Поэтому, она сейчас и топала в своих песочных берцах «Армада» м.205, а на тело был надет снайперский костюм второй версии, с анораком из ткани рип-стоп. [прим авт.: Рипсто́п — тип ткани комбинированного переплетения, в структуре которого использована упрочнённая армированная нить]. Правда на воздухе, практически в пустыне, было настолько жарко, что верхнюю часть одежды пришлось снять, и упрятать в сумку, в которой таилось оружие, к слову, то было тяжелым. Касательно оружия. Там находилась Accuracy International L96A1 или просто AWM — винтовка. Штука эта была довольно тяжелая и длинная, и все бы подумали, как такая хрупкая дама, могла тащить штуку весом в 6-7 килограмм, да еще и запас патронов 7,62×51 мм НАТО с парочкой модификаций в виде более навороченного оптического прицела и глушителя. Да, а еще там была наклейка в виде коронованного лебедя. Почему такая? Потому что Свон — лебедь, а коронованный, потому что у своих в отряде она была главной, своеобразным командиром, выбранным ими же.
Придя на точку — полуразрушенное, потрепанное временем здание, находящееся на возвышенности, точнее то, что от него осталось. Руины, бывшие когда-то деревушкой или маленьким городком, наводили грусть и тоску на солдата, тащившего массивную сумку. Возвышенность, на которой находилась деревушка, прекрасно подходило для такого искусного стрелка как она. Начав взбираться по лестнице, Свон увидела такую картину: два ребенка не старше десяти лет, мальчик и девочка в грязных лохмотьях. Мальчишка, заметив солдата, подался вперед, направляя трясущейся рукой с ножом, на Эмму. Смотря на это, сердце Свон обливалось кровью.
— Ребятки, что вы тут делаете, — максимально мягко говорила Эмма, пытаясь подойти.
Мальчик громко начал кричать на непонятном языке, размахивая ножом, отгоняя чужачку. Маленькая ручка неумело держала нож, для Свон не было труда обезаружить его, но она, принципиально, не могла тронуть ребенка.
— Спокойно, я вам ничего не сделаю, — снимая сумку с плеча и кладя ее рядом, все так же мягко говорила девушка. — Вот видите, я без оружия, — продолжала она, снимая балаклаву [прим.: Балаклава, или лыжная маска — головной убор, закрывающий голову, лоб и лицо, оставляя небольшую прорезь для глаз, рта или овала лица. Фактически соединяет в себе шапку и маску-чулок.] с лица и поднимая согнутые руки над головой.
Мальчишка, видя, что девушка больше не представляла угрозы, чуть-чуть расслабился. Свон решила чуточку приблизиться, но паренек снова встал в стойку, не подпуская «врага» к ближе.
Эмма остановилась и достала из кармана батончик.
— Вы голодны? — показывая жестами, что у нее в руке еда спрашивала Эмма. — Или пить хотите? — доставая флягу, продолжала солдат.
За «защитником» началось какое-то движение, девчушка голодным взглядом сверлила батончик.
Эмма положила еду и флягу на пол и подтолкнула в сторону детей. Бросив нож на пол, они жадно накинулись на еду и воду. Эмма смогла подойти и положила все оставшиеся батончики.
— Не хотите пойти со мной в лагерь? — пытаясь показать слова жестами, говорила Свон. — Там вас нормально накормят и вылечат, — все так же жестикулируя руками, говорила девушка.
Эмма уже полностью забыла про задание, смотря как голодные дети, скорее всего — сироты, с таким удовольствием уплетают довольно противные на вкус батончики. Когда дети доели еду, Эмма уже близко сидела к ним и пыталась объяснить, что они могут пойти с ней. С горем пополам, она смогла донести до детей смысл произносимых ею слов, те, уже улыбаясь, кивнули ей и взяв узелки с чем-то, начали спускаться вниз. Захватив сумку со снаряжением, Эмма поторопилась за ними.
Пройдя около километра до стоянки и усадив сирот в джип, они поехали прямиком в лагерь.
В лагере, детей встретили без каких-либо пререканий, даже приветливо. Свон отправила детишек в лазарет на осмотр. Спустя какие-то десять минут, послышался звук тревоги, вражеский отряд приближался к лагерю.
Эмма, схватив винтовку и надев шлем, побежала к детям, выйдя из своей палатки, блондинка ужаснулась: пара людей в черных балаклавах, расстреливали палатки и очередь дошла до лазарета. Не мешкая, Свон перезарядилась, прицелилась и выпустила по три пули во врагов, но было поздно, в палатку лазарета, полетела граната.
