«Неужели и здесь разумные бывают несчастливы?..» подумала Юно. «Да нет, конечно, бывают. Они свободны, они не боятся ни смерти, ни своих владык; более того — именно в кремлёвских ситхах и видят земляне лучшую защиту от страха... спасение от бессмысленности мира. Они свободны и ничего не боятся — а потому кажется, будто разумные Державы СССР просто не могут быть несчастны...»

- Звали, ещё как звали... — толстуха повела круглыми плечами; жест потерялся под одеждой, — да не пошла я. Ты не смотри, это я теперь только такая... для кого уж мне красивой-то быть.

«Вот она...», подумала Юно, «несчастна? и всё равно живёт, живёт в своём мире, настоящем... А я?.. Ведь я хочу, я безумно хочу остаться здесь, с Колей... на Земле. На поверхности — и Крат с ним, с пространством... хотя почему? Я смогу летать и здесь: по слухам, Владыка Сталин запускает свою программу строительства СИДов... или чего-то аналогичного. Их машины никогда не сравнятся с сиенарскими, но это неважно... после Каллоса мне многое кажется неважным, из того, о чём говорил отец...»

- Дак кулаки убили. Отца его убили, и мать заодно убили. Он же в активе был, с самого начала. Ну и её заодно... А Кольку не убили — не нашли в подполе. Дед вернулся, забрал Кольку-то... я деду его помогала чем могла. Колька-то и не помнит ведь. Он мелкий был, шебутной... Слева от Юно, в доме, смеялись и гомонили люди. И справа, на улице, смеялись тоже. Мир сделался ужасно тесным, слева жарким, справа ледяным. Девушке казалось, что стоит раскинуть руки, и по её телу побежит электрический ток.

Она нуждалась в хорошей встряске. Долг перед Империей, присяга Вейдеру, лица товарищей по «Чёрной Восьмёрке»... всё оказалось словно перечёркнутым желанием... да, Крат задери! желанием связать жизнь с Владыкой ситхом.

Желанием наполнить жизнь смыслом.

- Ты не смотри, что он такой простой, Колька-то, — сказала баб Саша. — Он шебутной. В ихнем роду все мужики шебутные. Вот раз было... Хлопнула дверь. Положительный мужчина Андрей Антоныч, на ходу срывая шапку и отфыркивая снег, протрусил в обратном направлении. Женщин на брёвнах он так и не заметил. Юно задумчиво проводила взглядом энергичный затылок.

Ей вдруг вспомнилась стриженая голова Старкиллера... вспомнилась мимоходом, и оттого почти со стыдом, и сразу же забылась. ---

Ранним утром пятницы 12 декабря 1941 года соединение японского флота под командованием вице-адмирала Тюити Нагумо нанесло удар по военно- морской и авиационной базам САСШ на острове Оаху. Нападение, которого американцы ожидали 7 декабря, по неизвестным на тот момент причинам оказалось отложено почти на неделю.

Япония сосредотачивалась, сосредотачивалась — и наконец сосредоточилась.

Для проведения операции первоначально было выделено шесть авианосцев в сопровождении двух линкоров, двух тяжёлых и одного лёгкого крейсера. Ну, и чуток всякой мелочи. Однако «по дороге» в состав соединения включили ещё один линейный корабль, добавили крейсер, несколько эсминцев и транспортных кораблей.

В гавани Пёрл-Харбор стояли на якоре восемь американских линкоров, четыре тяжёлых и восемь лёгких крейсеров, около сорока эсминцев, восемь подводных лодок. Исторические сведения о составе и количестве прочих американских судов разнятся в зависимости от источника; также остаётся неясной точная численность авиагруппировки на острове — известно лишь, что в неё входило не менее четырёхсот самолётов разных моделей. Однако самым неожиданным следствием задержки Гавайской операции оказалось то, что в гавань успели вернуться группы TF-8 и TF-12, с авианосцами «Энтерпрайз» и «Лексингтон» соответственно; каждая из оперативных групп приволокла с собой по три тяжёлых крейсера и пригоршню миноносцев.

