Его вторгшийся язык, казался слишком неправильным для ее рта. Слишком шершавым, слишком не тем, чего она хотела. Чересчур сухой, не тот, к которому она привыкла. Не её, но все, что она могла — подчиниться. Ей пришлось забыть о своем упрямстве и вечном неподчинении, которое так ненавидела ее мать. Которая, кстати, давно о ней не вспоминала. Или было наоборот? Почему-то сейчас ей стало интересно об этом подумать, будто ее жизнь была в опасности, хотя она могла бы с уверенностью сказать, что он не причинит ей вреда, но вспоминая Зелину, уже не была так уверена. Наконец, решившись и оттолкнув его, она сразу же сказала:

— Ты хотел найти мисс Свон, а не приставать ко мне, — выгибая бровь, говорила она.

— Подумаешь, отвлекся, — пожал Дэниел плечами, — далеко не убежит. Ой, она же бегать не может, — расхохотался он, а Реджина злилась все сильнее и сильнее. Ей казалось, что ее кожа — раскаленная лава, а ее тело излучает свет. Такой яркий, готовый ослепить всех, предвещающий беду. Смерть. Она казалась себе свихнувшейся, потому что поддавалась его воле, потому что не могла не сделать этого, не могла помочь сестре; она хотела убить. Голыми руками задушить: за себя, за сестру, за Эмму. За всех, с кем он был столь безумным. Хотелось ударить его его же оружием. И он прекрасно чувствовал это желание, даря ей мрачную, уже знакомую, безумную улыбку, которую теперь и она подарила ему. Но только это не показывало безумства, только осознанность в глазах.

— Зачем же она тебе? — начала говорить она с ним, отвлекая.

— Я не уверен, что тебе нужно это знать. Если было бы нужно, разве она бы тебе не рассказала? — знающе усмехнулся Колтер, прекрасно помня, какая зажатая и скрытная была Эмма раньше, и казалось, не изменилась. — Но, не думаю, что маленькая деталь даст тебе много. У нас просто есть незавершенное дело. Кажется, теперь это будет легче, с ее неподвижными конечностями. Ты все равно ничем не сможешь ей помочь.

Реджина искренне не понимала, как он мог говорить так осознанно, без безумства в голосе, которое не исчезает из его глаз, когда он смотрел в ее темные-темные глаза. Ее ступор был так же очевиден, как и его странная одержимость Эммой после стольких лет. Его глаза горели чем-то таким, отдаленно знакомым, но никогда не подбирающимся близко к ней. Никогда не прикасающимся к ней, но то, что раньше было пред ее глазами.

Одержимость, — думала она, пока ее глаза не расширились и кровь отхлынула от лица, придавая ему бледности.

Желание. Одержимое желание.

Она все поняла, а он будто знал, что Реджина поймет. Будто знал, что она видела в глазах Робина раньше, когда была с ним. То, что она никогда не могла прочесть в тех глазах, и что никогда не касалось ее. Но теперь, с историей случившейся с Зелиной, у нее были все карты на руках, чтобы понять.

Он хотел Эмму.

Нет, не просто найти ее, он хотел ее взять. Силой. Он хотел изнасиловать её. Её, такую добрую, мягкую и ласковую, даже со всеми собственными проблемами, заботливую блондинку, с этими золотистыми волосами, переливающимися на солнце, словно звезды в ее волосах, или стеклышки, которые отражают яркие лучи. Казалось, это было последней каплей для нее, но лицо осталось ровным, по-прежнему бледным, а тело расслабленное, будто она и вовсе во сне.

Улыбка окрасила ее губы и она сказала ему:

— Теперь к делу. Сказать тебе адрес или поехать с тобой? — усмехнулась она, зная, что он вполне может взять ее в качестве наблюдателя, судя по всему, еще в тот раз поняв природу ее отношения к Эмме. Но была крайне разочарована отказом. У него был план лучше.

— О, нет, Реджина, но я обязательно вышлю тебе видео того, что я с ней сделаю, а теперь, положи свой телефон на стол, а также, телефон свой драгоценной сестрички.