Прозвучал взрыв и вопли испуганных детей. И ее вопль. Не такой громкий, потому что она уже привыкла к увечьям на своем теле. Хотя, это нереально к ним привыкнуть, каждый раз, как в первый раз, каждый раз ощущаешь приход смерти, что стоит над твоей душой, пока ты истекаешь коровью в какой-нибудь канаве. Однажды, она буквально ощутила этот морозный холод, от соприкосновения с лезвием косы самой Смерти, что почти приняла ее в свои руки с распростертыми объятьями, и закрывая глаза, Свон четко видела очертания этой костлявой дамы, что была облачена в черный мешок с капюшоном, и ее горящие огненно-красным глаза при виде намечающейся жертвы, павшей ей в ноги.
Но тогда Эмме очень повезло, пуля проскочила в миллиметрах от сонной артерии и ее чудом успели найти и откачать.
Эмму оттолкнуло ударной волной, прилетевшей в спину от осколочной гранаты и она упала на пустынную, бесплодную и голую землю. И вот, Свон, снова, лежит раненая, благо не очень сильно, и шальная пуля, выпущенная зажимом, не ищущая конкретной цели, а с умыслом лишь вылететь из дула, только по касательной, прошлась по бицепсу плеча. Солдат не двигалась, она накрыла голову руками, дыша пыльным песчаным воздухом, заглатывая его в себя так, будто это был сигаретный дым, что оседал в легких.
Стрельба не прекращалась, а Эмма так и продолжала добровольно впитывать в себя этот воздух, уже с примесью пороха и запаха стальных гильз, что окропили землю, от пуль калибра 5,45 мм, что сегодня летели из АК-47.
Кажется, буря из летящих над головой пуль и замертво падающих тел, утихла. Вражеские люди были разгромлены, но и свой отряд не избежал потерь, как минимум 3 из 20 были мертвы.
Свон подняла свое отяжелевшее тело, затыкая рану рукой, и оглянулась назад. Дети были мертвы, осколочная граната, видимо, упала им прямо под ноги, ибо оторванные части тела валялись в разных местах, уже бывшего шатра, который превратился в поваленные и изрешеченные на песок, тряпки, а виновницей этого печального торжества была она сама.
Казалось бы, прошли часы на операционном столе или когда она еще не прибыла в больницу, но на деле, прошло не больше часа, а потому, Эмма все еще была под пристальным надзором хирургов в операционной, а сменяющие друг друга воспоминания, что тянулись, словно вечность, так и побуждали ее не просыпаться, даже если врачи все сделают на отлично. Не хотелось открывать глаза. Последнее воспоминание, особенно отражалось тупой болью в сжимающейся мышце, что разгоняла кровь по всему телу, возвращая ему нормальный цвет.
Еще буквально час или два, и вот, Эмму увезут в палату интенсивной терапии. А она видела лишь единственную причину, чтобы проснуться. Причину, за которую стоит бороться. Которая стоит этого. Всего этого.
Какое-то время назад.
— Ну что, Эмма, готова провести прекрасный вечер в компании красивой дамы — интересовался веселый Август, находясь один на один с Эммой.
— Хэй! — смутилась Свон, но затем добавила, — всегда готова!
— Вот и славно, Эмс, если однажды сыграете свадьбу — зови!
Сначала она пропустила смысл фразы мимо ушей, просто лежа на кровати и думая о предстоящем вечере, а затем в ее мозг наконец-то влетело то, что она так пыталась не воспринимать.
— Август, ты же понимаешь, да, что это вряд ли когда-то случится? — спросила девушка, посылая мужчине серьезный взгляд.
— И почему это еще? Неужели ты думаешь, что ты недостойна любви? — опешил брат.
— Нет, Август, я просто думаю, что я недостойна Реджины, а мне кажется, что кроме нее мне уже никто не понадобится, — смотря в глубину его голубых глаз, Эмма исправилась, — то есть не то, чтобы недостойна ее. Скорее, я не хочу чтобы она возилась со мной, она замечательная, но я не хочу, чтобы всю оставшуюся жизнь она бегала за мной и сдувала с меня пылинки. Я угроблю ее жизнь и это именно противоположно тому, чего я для нее хочу. Посмотри на меня, Август, я — инвалид. Короче говоря — обуза. И на этом точка, ты меня не переубедишь.