Вероятно, правду говорят: одной из фундаментальных черт японского национального характера является вероломство — именно поэтому «Бусидо», кодекс поведения самурая-раба, так натужно и ненатурально воспевает безусловную преданность по отношению к господину. Однако вероломство вовсе не исключает доблести: очередное внезапное, — или, вернее, «внезапное», — нападение принесло Японии небывалый, просто неправдоподобный успех.

Исходные планы атаки предполагали нанесение удара лишь двумя волнами — с целью извлечения максимальной прибыли от эффекта неожиданности. Командующий флотом адмирал Исороку Ямамото, формально не имея времени провести изменения через штабы, своей волей скорректировал приказы: теперь палубная авиация должна была действовать в четыре волны — три основных плюс завершающая.

Кроме того, согласно первоначальному замыслу артиллерийские корабли должны были воздержаться от непосредственного участия в боевых действиях. Считалось, что риск обнаружения перевешивает возможный выигрыш от снарядной бомбардировки острова. Ямамото и здесь выбрал иной путь. В новых приказах, которые доставил на флагман 1-го Авианосного Флота «Акаги» капитан-лейтенант Судзуки, вице-адмиралу Нагумо предписывалось включить в план атаки все три линейных корабля и два из трёх тяжёлых крейсеров. Ставки, — и без того высокие, — поднимались всё выше. Нагумо зябко втянул в плечи и без того короткую шею, помотал головой и созвал на флагман командиров остальных кораблей — приказ есть приказ. Адмиральская отвага по своей природе сильно отличается от храбрости рядового матроса или лётчика палубной авиации... Наибольшее удивление вызвал перенос даты операции: флоту предстояло проболтаться в открытом море несколько лишних дней, на случай обнаружения имитируя то ли подготовку ко вторжению на Филиппины, то ли Большие Императорские манёвры.

Но зачем понадобилось сдвигать момент атаки с воскресенья, — когда значительная часть моряков и команд береговой охраны находится в законном увольнении, — на пятницу?

К настоящему времени большинство историков сходится во мнении: Ямамото достоверно знал, что американцы ожидают удара — и ожидают удара именно в воскресенье 7 декабря. По инерции прождав нападения ещё пару дней, личный состав и командование флота САСШ наконец элементарно расслабились — до следующего воскресенья. Вполне естественно: ни один человек не может находиться в состоянии готовности постоянно, рано или поздно последует «откат». Несомненно, свою роль сыграли и до сих пор неизвестные нам источники новой агентурной информации. Тонкий и точный психологический расчёт командующего оправдался; осторожная азартность натуры Ямамото, склонность к глубокому и всестороннему изучению противника, гласная и негласная поддержка со стороны императора Сёва по многим принципиальным вопросам — все эти факторы позволили командующему принять решение не просто рискованное, не только удивительно верное, но и, — как становится ясно теперь, — безальтернативное по критерию соотношения понесённых потерь и причинённого урона. В шесть часов утра первые самолёты первой волны оторвались от палубы «Акаги». Торпедоносцы, высотные и пикирующие бомбардировщики, пушечные истребители устремились к острову Оаху. В районе мыса Кахуку группы разделились — подставляться под снаряды зенитной артиллерии всем вместе смысла не было.

Однако зенитной артиллерии пока не наблюдалось: все пять расположенных на Оаху радиолокаторов прошлый уикенд отпахали в усиленном режиме, а потому нуждались в профилактике — и к пятнице оборудование только-только начинали выводить в режим готовности. Ведущий первой волны капитан первого ранга Мицуо Футида, не заметив ни авиации ПВО, ни зенитного огня, щёлкнул тангентой и передал в эфир условный сигнал: «Тора!». Вице-адмирал Нагумо облегчённо вздрогнул у карты: нападение на гавань оказалось внезапным.

Футида поправил налобную повязку, дружески кивнул прикреплённому над альтиметром небольшому портрету микадо и выпустил в небо ракету чёрного дыма. Затем он аккуратно оскалился, аккуратно зашёл на цель, аккуратно положил бомбы на аэродром патрульной авиации на острове Форд. Мицуо всё сейчас делал очень аккуратно. Это был пик его воинской карьеры, высшая точка жизни, блаженства и торжества. Досадно было бы пустить такой момент под хвосты Сандзару.