Санька щурил глаза и смотрел на фонари. Длинные лучики разбегались в разные стороны и обрывались за пределами радужной оболочки Сашкиного глаза. Он шёл вдоль многоэтажек и по старой привычке заглядывал в окна. Как тогда, со своим Витькой. Где-то уголок чьей-то мамы помешивал что-то за шторкой. Вдруг вытягивался, доставая руками до потолка, чей-то папа. Неожиданно выглядывала серая кошка, а порой какая-то бабушка махала ему рукой. «Ой, что это я!» – очнувшись от этого, передёрнулся Сашка. Ему так хотелось домой, что слёзы непроизвольно выкатывались на глаза и ждали, когда Санька разрешит им спуститься по щеке. Но он не давал. Огромным усилием мальчишка сдерживал солёную воду на больших глазах – перевёрнутых капельках – и шёл дальше.

***

Вахтёрша сидела внизу и никого уже не запускала и не выпускала. Что поделать – должность такая. Сашку такое положение дел не расстраивало и даже не огорчало. У него были свои входы и выходы. Он спокойненько проходил через чердак. Деньга научил. Дверь там всегда была открыта, а по пожарной лестнице забраться туда и вовсе нехитрое дело!

«Ну, как поработал?» – встретил его Колян. «Нормально», – вздохнул Санька. «Вот – держите, – подал он кулёк подбежавшим девчонкам. – От Толстого привет…» «От кого?» – стояли они в недоумении. «Да… не спрашивайте», – махнул Сашка рукой.

Он подошёл к своей кровати, вытащил из-под одеяла три подушки, разбросал их по постелям друзей и забрался с головой под покрывало. Синее с белым, оно просвечивало в некоторых местах от изрядных протёртостей, и в них-то и попадал луч от люстры. Сашка водил пальцем по узору и периодически вытирал сырые щёки. Вдруг он усмехнулся, вспомнив, как поперхнулся Смола. В его глазах возникали образы несущегося по лесной дороге Русика, продавщицы из ларька, где покупали в первый раз сигареты, а затем пред ним предстал и дядя Армен… Ириски… Лисья шапка… Мамка…

«Эх, всё! С меня хватит!» – решительно, почти вслух сказал Сашка.

***

Он не дождался и пяти часов утра. Вскочил, когда стрелка на навесных часах отбила без двадцати. «Пора!» – решил не сомкнувший за всю ночь глаз Сашка. Он натянул на себя по-быстрому одежду и, крадучись, шёл к чердаку.

Ободрав ладошку о зазубрину на холодной металлической пожарной лестнице, он, прощаясь с интернатом, окинул взглядом спящие окна и помчался навстречу счастью. Домой.

Со времён, когда он считал себя домашним, помнил, что от Первомайской отходит рабочий автобус в посёлок, прошло не так много времени. Главное успеть. Главное – не опоздать. Малец бежал по мокрым дорожкам и уже представлял, как радостно его встретят дома, как обнимет мамка, Толстый, Смола! Э-эх!

В пол шестого одну смену отвозили домой, другую забирали на работу. Вот в этот-то автобус и заскочил пацанёнок. Он забился в самый конец и тонкими пальцами рисовал узоры на запотевшем окне. Потом стирал их, вырисовывая большой светлый шар, через который можно было наблюдать, что происходит на улице. Голые деревья и тёмно-зелёные сосны мелькали одна за одной, и вскоре в Сашкиной груди появилось то волнительное, будоражащее чувство, которое может испытать только человек, соскучившийся по Родине, настрадавшийся, ностальгирующий и помнящий, какой в ларьке на улице Ленина вкусный и хрустящий хлеб. То самое радостное и одновременно печальное чувство свербило в Санькиной груди, когда автобус повернул по до боли знакомому маршруту.

«О, Семёныч идёт! Нифига се, в какую рань-перерань! Наверно, со смены! – увидел проходящего мимо участкового Санька. – Ну, Байцев даёт!»

Странно, но мальчишка почему-то испытал даже радость, когда увидел Никиту Семёныча.

Большие колёса притормозили, смешав грязь на остановке, и из автобуса посыпался народ. Вместе с ними выплыл и Санька. Он тихо, разглядывая каждый куст, сараюшку и знакомые дома, двигался к родительскому дому.

***

Он дотянулся замёрзшей рукой до звонка и нажал на кнопку. Не сработало. Опять всё сломано. Папка, наверно, приходил. Сашка постучал в косяк. Потом ещё раз. А затем, разозлившись, пнул ногой. Послышались шаги и хриплый мамкин голос: «Чего тебе?!»

– Ма, это не папка! Это я! Ма-ма! – обрадованно кричал Сашка.

– Кто это ещё «я»? – спросонья слышалось из-за дверей.

– Саша… – обиженно произнёс ненужный сын.

Дверь открылась, и в проходе показалась мать в белой ночнухе. Она вылупила свои глаза на отпрыска, и сна будто и не было до этого. «Что ты здесь делаешь?» – спрашивала она Саньку. «Мам, я всё. Исправился. Жить – домой приехал! Ты рада?» – всматривался в неё Санька и ждал, что она ответит ему взаимностью. «Рада?! Конечно, рада! Так рада, что с ума бы не сойти!» – ходила она взад и вперёд по коридору.

