Женщина раскинула руки в стороны, откинув голову. Лучи света вырвались из ее ладоней, скрестившись, они начали разрастаться, сверкая и переливаясь. Вскоре весь зал залил ослепительный свет.

— Это мой дар вам, братья и сестры. — оглушительно разнесся по замку голос женщины. — Отныне рассвет не страшен вам. Будьте со мной, покоритесь мне, и я не останусь в долгу. Это только начало на пути к абсолютной власти.

Свет медленно начал рассеиваться и, превратившись во вращающиеся огненные шары, завис над каждым из собравшихся. Женщина хлопнула в ладоши, и шары вошли в тела вампиров, охваченных немым восторгом. Одно мгновение, и зал снова погрузился во мрак.

— Идите же в мир, и помните, что я знаю все о каждом из вас, я читаю ваши сердца и мысли каждую секунду бытия.

Толпа зашумела, неспешно двинувшись к выходу. Повелительница исчезла…. Свечи погасли. Проклятие Люцианы свершилось.

Ты все так же любишь меня, Повелительница?

Я люблю вас всех, Ричард.

Но я не хочу делить твою любовь ни с кем.

Все, что было меду нами, умерло вместе с той женщиной, которой я была когда-то. Любовь — слишком большая роскошь для нас, Ричард. Разве не ты говорил мне об этом.

Я не покорюсь тебе, Мила.

Тогда тебе придется убить меня снова.

Да будет так, любовь моя.

Она пришла ко мне, молчащая, как ночь,

Глядящая, как ночь, фиалками-очами,

Где росы кроткие звездилися лучами,

Она пришла ко мне — такая же точь-в-точь,

Как тиховейная, как вкрадчивая ночь.

Ее единый взгляд проник до глуби тайной,

Где в зеркале немом — мое другое я,

И я — как лик ея, она — как тень моя,

Мы молча смотримся в затон необычайный,

Горящий звездностью, бездонностью и тайной

Бальмонт

— Венеция — город мечты, пропахший сыростью и пороком. Он прекрасен только на картинке, но именно здесь мне легче всего дышать. Когда-нибудь Венеция совсем уйдет под воду. Я бы хотела увидеть, как это произойдет. Невероятное творение рук человеческих, но ничто не вечно на земле. Даже мы. Иногда я представляю, каким будет мой конец, и что я при этом буду чувствовать. Я закрываю глаза и… ощущаю пустоту. Однажды я уже умерла в объятиях мужчины, которого любила. Подарив мне бессмертие, он так и не смирился с тем, что оно навсегда разбросало нас по разные стороны бытия. А ведь никогда мы не были так близки, так похожи. Чувства тоже не вечны и склонны к изменениям. Я часто задаюсь вопросом, кто мы? И почему нам дана такая власть над вечностью? Мы живем, дышим, чувствуем, но понимаем, что все наше существование бессмысленно и обречено. Где конец пути? И есть ли он этот конец? Есть ли Бог, который отказывается принять нас в свои объятия? И почему он так медлит. Что такое бессмертие? Дар божий или его проклятие? И что стало с подобными нам, с теми, кто ушел? Нашли ли они ответы на эти вопросы. Люциана знала правду, но она молчит. С тех пор, как я стала Повелительницей, ее голос совсем утих в моей душе. Она оставила меня, но вместо радости, я чувствую сожаление. Я словно брошенная на произвол судьбы забытая дочь. Я ненавидела ее, когда была смертной, а сейчас безмерно тоскую о ней? Как это объяснить? Мы жестоки по своей натуре, но ни один человек не умеет страдать больше нас. Наши чувства в стократ сильнее, острее и глубже. И у нас нет возможности плакать, эта боль живет в нас вечно, испепеляя наши души, сжигая их дотла. Люциана завещала мне научить наше темное племя сосуществованию с этой болью, но чему могу научить я? Та, чья души черствеет и покрывается льдом с каждым прожитым днем.

— Ты все еще рассуждаешь и мыслишь, как человек. Когда-нибудь этой уйдет, и ты обретешь покой.

— А ты, Карл? Ты обрел покой? — Женщина отошла от перил балкона и повернулась к собеседнику. Ветер играл с ее черными волосами, зеленые глаза с грустью и сомнением всматривались в лицо вампира.

