Я поворачивала изображение, рассматривая его с разных углов, но не смогла найти каких-либо признаков болезни. Итак, не больна. Тогда почему она лежит в постели, и к ее голове прилеплены провода? Где она?

Мой мозг снова прошелся по всему воспоминанию, выбирая кадры, например, золотистую табличку с четырьмя спиральными узорами по углам. Каждое агентство имеет свой символ. У АВоБ, например, это песочные часы. Кому принадлежит этот спиральный узор?

В поисках подсказок я досмотрела воспоминание до конца. Зеленый линолеумный пол. Плюшевый мишка с красным бантом. Белые шторы и белые простыни…

Подождите-ка. Мое дыхание сбилось, и изображения в моей голове погасли. Как я это делаю? Это не… нормально. Воспоминание проигрывалось у меня в голове, как если бы это был фильм. Я разбирала его, манипулировала каждым кусочком, как если бы мой мозг был компьютером. Я не должна быть способна на такое.

Я ощущала свой пульс каждой клеточкой своего тела. Что происходит? Раньше такого никогда не случалось. Это из-за того, что что-то не так с воспоминанием о будущем? Или что-то не так… со мной?

Мое сердце тяжело билось, и я вдруг не смогла сделать вздох. Нет. Остановись. Я в порядке. Со мной все в порядке. Во мне никогда не было и унции паранормальных способностей. И сейчас им взяться неоткуда.

Мое тело перенасыщено эмоциями, и все. Не могу больше об этом думать.

Вместо этого я оглядела свою камеру. Это было ошибкой. Тут не на что смотреть. Просто комната десять на десять (Прим.: десять на десять футов, три на три метра) с черной решеткой вдоль одной стены и бетонными блоками в остальных местах. Никаких окон. Никакого солнца.

Увижу ли я солнце когда-нибудь снова? В этот момент я была так рада, что отвела Джессу в парк двадцать седьмого октября. Рада, что почувствовала теплые солнечные лучи на лице и теле. Рада, что разделила последнее утро с моей сестрой. Я даже рада, что мы столкнулись с Логаном Расселом, так как теперь у меня, по крайней мере, есть дома кто-то, о ком я могу мечтать. Я подумала, что это больше, чем есть у большинства заключенных.

Маленький проблеск благодарности увял, и я судорожно вздохнула. Арестована. В заключении. Сумасшествие, которое я пыталась усмирить, вернувшись, быстро прогрессировало. Я сглотнула и захрипела, как машина, которая не заводится, но не могла наполнить легкие. Мой сердечный ритм удвоился, а потом утроился. В моих ушах ревел океан. Паническая атака. У меня паническая атака, и я должна прекратить ее. Прекратить. Прекратить!

Красный лист. Я прижала колени к груди. Мои пальцы задеревенели, и я стала сгибать и разгибать их, чтобы восстановить приток кислорода. Осенние листья скользят по воздуху. Думай о листьях. Мое дыхание замедлилось. Мое сердце больше не колотилось так, как будто собирается выскочить из груди.

И я потерялась в прошлом.

Очередное покачивание. Сдвиг на сиденье, легкое нажатие рук, и моя парта скрипит чуть ближе к окну. Чуть ближе к солнцу.

Снаружи наша школа похожа на космический корабль — длинная и плоская, с круглыми окнами, прорезанными по бокам. Здание получило кучу наград. Жаль, что архитектор не подумал, что студенты будут чувствовать себя внутри как в ловушке.

— Что ты делаешь? — спросил мальчик, сидящий рядом. У него короткая стрижка, которая должна быть у всех мальчиков в младших классах. У нас еще не было Основ Физической культуры, но от него пахнет так же, как от бассейна для плавания.

Я мельком взглянула в переднюю часть комнаты, где миссис Эстбери, учительница класса «5 лет до», рисовала дроби на воздушном экране.

— Я пытаюсь увидеть листья, — сказала я мальчику.

— Зачем?

Я прижала язык к верхнему ряду зубов, пытаясь придумать, как объяснить.

— Когда они падают с дерева, они могут приземлиться где угодно. Они не застряли в помещении, как мы. Я просто пытаюсь увидеть, куда попадают листья.

