— А если его убить? — спросила Мила, держа руку Вадима и забыв о всех своих обидах в его адрес.

— Кого? — Розовский встрепенулся.

— Ну, не тебя же, дурачок. — ласково произнесла Ларина. — Оборотня.

— Это не поможет. — покачал головой Милз. — Я сделаю все, что от меня зависит. Есть различные амулеты, заклинания, тормозящие превращение. — в его голосе прозвучала безнадежность. Мила посмотрела в синие полуночные глаза.

Ты не сможешь его спасти?

Не знаю, милая. Я попытаюсь. Я люблю его больше, чем ты думаешь. Если есть шанс помочь Вадиму, я воспользуюсь им. Но ничего не могу обещать.

Почему он?

Боюсь, что у меня нет ответа на этот вопрос.

— И все-таки, я уверена, что эта тварь выбрала Вадима не случайно. — вслух произнесла Ларина. — Возможно, это как-то связано с домом. Ричард, ты проверял его прежде, чем купить?

— Мила, — он заглянул в ее глаза пронизывающим насквозь взглядом, от которого мурашки побежали по чувствительной коже женщины. — Я — история этого дома. Я сам его построил.

— Господи. — Ларина судорожно втянула воздух и посмотрела на опустившего голову Розовского.

— Я вырос в этом доме, Мила. — тихо сказал Вадим. — В нем нет ничего, кроме тягостных воспоминаний. — Мила выдернула руку из ладоней Розовского. Глаза ее были холоднее льда.

— Уходите. — с убийственным спокойствием произнесла она. — Оба. Мне нужно побыть одной.

Вадим попытался обнять ее, что-то объяснить, но она не хотела ничего слушать. У нее было право на злость и обиду. В какой-то степени он и, правда, предал ее.

— Пойдем. — обратился Ричард к Вадиму. — Пусть подумает.

— Мил, я не хотел, чтобы все так…

— Молчи и убирайся. — крикнула она, не глядя на Розовского. — Ты не меня защищал, а себя. Ты просто трус, Вадим. Ты и сейчас дрожишь… за себя.

— Ты не справедлива, я люблю тебя. Я все готов сделать для тебя.

— Готов? — она усмехнулась. Никогда ее глаза не были такими жестокими. — Но не делаешь.

— Прости.

Вадим медленно поднялся, прижимая руку к раненому плечу. Ричард ждал его у двери. Мила заметила во взгляде Милза, обращенном на Вадима, сожаление и печаль. Сейчас он жалел его, понимал его, а кто подумает о ней? Кто поймет ее боль? Горечь наполнила ее душу, обида заставила сердце болезненно сжаться. Она жила полтора года с Вадимом, испытывая невероятные муки совести, из-за того, что ей приходилось лгать ему, даже не лгать, а просто кое о чем не договаривать. А он все знал, знал и молчал. Дверь палаты захлопнулась, и она осталась одна. Снова.

Была ли ее вина в том, что произошло? Винила ли она и себя? Да, конечно, да. Но правда заключалась в другом. В том, что они недостаточно любили друг друга, чтобы сказать правду, чтобы открыться и попытаться понять. У каждого из них была своя тайна, которую они оберегали и лелеяли в глубинах своих душ. Она хранила память о Ричарде, а он — о несчастной матери. Он сказал, что молчал ради спокойствия в душе Милы, но как, оказывается, он плохо ее знал. А теперь он может умереть, и, не смотря ни на что, ее долг сделать все, чтобы помочь ему, даже если уже никогда они не смогут быть вместе так, как раньше. Мила закрыла глаза, уставшие от слез. Будущее казалось ей призрачным и размытым. Она снова не знала, что принесет ей завтрашний день после того, что отобрал день прошедший. Она вновь все потеряла, а строить заново больше не было ни сил, ни желания.

— Как же я устала. — прошептала она, кладя голову на подушку. Сон навалился на нее, унося в темную бездну сомнения и страхи, но там за чертой полуночи — все казалось еще страшней и безнадежней.

— Ты считаешь, что я погибну? — садясь в красный Бентли, спросил Вадим, тревожно глядя на Ричарда. Он привык, что тот знал ответы на все вопросы. Столько раз он помогал ему в трудную минуту, словно знал, когда нужно оказаться рядом.

