Я выхожу из машины и бесшумно, соблюдая осторожность, скольжу в темноте вдоль домов. Светать еще не начало, но уже около шести, и кто-то, возможно, не спит. Крайне нежелательно, чтобы меня заметили крадущейся по улице в такое время, да еще так одетой. Но я никого не вижу.

Добравшись до нашего сада, боковым зрением улавливаю где-то через дорогу какое-то движение. Я прячусь за угол дома и выглядываю, но ничего не видно. И все же что-то там промелькнуло.

Проскользнув в боковую дверь, я тихо и осторожно поднимаюсь по лестнице в свою комнату: наконец-то я в безопасности.

Пока.

Себастиан спит, свернувшись клубочком, на моей кровати. При моем появлении он широко открывает глаза, потом снова закрывает.

Я быстро снимаю с себя одежду Нико и переодеваюсь в пижаму, потом засовываю его вещи в школьную сумку, чтобы избавиться от них позднее.

Остается еще примерно час времени на сон, в котором я отчаянно нуждаюсь, но после того, что произошло этой ночью, ни о каком сне не может быть и речи.

Ночь полна вопросов. Как Тори удалось сбежать от лордеров? Ее вернули им, Бен вытянул это из ее мамы. Почему, мы так и не узнали: сегодня она еще была, а назавтра уже исчезла. Одна из пропавших без вести. И куда делся ее «Лево»?

Спрашивать, что случилось с родителями Бена, нет надобности: ответ мне известен. Они задавали слишком много неудобных вопросов. И это на следующую ночь после того, как мама Бена приходила к нам просить о помощи. Я холодею от ужаса, вспомнив, что сказала ей моя мама: «Вам не следовало сюда приходить». Неужели это мама выдала ее лордерам? Ее отец был премьер-министром лордеров, он-то и начал все это.

Картинка сгоревшего дома так и стоит у меня перед глазами. Их дом стал для них могилой. Тела хотя бы извлекли? Должно быть, их уже кремировали.

По словам Нико, то же самое произошло и в других местах этой ночью. Есть и другие жертвы.

Мне хочется поплакать о них, но я не могу. В душе только холод и слепая ярость. Боль я загоняю поглубже.

Но она ищет выход.

– Кайла, постой! – Я останавливаюсь в дверях библиотеки, оборачиваюсь. Подбегает Кэм.

– Пообедаешь со мной? – Он оглядывается по сторонам, понижает голос до шепота. – У меня с собой торт.

– Гм. Ну, не знаю. Шоколадный?

Он заглядывает в сумку.

– Сегодня бисквит с кремом. Мой дядя – несостоявшийся шеф-повар, он обожает печь.

– Ну, ладно, – соглашаюсь я. Немного сладкого и возможность отвлечься могут помочь мне пережить этот длинный день. Из головы не выходят родители Бена, то, что лордеры сделали с ними и с другими, такими же, как они. Да еще встреча с Нико в конце дня: мы должны что-то делать.

Пересекая школьный двор, мы видим пустую скамейку. Когда ребята, сидящие на соседней, замечают, что мы направляемся к ней, они быстро разделяются и раскладывают свои вещички на обеих.

– Мило, – комментирует Кэм.

– Я уже привыкла. Ты уверен, что хочешь рискнуть и оказаться замеченным в компании со мной?

– Шутишь? Ты же красотка.

Я смеюсь.

– Зачищенная красотка, не забывай.

– Так они из-за этого? – Он оглядывается назад. – Хочешь, ввалю им за тебя? – И он принимает боксерскую стойку со вскинутыми кулаками.

– Всем троим? И что бы ты делал, если бы я согласилась?

Он бросает взгляды по сторонам.

– Свалил бы куда-нибудь. Но у меня есть свои способы расквитаться с обидчиками. – И он смеется преувеличенно громким смехом сказочного злодея.

– Не сомневаюсь.

– А разве то, что они сделали, не задевает тебя?

– Я привыкла. Но… – я умолкаю.

– Но что?

– Как-то так выходит, что все те, что меня окружали, внезапно исчезают. Возможно, поэтому меня так сторонятся, и если причина в этом, то я их понимаю.

– Исчезают? – Его лицо принимает серьезное выражение. Значит, Кэм может быть и таким. – Такое происходит повсюду, – говорит он с такой горечью, что мне остается только гадать, что же за этим стоит.

