Жизнь перестала быть прежней: в реку её истории хлынул новый поток. Бедные и обездоленные, забытые и несчастные – они появлялись здесь и не могли уйти. Они бродили неприкаянно по улицам, заглядывали в освещённые окна. Они искали своё место в этом неизвестном им мире.

*******

Я почти забыла о своей газетной находке, когда очередным поздним вечером дом снова преподнёс мне сюрприз. Как всегда, я читала в кровати. Сначала я не обратила внимание на странные звуки, они мне даже по-своему нравились: мало ли, что может шуршать и скрипеть в большом доме. Но звуки становились настойчивее, поэтому я отложила книгу и вся превратилась в слух. Казалось, каждая пора на моём теле стала маленьким локатором и пыталась уловить загадочный сигнал. Из глубины дома доносился шорох, словно кто-то бродил из угла в угол. Ну вот, пронеслось в моей голове, дождалась привидений! Признаюсь, в этот момент я бы не отказалась от шумной компании близких друзей. Но проблема была в том, что их просто не было, то есть вообще.

Большую часть своей жизни я была одиночкой, хотя всегда с удовольствием разговаривала и даже любила ходить в гости. Но вот шумной компании у меня никогда не было. Вначале это меня угнетало, а потом я поняла, что мне хорошо наедине с собой, и вовсе не нужно заглушать чьим-то присутствием собственный внутренний голос. Я научилась понимать себя и последние пару лет жила в полной гармонии.

Но да, сейчас, стоя в ночной сорочке посреди комнаты и прислушиваясь к шагам в огромном пустом доме, я бы отдала многое, чтобы рядом был кто-то знакомый. Оцепенение моё длилось пару минут, наконец мне надоело бояться, и, схватив с тумбочки фонарик, высунулась в коридор. Как потом оказалось, правую и левую тапочки я в спешке перепутала. В коридоре было темно и пусто, пахло деревом и сыростью. Камин внизу погас, и фонарик пришёлся как нельзя кстати. Шарканье звучало несколько глуше, и после сложных раздумий и сомнений я решилась изучить чердак. Всем известно, что это самое таинственное место во всех домах. Судя по всему, шум доносился именно оттуда.

Ледяными руками я цеплялась за перила и, то и дело запинаясь, всё же добралась до верхней ступеньки. Дверь на чердак была расположена не в потолке, как часто показывают в фильмах, а самым обычным образом, на отдельной площадке. Я слегка толкнула её, и она беззвучно отворилась, словно давно ждала, чтобы кто-то открыл её и развеял вековые тайны. Свет фонарика выхватил из темноты кусок пола и часть письменного стола. Он явно был выполнен из массива дерева, очень старый и очень тяжёлый. Такие стояли в кабинетах важных чиновников и, кажется, назывались бюро.

Дрожащий луч моего фонарика скользнул по углам комнаты, – ничего, кроме кучи хлама и старой мебели, никого, кто бы мог ходить. Может, это был ветер или мыши? В старых домах часто водятся мыши, а что уж говорить о ветре, который то и дело свистит в щелях между половиц! Убедив себя в этом и прикинувшись, что сама себе поверила, я подошла к столу. Стопка пожелтевшей бумаги, несколько перьевых ручек, нож для почты, с очень красивой резной рукоятью. Постойте-ка, а это что?

Слой пыли был таким толстым, что совершенно невозможно было рассмотреть цвет стола, и на этом фоне я едва заметила книгу. Серый переплёт, несколько затейливых завитушек, потрёпанные края. В тишине я слышала стук собственного сердца. Открыть здесь или спуститься в комнату, где светло и безопасно? Вдруг кто-то снова начнёт бродить, прямо у меня за спиной? Оглянулась, никого. Наплевав на то, что от страха могу упасть в обморок прямо тут, в пыли и паутине, и никто-то меня не найдёт, я решилась. Протерла обложку рукавом сорочки и открыла книгу. С самой первой страницы на меня внимательно смотрели доверчивые детские глаза. Фотография бела чёрно-белой, но я могла поспорить на что угодно, что эти глаза были ярко-синими.

