— С вами не соскучишься, — пробормотал старшина. — Сплошные герои. То Кощеев, теперь вот ты, Мотькин. Кто еще затаился?

На бричку поверх металлолома погрузили три бочки с поздними грибами, засоленными исключительно на нервах старшины. Барабанов вышел из казармы, держась за плечо дневального: нужно было сказать напутственное слово. Два приунывших мула, запряженных парой, задумчиво прядали ушами.

— Чтоб без приключениев, Мотькин! — Голос старшины совсем осел, и слышать его было одна жалость. — Арестованного сдать начгубу лично в руки, а грибы — начпроду, тоже в руки. Ну а железки — сам знаешь куда. И чтоб везде под роспись!

— Слушаюсь, Федот Егорыч. Все будет как надо. — Мотькин взял вожжи в одну руку, другой любовно похлопал мула по спине.

Кощеев сидел на задке брички, свесив ноги и засунув руки в рукава шинели. Все его имущество — тощий вещмешок и котелок — висело на опоре кузова. Старшина отцепился от плеча дневального и самостоятельно подошел к арестованному.

— Однако больше, может, не увидимся, рядовой Кощеев. Пока ты отбывать будешь, трофейную команду расформируют. А там, Бог даст, и демобилизация… Разрешаю тебе попрощаться.

— С кем?

— С кем хочешь. С товарищами по оружию и вообще.

Кощеев тяжело вздохнул, но не тронулся с места.

— Без саперов в бункер не лезь, старшина. И никого не пускай. Там под землей — целое минное поле.

— Мели, Емеля. Сам-то по минному полю топал?

— Так то я. А другой взлетит — и ты будешь отвечать.

— Скажи, пожалуйста, почему ты такой особенный?

— Потому что курсы нештатных саперов кончал.

— Врешь! — Старшина схватился за борт брички. — Мотькин, Кощеев, бегите!.. Я послал ребят, и с ними Кошкина… Надо догнать!

— Чего же ты мне, старшина, заливал? «С товарищами по оружию и вообще»? А сам отослал?

Кощеев неловко спрыгнул с брички и побежал. Оглянулся на бегу: Мотькин топал следом, и за его спиной болталась и громыхала винтовка с примкнутым штыком. Кощеев засмеялся.

Когда бивак скрылся за гребнем сопки, перешли на шаг.

— Старшина тебе еще пяток сутчат набросит, — сказал Мотькин, отдуваясь. — За твое наглое вранье… Почему он сразу поверил про минное поле под землей? Нет там, конечно, мин. И документы твои знаю. Не кончал ты никаких курсов.

— Тебе не понять, Леха. Ты начальник. Ну, ладно. Беру тебя в компанию. Но остальных нужно отшить.

— Запросто отшить-то. Но что я буду иметь?

— Хоть что. Там сундук с золотом есть. Под койкой стоит. Как думаешь, зачем самураю золото под койкой?

— Понятное дело. Награбил у людей и ближе к заднице держит, чтоб не потерять или чтоб не сперли.

— Под землей да еще под задницей кто сопрет? Мыши?

Мотькин хохотнул:

— Мыши вроде тебя и санинструкторши.

— О себе забыл. Или нет, ты не мышиной породы. Ты скорее крот или даже барсук.

— Так тебя на ругань и несет, Кешка. Я же не обзываюсь… Занозистый ты человек.

Догнали Кошкину, Еремеева и группу солдат. Кощеев предоставил писарю «отшить лишних», и вскоре они уже втроем спустились в низину.

— А точно там никаких мин нету? — тихо спросил Мотькин Кошкину.

Та легкомысленно пожала плечами и кивнула на Кощеева.

— Вон хозяин. Его и спрашивай.

Низину солнце не тронуло, поэтому снег, набившийся в траву, не таял. Кощеев подошел к неподвижному псу. Сочная зелень вокруг кудлатой брошенной шкуры была пронзительно-яркой на фоне снега.

— Друг человека! — Кощеев опустился на корточки возле собачьей морды. — Еще не околел? Гадишь под себя, но живешь? — Он порылся в кармане и бросил псу слипшийся комок леденцов из японского сухого пайка. — На мыло бы таких друзей.

Они не спеша вскарабкались вверх по откосу и сразу увидели автомобиль. Странных очертаний создание, горбатое, на тонких ножках-шинах, стояло на самой кромке насыпной дороги. Мокрые макушки пеньков и чудом уцелевшие шапки снега кое-где торчали из темной стоячей воды.

— Что это значит? — прошептала Кошкина.