Санька ждал, что она обнимет его, расцелует… Да хотя бы погладит по голове! Но вместо этого мать крутила барабан телефона и, дозвонившись до пункта, от неё он слышал только одно: «Как допустили, что мальчик сбежал?! Что за халатность?! Почему такая безответственность?! Конечно, выезжайте!»

– Зачем сбежал?! – накидывала Надежда Николаевна на себя фланелевый халат.

– Я соскучился… К тебе хотел…

– Ага! Говори теперь! Ни слову! Ни единому твоему слову не верю! Позорник! На всё село осрамил! Ещё совести хватило припереться!

– Но мам…

– Не мамкай! Сказано было, что там будешь учиться теперь, вот и учись!

– Да я и учился! – кричал мальчишка сквозь слёзы. – Но ведь вы меня даже на выходные не забираете! Я как не домашний! У меня же вы есть!

– Ой, хватит, а?! – смотрела на него женщина, которой было параллельно.

Незакрытая дверь распахнулась, и в проёме показалась Лидия Ивановна. Лидка! «Надежда Николаевна, Вы уж извините! Пришлось вон с завхозом на «Буханке» добираться. Так задержались немного», – тараторила она, поправляя съехавшую шапку и фыркая носом, чтоб случайно не слетела сопля. «Сашенька, давай одевайся, поехали в школу», – не смотря на ребёнка, звала воспиталка мальца. «Так, а я и не раздет», – обиженно перевёл он взгляд с матери на неё. «Ну и тем лучше, поехали обратно. Покатался и хватит», – делала вид, будто она сама доброта, жируха.

«Вы следите там за ним получше… чтоб больше не убегал!» – наказывала интернатовской даме мать. Это последние слова, которые в тот день от своей родительницы слышал Санька. Ни пройди-покушай, ни погрейся, ни будешь ли чаю, сынок… Всё это было только в воображении Сашки. Там жили все его несбывшиеся мечты.

***

За шторкой, в кабине «Буханки» Санька сидел один. Спереди только слышался заразительный смех завхоза, да Лидкины шутки. На тоненькой скамейке, оббитой кожзамом, Саньку кидало из стороны в сторону. Да он и не сопротивлялся. Той боли, которую он получил сегодня утром дома, он не получит уже нигде. Отказались.

Ему хотелось вернуться и накричать, укусить, ударить её! Но проходило пять секунд, и он думал, что лучше бы сильно-пресильно обнял!

«Выходи! Приехали!» – скомандовала Лидка Сане. «Федь, обреешь щас?» – обратилась она к водителю.

***

– Знаешь, а лысому тебе ещё и лучше! – успокаивала его Светка в туалете. – Вон у тебя череп какой!

– Какой это, интересно? – сбрасывал пепел с истлевшей сигареты Сашка.

– А такой, красивый! – засмущалась подруга.

– А ты чего это – закурила? – смотрел на неё Александров.

– Ага, – выдохнула та. – Мы ж с утра пошли вас пастой мазать, а тебя нет. Всё здание опползали! Я расстроилась. Ну, вот Колян и угостил меня…

– Понятно, – выдохнул Санька.

– Хорошо хоть, просто подстригли… Могли бы и сам знаешь чего… – переживала Светка.

– А и пофиг! Всё равно убегу!

Сашка поймал непонимающий взгляд девчонки и добавил:

– Я ведь не Ленки, не Витьки, ни Толстого… Никогошеньки повидать не успел…

– А мамку?

– Нет у меня больше мамки, Свет… Нет…

***

Ему запретили смотреть со всеми телевизор, отказали в походах в кино и думали, такими методами отучат воспитанника от побегов. Но разве можно птице запретить летать?.. С утра он ходил в школу и учился вместе со всеми, а после обеда, когда имелось свободное время, Санька, как и все, занимался своими делами. Только «свои» дела у него были не как у всех. Как у Деньги. Но и его он больше не посвящал в свои планы. Из форточника интернат переквалифицировал его в щипача, вора-карманника. Да такого умелого, что, проехав несколько остановок, он мог неделю жить спокойно. И ещё пара–тройка человек из его приближенных тоже. В основном деньги тратились на Деньгу, Светку и Натаху. Иногда, из плаксивых побуждений, лишняя копейка перепадала страждущим. То есть Левому. О его заслугах Санька помнил всегда. Тем не менее сколько бы у мальчишки ни появлялось друзей, его всегда тянуло домой. Он почему-то продолжал слепо надеяться, что мать одумается и скажет, мол, хватит с тебя интерната, оставайся здесь, мы скучаем. И так тепло ему становилось от этой мысли. Казалось, будто тёплым одеялом укутали во время посиделок у костра. Так душевно… Что каждый раз после таких раздумий Санька был полон воодушевления и уверенности, что на этот-то раз его точно примут. Что в каждый следующий раз всё будет точно по-другому. Что мама… покажет свою любовь. Ведь она есть! Есть? Точно есть?..