*******

Многие годы, а может – и несколько столетий¸ кто знает – прошли с того дня, когда погасли окна тех домов. Жители города были опечалены: их близкие и друзья просто исчезли. Но появлялись новые. Там, где прежде был двор с яркими окнами, теперь зияла дыра, шрам между мирами. Он образовал воронку, которая то почти исчезала, превращаясь в крохотную точку, то становилась похожа на водоворот в океане. И тогда в городе появлялся новый человек.

На этот раз воронка привела в город ребёнка. Последнее время такое стало происходить всё чаще. Некоторые были тихими и застенчивыми, другие бывали злыми и агрессивными, словно маленькие звери. Но всегда испуганные детские глаза искали знакомые лица и не находили их. Каждый раз новый ребёнок с надеждой озирался вокруг. Вновь прибывшая девочка была до смерти напугана и очень слаба. Несколько дней она ни с кем не говорила и почти не ела.

Всегда, когда в городе появлялся новенький, его отправляли к хранительнице города. Так же поступили и в этот раз, и ребёнка приняли, обогрели. Никто уже не помнит, как давно эта семья оберегает город и его жителей. Пожалуй, так было всегда. Но после того взрыва, который местные называют Вспышкой, хлопот явно прибавилось.

Как помочь человеку, если он не знает, кто он и почему оказался там, где оказался? Каждый, кто прибывал сюда, становился перед выбором – кем быть? Никто здесь не принуждал другого, все могли выбирать себе дело по душе. Хочешь быть пекарем? Прекрасно! Там, за углом, есть прекрасное уютное помещение. Можно повесить цветные огоньки на окна, чтобы всем было веселей. А можно стать башмачником или художником. Можно строить новые дома или ремонтировать старые. Словом – можно быть тем, кем пожелаешь. Это было основой существования всего города. Так было до Вспышки, и так будет всегда. Есть лишь один момент – нужно знать, кто ты или кем хочешь быть.

Молодые и сильные со временем, как правило, находили себе применение. Так на одной из улиц появилась пекарня. Проходя мимо неё, вы бы обязательно завернули на аромат корицы и ванили, и были бы унесены воспоминаниями о беззаботном детстве и морозном утре в выходной день. А хозяином пекарни был молодой, если не сказать юный, Питер. Высокий и худощавый, с веснушками по всему лицу и добродушной улыбкой. Он сновал между столиками, участливо беседовал с клиентами. И, что уж совсем удивительно, успевал проконтролировать очередную порцию булочек с маком или корицей. Это была его мечта.

Кто бы мог подумать, что в своём мире он был беспризорником и задирой, сторонился людей, а те пророчили ему беспросветное будущее. И никто не замечал, как иногда, проходя мимо освещённых витрин пекарен и маленьких кафе, он весь вдруг начинал светиться благоговейным восторгом. Но в темноте сырых улиц никто этого не видел, а сам Питер ни за что не признался бы в своей слабости.

Даже старики находили себе достойное применение. Кто-то ухаживал за кустами в парке, кто-то присматривал за детьми. Грум -сухой и сутулый старичок в старой фетровой шляпе – чинил обувь, и это у него хорошо получалось. Работа не требовала от него дара красноречия, и это вполне устраивало доброго и застенчивого старика.

*******

С той ночи больше никто не шаркал и не качался в кабинете, словно бы ничего и не было. Но меня не покидало ощущение своей причастности и ответственности. Я пока не понимала, что происходит, и в какую историю ввязалась, но разобраться было необходимо. Очевидно, что всё происходящее фокусируется на этой девочке. Странно, что Грета мне ничего не сказала. А может, она сама не знает?

Мне надоело гадать, и я отправилась за объяснениями к Грете. Далеко идти не пришлось: ферма, доставшаяся ей по наследству, находилась в десяти минутах от моего дома. Прогулка оказалась даже приятной, так как дорога пролегала через настоящие заросли ароматного шиповника. Согретые августовским солнцем, они наполняли воздух сладковатым ароматом, который уносил меня в детство. Точно по такой же просёлочной дороге я частенько ходила вместе с родителями в магазин, и эта дорожка навсегда врезалась в мою память. Так же пахло нектаром и теплом, весь воздух был наполнен жужжанием трудящихся пчёл и дребезжанием крыльев стрекоз. Чудесное было время!