– Прекрасная, элегантная женщина… Как с этим справляются дочери?

– Они еще не знают.

– Вы их скоро проинформируете.

– Это часть нашей работы, мистер Коэн.

– Не завидую. Ричарду тоже сообщите? Потому что я предпочел бы этого не делать.

– Мы предпочли бы то же самое, сэр. Пожалуйста, не звоните ему и не говорите никому об убийстве.

– Убийство… Щелкнул пальцем – и нас уже нет. – Старик покачнулся, оперся о дверной косяк и несколько раз глубоко вдохнул. – Если это все, джентльмены, мне назначено у доктора.

В вестибюле Майло сказал:

– Защитник Урсулы поддерживает Ричарда, а защитник Ричарда восхищается Урсулой. В следующий раз стоит ждать фургон хиппи, раздающих маргаритки.

– Мир и любовь, – согласился я. – А пока в фургоне везут Урсулу в морг.

Лейтенант уставился на меня.

– Разве цинизм – не мой конек?

– Немножко поделиться никому не повредит.

– Знаешь, что Оскар Уайльд сказал о циниках?

– Они знают цену всему, но ничего не ценят.

– Глупо было спрашивать. А как насчет атомного веса молибдена?

– Понятия не имею.

– Благодарю тебя, боже, за маленькие милости.

Припарковав «Севиль» на автостоянке с паркоматом в Беверли-Хиллз, я поймал себя на том, что ищу взглядом камеры. Отыскал несколько, но при этом и белых пятен осталось немало.

Я указал на это Майло.

– Убийца Урсулы следил за местом? – спросил он.

– Я бы так и сделал.

Лейтенант рассмеялся.

Я завел мотор.

– Куда теперь?

– Сначала в участок – отдать диски с записями с камер наблюдения, потом в квартиру Ричарда. – Он заглянул в записи. – Джеймстаун-Уэй, Мандалай-Бэй. Если я не арестую папочку раньше, извещать дочерей придется ему самому.

Лейтенант заранее предупредил Мо Рида, и молодой детектив, как всегда розовощекий, здоровенные руки которого испытывали на прочность рукава, уже ждал нас возле участка, чтобы забрать диски.

– Развлекайся, Мозес.

– Вечер кино? Может, заказать пиццу?

– И пива. На случай, если не найдешь ничего интересного и заскучаешь.

– Я к этому привычный, – ответил Рид. – Хотя мысль насчет пива не так уж и плоха.

Дорога от Западного Лос-Анджелеса до прибрежных городов за Малибу занимает обычно не меньше часа. На 405-й, перед выездом на 101-ю, я угодил в пробку, но нагнал упущенное на скоростной автостраде, так что в результате уложился в шестьдесят пять минут. Майло почти все время спал. Уже на въезде в Окснард он подтянулся, потер кулаками глаза, застонал и пробормотал что-то насчет серфинга.

– Ты когда-нибудь пробовал? – спросил я.

– Шутишь? Акулы же.

Окснард – один из самых сермяжных городков округа Вентура, место, трудное для жизни, опоясанное по внешним границам агропредприятиями и грузовыми парками. Дальше идет кольцо трейлерных парков, обслуживающих сезонных рабочих, и скромные участки, занятые поколениями семейств «синих воротничков». Банда местных латиносов заявляет о себе нескладными агрессивными граффити. Уровень преступности здесь один из самых высоких в регионе.

Совершенно другой Окснард предстает, когда вы проходите мимо длинного, индустриального парка и направляетесь на запад к океану. Когда достигаете гавани, появляется совершенно другая планета: роскошные отели, туристические пирсы, предлагающие морепродукты и туры наблюдения за китами, прогулочные пристани, переполненные гладкими белыми яхтами, время от времени покидающими свои причалы.

Кластеры дорогой современной застройки теснятся вдоль бухточек, врезавшихся в западный край города. Одна из таких бухточек – Мандалай-Бэй, воткнувшийся в берег палец безмятежно синей воды, обрамленный свеженькими частными домами и многоэтажками, многие из которых оборудованы пристанями и лодочными причалами.

Мы подъезжали к выкрашенному в абрикосовый цвет двухсемейному таунхаусу, где обосновался Ричард Кори, когда в небо взмыл клин пеликанов, а в носу зачесалось от соленого запаха моря. «Кори Р., Уррич Лтд.» – на северной стороне здания.