И пока Реджина, крайне аккуратно, исполняла его «просьбы», он подобрал лежавшую биту, закинув ее обратно в кабинет, ни на секунду не отрывая глаз от Реджины, но это именно то, что ей было нужно. Чтобы он смотрел на нее. Чтобы он заметил то, что она сделала, присев на колени перед сестрой, которая медленно приоткрыла глаз. К счастью для обеих Миллс, он был слишком невнимательным, даже с учетом того, что его внимание было сконцентрировано на брюнетке. Слишком пристально смотрел, что не заметил того, что нужно. Зелина закрыла глаза обратно, а Реджина встала, передавая ему листок, с озорной улыбкой. Улыбка, которая значила для него конец, но он не думал об этом, как и Реджина не знала, что он все понял. Последнее, что помнит Миллс-младшая — замах его руки, тупая боль в по всему черепу, и теперь ее очередь оседать на пол. И тогда Зелина резко подобралась с пола, хватая Реджину; послышался топот ног и его тихое бормотание:

— Ничего… Ту суку все равно постигнет участь твоей сестры, Реджина. Не я, так вместо меня, — усмехнулся он.

— Медленно опустите пистолет и поднимите руки, — резко послышалось сбоку от них троих. Но это не вызвало какой-либо реакции. Он прекрасно знал, что пока он не стреляет, в него не будут стрелять в ответ. Он играючи помахал пистолетом, но затем резко его остановил, нацеливаясь на Реджину.

— Нее-а. Я не буду этого делать. Но мы можем сделать проще, окей? — сказал он, не обращая внимания на каменные лица охраны, — Вы меня отпустите и я никого не убью.

Обоим охранникам хотелось смеяться от нелепости предложения. Их двое, а он один. Один его выстрел, два выстрела их. Но дело в том, что их обязанность была защищать жизни, а не жертвовать кем-то, когда была возможность все мирно урегулировать, когда его в любом случае поймают. Его лицо на всех камерах, и судя по всему, даже охрана его узнала. он был тут много раз. Им пришлось. Они тупо кивнули, но продолжали держать его на мушке. Медленно он начал отступать спиной в глубь коридора, зная, что там можно выбраться другим путем. Медленно, пока почти не оказавшись за поворотом, он достал второй пистолет.

Выстрел. Выстрел. Выстрел. Выстрел.

И вот, казалось бы, всего секунда решает, что случится дальше. Кто жив, кто ранен, кому умереть, кому бежать. Даже не секунда, ничтожная доля секунды. И возможно, сейчас могло бы лежать четыре мертвых тела, или три, или два, или один. Или ни одного. Бег — всё, чем мог спастись Дэниел, пока Зелина, накрывала тело свой сестры, пытаясь ее защитить сразу после первого хлопка, зарегистрированного в ее разуме, как звук выстрела. Она могла бы свернуть их с Реджиной в кокон, будь она кем-то другим, если не человеком. Пуля, свистящая над ухом, дала ей надежду, что сегодня в больницу укатиться только один человек, но она так же знала, что это не то, что будет, даже после еще одного хлопка, и топота ног. Время сейчас — ненужные и бесполезные цифры. Время — циклично. И куда бы оно не девалось, куда бы не спешило, оно вернется туда же; завтра будет то же самое время, тот же час, та же минута, секунда и ее доля. Все внимание было сконцентрировано на Реджине, которая скривила губы, ощущая боль, из-за которой, она, кстати, и очнулась. Она чувствовала головокружение, во рту было сухо, а нога болела, и только тогда Зелена заметила кровь просочившуюся сквозь одежду.

— Нет, нет, нет, — затараторила она, быстро одергивая штанину вверх, облегченно останавливая свой поток отрицания, когда не заметила отверстия от пули. Единственное, что было на ноге — полоса. Небольшая, но заметная. Пуля прошла по касательной. Но так же, это не отменяло боль. Быстро отползая к своему столу, Зелина, достала оттуда маленькую аптечку, все, что она взяла, был бинт, который она начала прикладывать к ноге Реджины, которая быстро отбросила руку Рыжей и аккуратно прижала бинт сама, и завязала. Не то, чтобы это сильно помогало.

— Пошли, вставай, я тебе помогу. Мы дойдем до машины, и я отвезу тебя в больницу.

И, казалось бы, это простое предложение отвратило и сразу же отрезвило Реджину.

— Нет, нет, нет, — повторила Реджина секундами сказанное ранее Зелиной, — Никакой больницы. Это всего лишь царапина, а аптечкой и мы с тобой попользоваться умеем. Вот уж, — вот оно, знаменитое упрямство Миллс-младшей, когда Рыжая почти никогда не упрямилась.