— Глядя на тебя, я спокоен. Ты полна чувств, эмоций. Через тебя, я снова ощущаю себя живым, как и все остальные, повиновавшиеся тебе. Ты сама не знаешь, как много отдаешь нам. Мы боготворим тебя. — мягко ответил Карл, склонив голову.

— О, Мартелл, только не надо лести. — ирония в ее глазах сменилась отчаяньем. — То, что я вижу в ваших холодных душах, заставляет меня сжиматься от страха и ярости. Мы все животные. Мне не переписать биографию каждого из вас заново, не изменить того, что вы совершали на протяжении веков.

Повелительница подошла к облокотившемуся на влажную, покрытую плесенью стену Карлу. Его красота все еще заставляла ее трепетать. Но теперь она смотрела на него не глазами восхищенной женщины, а холодным оценивающим взглядом художника, наслаждающегося своим творением. Он отрастил волосы, которые шелковистой волной накрывали сильные плечи. Высокие скулы, неистовые и в тоже время какие-то мертвые глаза с длинными опахалами ресниц, волевая линия подбородка, изящно вскинутые брови, чувственные губы, познавшие немало соблазнов. Прекрасный мертвец. Ах, Люциана, как мне оживить их? Как вселить жизнь в омертвевшие души? Как заставить биться сердца, уставшие от ненависти, погрязшие в разврате.

— Мы все умерли. — прошептала Мила, вплотную приближая к нему свое лицо. Его дыхание согревало ее лицо, и она слышала, как быстро забилось сердце в холодной груди.

— Так воскреси нас. — обхватив ладонями ее лицо, выдохнул Карл. — Ты одна в силах это сделать. Твоя боль, твоя страсть и одиночество слишком глубоки для мертвой. Научи нас чувствовать так же.

Мила осторожно высвободилась из его объятий.

— Милый Карл, среди вас так мало способных учеников. Необходимо не просто почувствовать, необходимо понять природу этих чувств. Вы плохо умеете контролировать свои желания. Загоревшись страстью, вы берете то, что хотите, а потом выбрасываете, как надоевшую игрушку, которая больше не радует глаз. За восемь лет мне пришлось казнить триста вампиров, притом, что наш род не так уж велик. Мои слова непонятны вам, вы не умеете нести ответственность, противостоять своей сущности. Однажды вы возненавидите меня, так ничего и не поняв.

— Ты ограничила нашу свободу. Ричард не запрещал нам обращать тех, кого мы выбрали.

— Пойми, Карл, я не могу позволить разрастись нашему племени до катастрофических размеров. Вы можете брать кровь людей, не убивая их и не превращая в вампиров. Разве этого мало? Те, кто и впредь станет нарушать мои законы, погибнет. Мое решение не подлежит пересмотру. Оно правильно и разумно. Покорность и милосердие, вот еще два качества, которые вам предстоит усвоить. Убивая ослушавшихся, я страдаю не меньше, чем они, принимающие смерть из моих рук. Я не желаю зла никому, я люблю вас. Ты знаешь об этом.

— А, если Ричард преступит черту, ты тоже уничтожишь его?

Мила вскинув брови, посмотрела в фиолетовые глаза.

— Да. — не секунды не сомневаясь, ответила Мила. — И тебя, Карл, если потребуется.

— А как же милосердие? — Карл скрестил руки на груди, бросив на нее колючий взгляд.

— Есть закон! — голос женщины больно резанул слух Анжуйского. Изумрудные глаза обдали холодным огнем. — И я не намерена обсуждать это с тобой. Ты нашел того, кто мне нужен?

Мила уселась на плетеное кресло и взяла с рядом стоящего столика бокал вина, чуть пригубив его. Ее лицо исказила маска отвращения и разочарования. Жидкость оставила во рту отвратительный привкус.

— Гадость. — прошипела она сквозь зубы. Карл улыбнулся про себя.

— Жизнь полна разочарований, моя королева. — произнес он, присаживаясь напротив. — Я нашел его, Мила. Ты и сама могла это сделать без особого труда. Сын Ланкастера действительно существует. Он жив и здоров, ему двадцать три года, и он только что закончил Гарвард. Его зовут Джонатан Грэй, он англичанин и подающий большие надежды адвокат. Я нашел его в Лондоне. Он открыл свою контору в самом центре. Его мать очень богата. У Ларри был не плохой вкус. Она — прекрасная женщина, настоящая леди. У нее на счету несколько миллионов и поместье с настоящим замком. Аристократка и ужасная гордячка. Боготворит своего единственного сына.