На звонок в дверь ответил лысый подтянутый мужчина с белой бородкой клинышком с торчащими кое-где непокорными волосками. Одет он был в синюю полинявшую рубашку поло и пестрые желтые шорты. Обувь отсутствовала, лицо и руки выглядели более загорелыми, чем ноги. Узкие очки для чтения висели на краешке длинного мясистого носа. Маленькие карие глаза выглядели блеклыми и водянистыми. Незанятая бородкой часть лица заросла двух- или даже трехдневной щетиной.

– Да?

– Ричард Кори? Лейтенант Стёрджис, полиция Лос-Анджелеса.

– Лос-Анджелес? – Кори поправил очки и оценил удостоверение. – Отдел убийств. Не понимаю.

– Нам можно войти?

Кори побледнел.

– Кто-то из девочек? Боже, только не говорите…

– Боюсь, речь идет о вашей бывшей жене.

Кори пошатнулся. Карточка выпала из его пальцев, и он даже не попытался поднять ее.

– Урсула? Не может быть… Я же разговаривал с ней сегодня утром.

– Мне очень жаль. Сочувствую вашей потере и…

– Моей потере? А как же девочки… у нас дочери. – Он вздохнул. – Они знают?

– Еще нет, мистер Кори. Можно войти?

– Господи, как же я им скажу? Урсула… Что случилось? – У Кори перехватило горло. Из оставшегося открытым рта пахнуло несвежим дыханием. – Как такое могло случиться? Где это произошло?

– Пожалуйста, сэр, мы можем войти и поговорить?

– Войти? Конечно, входите, да. Боже мой! – Кори отступил. По его щекам уже стекали слезы.

Значительную часть работы полицейские делают по телефону; некоторые даже извещают таким образом родственников погибших. Майло пришел лично в том числе и потому, что хотел видеть первую реакцию Кори. Психопаты, при всех своих способностях манипулировать другими, испытывают проблемы с эмоциональной регуляцией и обычно впадают в одну из двух крайностей: неуемную театральность или холодный стоицизм.

Поведение Ричарда Кори, на мой взгляд, не соотносилось ни с тем ни с другим. Входя в квартиру, я бросил взгляд на лейтенанта. Тот держался стоически.

Кори последовал за нами, потом прибавил шагу, прошел вперед, устало рухнул на обитую искусственной замшей софу и закрыл лицо руками. Планировка широкого, просторного помещения отличалась продуманностью и вкусом: стильная, хром с тиком, кухня, высокий, с открытыми балками потолок, стекло вместо штукатурки повсюду, где можно, и роскошный вид на залив и океан за ним.

Однако за годы после развода Ричард Кори так и не обустроил свое холостяцкое гнездышко должным образом. Место, которое он выбрал сам и в которое вложил полтора миллиона долларов, осталось пустым и производило унылое впечатление, как типичная временная обитель только что въехавшего одиночки: чистые стены, голые деревянные полы, одинокая софа и два металлических, с черным виниловым сиденьем, складных стула, сорокадюймовая плазма на шлакобетонных блоках с путаницей проводов под ногами и хлипкая на вид беговая дорожка справа от ведущего в спальную зону коридорчика.

Нижнюю часть самого лучшего вида – стеклянную дверь с выходом на пустынный причал – закрывал выглядевший здесь неуместным сколоченный из фанеры стол, на котором поместились лэптоп, станция для сотового телефона и лазерный принтер. И тоже змеящиеся провода на полу, добрую треть которого занимали стопки каких-то бумаг. В воздухе пахло океаном, несвежей пищей и вялостью.

Заняв единственное мягкое посадочное место, Ричард Кори беззвучно плакал, а мы стояли и ждали.

– Извините, – пробормотал он наконец и поднял голову. Потом, шмыгнув носом, поднялся, прошел на кухню и, порывшись в ящиках, вернулся с обеденной салфеткой, вытирая лицо и шаркая ногами.

– Так что же, черт возьми, случилось? – спросил Кори, дергая бородку.

– Мне очень жаль, что приходится говорить вам это, но миссис Кори застрелили на парковочной стоянке офисного здания ее адвоката.