издал глухой звук и вновь распахнул клюв, требуя добавки. Разумеется, Тимоти не стал жадничать. Скармливая птице рыбешку за рыбешкой, он улыбался, осторожно поглаживая нежное шелковистое оперение на любезно подставленной под ласку гибкой шее.

Габриэль не мог отвести взгляда от его счастливого лица…

Вдоволь налюбовавшись и накормив экзотическое пернатое, они продолжили прогулку.

Пройдясь по усыпанной мелким песком дорожке, молодые люди вышли к невысокому ажурному мостику, раскинувшемуся над прудом, по которому, преисполненные чувством собственного достоинства, плавали жирные утки, со снисхождением взирая на гостей.

Тимоти принял из рук художника свежую булочку и, раскрошив ее, бросил пернатым хозяевам водоема. Ворчливо покрякивая и забавно пихаясь, птицы с энтузиазмом принялись за угощение.

− Ну, как впечатления? Нравится здесь? — с улыбкой спросил Данте, когда юноша, отряхнув руки от крошек, повернулся к нему.

− Да, очень, − ответил Тимоти. — Такой тихий уголок и вся эта живность! Не подумал бы, что в Лондоне можно сыскать подобное место.

− О, − махнул рукой Габриэль, − в этом городе полно подобных мест, но этот парк мне нравится тем, что здесь есть совершенно укромные уголки… − он закусил губу, скользя взглядом по лицу юноши.

Тимоти смущенно отвел глаза и облокотился на ажурные перила, устремив взгляд на сказочные белоснежные башенки Уайт-Холла.

− Сегодня было самое ужасное и тоскливое пробуждение в моей жизни, − услышал он тихое признание у самого уха и, повернув голову, едва не ткнулся губами в губы художника.

Габриэль поспешно отстранился.

− Почему самое ужасное? — наивно поинтересовался Тимоти после секундного замешательства, охватившего их обоих.

− Рядом не было тебя, − ответил Данте.

Юноша чуть заметно улыбнулся.

− Тебя утешит новость о том, что дядя позволил мне оставаться у тебя ночевать, дабы уберечь от ночных проходимцев? — тихо спросил он, лукаво сверкая глазами.

Итальянец на мгновение замер, пытаясь вникнуть в смысл слов, удивленно моргнул и, просияв, подался к нему, но вовремя спохватился.

− Это… это очень, очень радостная новость, − выдохнул он. — Черт возьми! Да я напишу десяток портретов твоего дяди!

Тимоти рассмеялся.

− Думаю, хватит и одного, только напиши.

Покинув мостик, молодые люди спустились к кромке воды. Немного полюбовавшись парой величавых лебедей, они не спеша направились к старым ивам, обещающим прохладу и уют под своей сенью.

Расположившись под каскадом гибких густых ветвей, Габриэль достал этюдник.

− Ты не против, если я сделаю пару набросков?

− Конечно, нет. Как мне сесть?

− Сесть, лечь — неважно, − улыбнулся Данте, − главное, чтобы тебе было удобно.

Тимоти кивнул, пряча крохотную улыбку: удобней всего он бы почувствовал себя, устроившись рядом с итальянцем, положив голову ему на плечо, а еще лучше — на колени. Прильнуть к нему, ощущая тепло желанного тела и наблюдать сквозь колышущиеся ветви за проплывающими птицами. Или… вот про «или» не следовало даже думать. Неслышно вздохнув, он провел рукой по мягкой сочной траве, скинул камзол и улегся животом на пружинящее естественное ложе, подперев ладонью подбородок.

− Так тебя устроит?

− Ты это нарочно? — Габриэль непроизвольно сглотнул: картина раскинувшегося на яркой зелени юноши оказалась невероятно соблазнительной.

− Что ты имеешь в виду? — совершенно искренне изумился Тимоти.

− Нет, ничего… просто я привык писать тебя со спины, почти не видя твоего лица, − художник облизнул губы и, откинув голову к стволу ивы, выдохнул. — Боюсь, мне нелегко будет работать, глядя в твои прекрасные глаза, − признался он и покачал головой.

− Я буду смотреть в сторону, чтобы не отвлекать тебя, − улыбнулся юноша, невинно хлопнув ресницами.

Завершив один набросок, Габриэль закусил губу, придирчиво оценивая работу и, удовлетворенно кивнув самому себе, взглянул на задумчиво смотрящего в сторону Тимоти.

− Твои переводы… ты давно этим занимаешься?

Юноша обратил на него удивленный взгляд.

− Нет, не очень. Около года, наверное.

Габриэль протянул руку и осторожно коснулся маленькой ладошки, покоящейся на траве.

− Ты поразительно талантлив, и мне бы хотелось, чтобы об этом знал не только я. Как ты смотришь на то, чтобы напечататься в «Иллюстрированных лондонских новостях»?

− Нет, − Тимоти мягко сжал его руку. — Пойми меня, пожалуйста. Я… я не хочу, мне это совершенно ни к чему, во всяком случае, не сейчас, − тихо произнес он и, сев, смущенно взглянул в темные глаза. — Это касается только меня и моих чувств. Я не готов делиться ими с кем-то еще кроме тебя.

− Но… − Габриэль вовремя прикусил язык, чтобы не проболтаться Тимоти о стащенном у него переводе и возможности скорой публикации. Пусть это будет сюрпризом для его сверх скромной Музы.

Он тяжело вздохнул и, сдвинув шляпу на затылок, откинулся к стволу дерева.

− Хорошо, как тебе будет угодно.

Взглянув на него, юноша не смог сдержать веселой усмешки.

− Чему ты смеешься?

− Ты такой забавный в этой шляпе. К тому же, в ней должно быть жарко?

− Вовсе нет, − Габриэль гордо вскинул подбородок, но тут же фыркнул, — Ну, хорошо, в ней и правда жарко, но мне кажется, что она придает мне солидности.