— Не думаю, Вадим. — сухо ответил Ричард, не глядя на него. Он завел машину, и она плавно тронулась. — Я был на могиле твоей матери. Почему ты так редко навещаешь ее? Она ведь жила ради тебя.

— Я не знаю. — пожал плечами Розовский, не найдя других слов для оправдания. — Слишком мало времени свободного остается.

— Два раза в год было бы достаточно. — Ричард строго взглянул на него. В глазах ее был укор и неодобрение.

— Прости, но я не хочу говорить о ней сейчас. Разве мало она страдала по твоей вине? Почему бы нам не поговорить об этом.

— Пытаешься выместить свой гнев и неуверенность в себе на меня? Не удастся, малыш. Я слишком хорошо тебя знаю. Ты никогда не осуждал меня. Я сделал для нее все, что мог, и сделал бы больше, если бы она захотела. Но она выбрала жизнь рядом с тобой.

— Ты мог бы убедить ее. Она всегда тебя слушала. Она была бы жива сейчас.

— Ты не знаешь, о чем говоришь. — маска боли исказила совершенные черты Милза. — Она не была бы уже твоей матерью. Она превратилась бы в темное ничто, существо без души. А, что если бы, она захотела присоединить и тебя к детям ночи. Смог бы ты бороться с родной матерью? А вампиры умеют убеждать.

— А разве вам плохо живется? Делаете, что хотите, не болеете, не стареете, охмуряете людей, врываетесь в их сны без спроса. — в голосе Вадима прозвучала злость. Темнота впереди сгущалась. Рана заболела еще сильнее, когда край луны показался из-за черной тучи.

— Ты — глупец, Вадим. Я отдал бы все свои века взамен на одну простую земную жизнь. Мы еще вернемся к этому разговору. Сейчас ты слишком устал. У тебя был тяжелый, полный потрясений день.

— Постой, мы ведь едем не домой. — глядя на незнакомые окрестности, встрепенулся Вадим.

— Как ты наблюдателен. — усмехнулся Ричард, слегка расслабившись. — Ты не против музыки? — не дождавшись ответа, Милз включил магнитолу. Тихая романтичная французская песня наполнила салон.

— Куда мы едем?

— В Москву. Тебе лучше покинуть этот город. Мы выиграем время, и оборотень не сможет сразу нас найти. Я думаю, что, если бы Мила не выстрелила, то он забрал бы тебя с собой. Так что теперь тебе понадобится круглосуточная охрана. В Москве у меня есть надежные люди, которым я смогу доверить твою жизнь.

— Зачем ему забирать меня? — страх снова сжал сердце Вадима, обдав холодом спину.

— Чтобы ты был у него под контролем. Скоро у тебя начнутся галлюцинации, ломки, вспышки неуправляемого гнева. Ты уже заражен. Глупо надеяться, что до полнолуния не произойдет никаких перемен в твоем сознании. Твоя физическая сила будет расти по мере того, как твоя личность станет меняться и деградировать. Этой твари нужно контролировать весь процесс, чтобы не допустить непредвиденных осложнений.

— Звучит не оптимистично. — вздохнул Розовский.

— Я еще не сгущал краски. Будет не легко, сразу предупреждаю. Ты должен бороться, Вадим.

— А как же Мила? Я не могу оставить ее там одну. Что если оно попытается напасть и на нее.

— Завтра я заберу ее и привезу к нам. — сухо ответил Ричард. — Не беспокойся, я сумею ее защитить.

— Только не переусердствуй. — предостерег его Вадим, взглянув в безмятежные синие глаза. Ричард мягко рассмеялся.

— Она очень зла на нас обоих. Думаю, несколько дней мы не выйдем из незавидной категории провинившихся.

— Почему она не понимает, что я не говорил ей о нашем с тобой знакомстве только потому, что пытался защитить ее от ненужных воспоминаний. — в голосе Вадима прозвучало отчаянье. Вспоминая о любимой женщине, он забывал о нависшей над его жизнью опасностью. Она была смыслом его существования. Если, Мила не простит его, то жизнь его не стоит и гроша ломаного.

— Она поймет. — пообещал Ричард. — И простит.

— Так странно, что я обсуждаю это с тобой.

— Почему?

— Вы ведь были близки.

— Это было давно. Она помогла мне.

— Вы нашли гребень? Сколько я тебя помню, ты был одержим его поиском. Неужели именно в ней была заложена эта многовековая тайна?