Он кивнул, как если бы то, что я сказала, имело смысл.

— Я Логан.

К моим щекам прилило тепло, и я придвинула свою парту ближе к окну. Конечно, его имя Логан. Его всегда звали Логаном, с тех пор как мы пошли в школу восемь лет назад.

Но до этого я никогда по-настоящему с ним не говорила. Я знала, когда у него день рождения. Знала, что он занимается на крайней правой дорожке бассейна во время Основ Физической культуры. Но это первый раз, когда он дал мне разрешение использовать его настоящее имя.

— Меня зовут Келли.

— Я знаю. Слышал, как некоторые девочки называют тебя так, — он нерешительно улыбнулся, словно был не уверен, что следовало признаваться в этом. — Может быть, поэтому ты так любишь листья. Потому что тебя назвали в честь цветка каллы (Прим.: calla lily — калла и Callie — Келли).

На самом деле это не так. Мой отец был ученым, и меня назвали Каллой Анной в честь Таннера Каллахана, мужчины, получившего первое воспоминание. Но я не исправила Логана. Мой отец считал, что это остроумное имя, а я? Мне очень понравилась идея быть цветком. Никто раньше не называл меня так.

В равной степени, раньше никто мне так не улыбался. Часть меня хотела, чтобы он делал это постоянно. Другая часть не могла решить, куда девать локти.

Я спрятала свои руки под собой и далеко отклонилась назад. Секунду мои ноги висели в воздухе, а пластиковое кресло балансировало на двух задних ножках. А в следующее мгновение кресло опрокинулось назад, и я растянулась на полу.

Миссис Эстбери убрала воздушный экран и широкими шагами подошла к тому месту, где я лежала.

— Двадцать Восьмое Октября! Что это значит?

Я встала и разгладила свой серебристый комбинезон, убедившись, что молния идет прямо. Мои локти пульсировали из-за падения, но я прижала их по бокам, согнув их под девяносто градусов и сцепив руки перед собой.

— Я извиняюсь, госпожа. Я хотела выглянуть в окно. Я предполагаю, что я… потянулась слишком далеко.

Одной рукой она обхватила себя за талию, а локоть второй поставила на первую. Ногти, заостренные до состояния когтей, отбивали ритм на ее щеке.

— Так как окно доказало, что является для тебя сильным отвлекающим фактором, Двадцать Восьмое Октября, будет лучше пересадить тебя на менее искушающее место, — миссис Эстбери указала пальцем в противоположный конец комнаты. — Собери свой настольный экран и сиди там все оставшееся время.

Мое сердце упало. Новое место было настолько далеко от окон, что его даже не достигали лучи света. Никакой надежды увидеть солнце, и еще меньше возможность отслеживать путь падающих листьев.

— Миссис, я… — слова умерли у меня на губах. Что могло случиться со мной, если мне придется сесть в том углу.

— Ты сделаешь, как я сказала, Двадцать Восьмое Октября, или я доложу о тебе главе АгО (Прим.: Агентство Образования).

Я повиновалась. У меня не было выбора. Весь следующий час я ерзала на сиденье, снова и снова поворачиваясь к слишком далекому окну. Я не могла успокоиться до самой прогулки на открытом воздухе.

Я пересекала школьное поле, покрытое травой, вдыхая воздух, не знавший западни помещения. Впитывала настоящий, естественный солнечный свет. Наблюдала, как листья дико танцуют на ветру. Я не прекращала бег, пока над полем не проревел звуковой сигнал, означающий окончание занятия.

Я покидала поле последней. Каждый пройденный шаг делал мое тело тяжелее, словно чем ближе я подходила к классу, тем сильнее становилась гравитация. Удивительно, что к тому моменту, когда я добралась до своего места, я еще не проломила пол.

А затем я увидела его. Там, в середине моего настольного экрана, лежал ярко красный лист. Я подняла его и оглядела класс.

Ничего. Девочки пробовали друг на друге краску для глаз, мальчики сражались друг с другом на настольных экранах, но никто не махнул рукой и не кивнул головой в мою сторону.

Я посмотрела через всю комнату в сторону парты, которая была моей до сегодняшнего утра. На парня, который сидел рядом со мной, но не сказал мне ни одного слова до сегодняшнего дня.