— Я сразу понял, что-то тут не то. — Кощеев вытащил из-под шинели немного ржавый, но грозный «хино» — солдатский револьвер. Среди оружия в бункере он выбрал его за большой калибр — девять миллиметров («Слонов буду бить на гражданке»). — Какая-то особенная сопка. Самурая увезли, а кто-то все равно приходит.

Мотькин благоразумно помалкивал. Они некоторое время лежали на холодной и мокрой земле, разглядывая быстро состарившееся поле боя. В руках Кошкиной появился большой японский пистолет — подарок Кощеева, который она не успела ни потерять, ни подарить кому-нибудь.

Мотькин не вытерпел:

— Вооружились, буржуи. Дайте хоть посмотреть. — Он взял пистолет. — Восьмизарядный «14». Офицерский пистоль. Все хорошо, но начальная скорость пули не та. Всего триста двадцать метров в секунду.

— А сколько надо? — спросила Кошкина.

— Бес ее знает. Помню, что триста двадцать — это курам на смех.

— Хватит бубнить. — Кощеев сполз с насыпи. — Воздух влажный, звук хорошо проводит…

— А чо сидеть-то без толку?

— Верно, сидеть нечего. В разведку пойдешь, Леха. Зайди к машине с болота, с тыла. Узнай, есть ли кто в ней.

— В какую разведку? — возмутился Мотькин. — Да еще в болото? Сам иди.

Кощеев сказал Кошкиной, словно извиняясь:

— Хуже нет командовать начальниками. Вот если противотанковую гранату кинуть в старшину — это он пожалуйста. Верно, Леха? А в разведку…

— Что даст твоя разведка? — шепотом спросила Кошкина.

— Много даст. Ведь и высунуться нельзя, если в машине сидит какой-нибудь кент и просматривает весь склон.

— Хочешь, я пойду?

— Шутишь!

— Я серьезно.

— Если надо, я пойду, — с недовольным видом пробурчал Мотькин. — Только пошто ты раскомандовался?

— Ну, тогда ты командуй! — рассердился Кощеев.

Мотькин пошел в разведку. Сначала сполз вниз, укрываясь за водораздельным хребтом. Затем его пилотка мелькнула среди холмов мусора, и он надолго пропал из виду.

— Залез в какую-нибудь дыру и покуривает. — Кошкина с напряжением смотрела на склон сопки. — Нашел, кому доверить.

— Нет, Фрося. Видишь разбитую траншею? Ползет по ее дну, потому что выходит она почти что к самому болоту. Хорошо маскируется писарь. Хитрый мужик.

Малозаметное движение в развалинах заставило Кощеева прижаться к земле и придавить рукой голову Кошкиной.

— Если наблюдатель, то Мотькина засек или вот-вот… — прошептал он. — Беги за подмогой, Фрося!

Она сжала его руку через шинельное сукно.

— Только не ввязывайся, ладно?

Она торопливо сбежала в низину, и камни из-под ее ног наделали шума. Кощеев, почуяв беду, проклинал себя за то, что послал ее. Он по-пластунски прополз десятка два метров выше по склону и выглянул из-за камней. Тощий китаец в промасленной одежонке (куртка на завязках) сидел на корточках у края воронки от артснаряда большого калибра. Одной рукой упирался в землю, в другой держал маузер. В напряженной неловкой позе его угадывалось — не солдат. Вдруг китаец побежал к водораздельному хребту, низко пригнувшись, зацепился штаниной за колючую проволоку, — Кощеев услышал звук раздираемой ткани. Пока тот воевал с ржавыми шипами, Кощеев ползком добрался до воронки, это было совсем близко от пролома в бетонной плите, у входа в «подземку». На дне ямы скопился влажный снег, и видны были отпечатки странной трехпалой обуви.

Но вот китаец добрался до водораздельной линии, упал на колени, замер. Конечно, он увидел Кошкину! Она была как на ладони — взбиралась по соседнему голому склону. И по прямой до нее не более километра, можно прицельно бить из маузера, как на стрельбище!

Кощеев оттянул ладонью тугой курок «хино» и старательно прицелился китайцу в плечо. Если он поднимет маузер… Но китаец сунул оружие за пояс и начал поспешно спускаться к своей прежней позиции, хватаясь за куски бетона и покореженные металлические колья.

Кощеев ждал на дне воронки, обратясь в слух. Китайца требовалось взять без шума… Напряжение нарастало. Где же китаец? Почему медлит? Кощеев подобрался к краю ямы, выглянул — китайца нигде не было. Исчез! На спутанной в ржавый ком проволоке чирикали воробьи, гоняясь друг за другом.