– Смотри, вон. – Я указываю на пустую одиночную скамейку за административным зданием. – Если не боишься.

– Так… дай-ка подумать. У тебя есть портативный бермудский треугольник, который повсюду следует за тобой?

Я озираюсь по сторонам.

– Должно быть, сегодня оставила его дома.

– Собираешься подсыпать порошок-невидимку в мои бутерброды, когда я отвернусь?

– Нет!

– Тогда я рискну.

И я не говорю ему другую причину, почему меня это уже не так беспокоит. Список того, что меня действительно беспокоит, довольно-таки внушительный, и всякие глупости мальчишек-старшеклассников занимают в нем одно из самых последних мест.

Мы молча жуем наши бутерброды, потом Кэм достает торт.

– Тут два куска, – говорю я. – Ты это спланировал?

– Кто – я? Нет, мне же нужно расти. Всегда беру с собой два куска торта. Но я не против поделиться. – Он вручает мне один кусок, и я откусываю от него.

Нежный, сладкий. Вкуснятина.

– Как жаль, что моя мама не любит печь.

– Давно здесь живешь?

Я скашиваю на него глаза.

– Не очень. Около двух месяцев.

– А тебе никогда не хотелось узнать о других твоих родителях?

– Других родителях? – переспрашиваю я, хотя прекрасно понимаю, что он имеет в виду. Наш разговор заходит на запретную территорию. Начинает затрагивать те темы, о которых я вроде бы не должна думать, и уж тем более – говорить. У Зачищенных нет прошлого, они начинают жизнь с чистого листа. Оглядываться назад не дозволяется.

– Ну, ты знаешь. До того, как ты стала Зачищенной.

– Иногда, – признаюсь я.

– А принялась бы ты их разыскивать, если бы могла?

Не на шутку встревоженная таким развитием событий, я занимаю рот тортом. Наводить справки о своем прошлом было бы абсолютно незаконно и крайне опасно. Даже просто вести такой разговор – уже опасно, ведь никогда не знаешь, кто и где тебя может подслушать. Я бы ничуть не удивилась, если бы лордеры снабдили «жучками» все школьные скамейки. Они и их шпионы вроде миссис Али повсюду.

– А как насчет тебя? – спрашиваю я, когда от торта остаются одни крошки.

– Что?

– Ты сказал, твой отец ушел от вас. Ты видишься с ним?

Серьезное выражение возвращается, и пауза оказывается довольно-таки продолжительной.

– Кайла, послушай. – Он понижает голос почти до шепота. – Помнишь, я говорил про людей, которые исчезают повсюду?

Я киваю.

– Мой отец не ушел. Его забрали лордеры. Ворвались в наш дом среди ночи и утащили его. С тех пор от него ни слуху ни духу.

– Ох, Кэм. – Я потрясенно смотрю на него. Паренек кажется таким беззаботным, таким простым. Однако он знает, каково это, когда кто-то из близких тебе людей исчезает. Как Бен.

– Да. Он был замешан в какие-то дела, которые им не понравились. Что-то связанное с поисками пропавших людей. Нелегальные веб-сайты и все такое.

ПБВ? «Пропавшие без вести»?

Я нервно оглядываюсь по сторонам. Никого, кто мог бы подслушать, поблизости вроде нет, и все же что-то во мне противится этому разговору. Но остановить себя я не могу.

– А твоя мама? – спрашиваю я.

– Думаю, ни ее, ни меня уже не было бы, если бы не ее исследования. Я мало что о них знаю, но это что-то важное, и они хотят, чтобы мама их продолжала. А меня отправили сюда, чтобы держать ее под надзором.

– Какой ужас! Прости, мне не следовало спрашивать.

– Это не твоя вина. Ты была слишком далеко, чтобы использовать свой секретный бермудский треугольник. Если только его мощность не распространяется на сотни миль отсюда?

Кэм-шутник снова возвращается, но больше ему меня не обмануть. Под маской шута скрывается гораздо больше, чем я вначале подумала.

– Послушай, – продолжает он. – Хочешь вечерком прокатиться? Мне очень нужно поговорить. Где-нибудь. Где нам никто не помешает.

Любопытство борется с осторожностью. Но решать прямо сейчас необязательно.

– Сегодня я не могу. Буду поздно.